Изменяя прошлое

Глава 15

Утром Гоша засобирался домой и упрямо попытался забрать меня с собой. Видимо, никак ему не давал покоя тот факт, что он оказался в роли сводника с женой своего же кента. В прошлый раз ему это удалось, правда, Таня успела дать мне свой телефон, и потом мы возобновили наши встречи. Но в этот раз я уперся, почему я должен был куда-то ехать, если оставшиеся до переноса матрицы часы я могу провести гораздо более приятно? У нас даже состоялся с ним в коридоре неприятный разговор. Он попытался наехать, но я легонько ткнул его согнутым пальцем в грудь и с явно проступающей в голосе угрозой, сказал:

— Никто не виноват, Гоша, что ты дебил. А дебил ты потому, что привел только что откинувшегося человека к женщине своего кента. Твой косяк, поскольку Лазарь мне не кент, и ты это знал. Знал ты и то, что бабы у меня еще не было, а также мог догадаться, что и у Танюхи тоже могли скопиться определенные желания. Это же простая арифметика, Гоша. Но если уж ты на это пошел, то чего сейчас-то целку из себя строишь? Держи пятерку и поезжай с Богом, а я, пожалуй, задержусь здесь на выходные.

Я протянул ему синенькую пятирублевую бумажку, этого за глаза хватит на обратную дорогу, еще и на пиво останется. И в этот момент из спальни донесся танин голос:

— Андрюша, я тебя никуда отпущу, даже не думай! И ты, Георгий, не сманивай его!

Я улыбнулся, глядя Гоше прямо в глаза. Я знал, что он отступит, он же не урка, простой спекулянт, как и его кент Лазарь, бывший официант гостиницы «Интурист». Теперь это называется бизнесом, предпринимательством, а тогда продажа купленного по одной цене и перепродажа этого по более высокой цене называлась спекуляцией, и за это сажали в тюрьму. Во, времена были, а?

И Гоша не обманул моих ожиданий. Он вздохнул, пожал плечами и протянул мне руку:

— Ладно, бывай тогда! — И уже Тане в комнату крикнул громче:

— Пока, Танюха, я уехал!

— До свидания, Жорочка, — донеслось из-за стенки. — Будешь в Москве, обязательно заезжай!

На том и расстались. Я же свернул в туалет по срочному делу, но не успел устроиться на унитазе, как очнулся на своей шконке в бараке. Что за херня? По расчётам, я должен был быть в прошлом, еще где-то до шести вечера… Я посмотрел на часы, здесь было полшестого утра, интересно, почему время там и здесь не синхронизируется? Впрочем, какая разница? Я поднялся на локте и осмотрел картину спящих на своих шконках Нечая с Сурком. Недолго думая, поднял с пола тапок и со всей дури запулил в Сурка. Тот подскочил и захлопал глазами:

— Что? Что случилось? Ты чего, Пастор? — увидел он, наконец, меня, с интересом наблюдающего за его телодвижениями.

— Почему я вернулся так рано? — не стал я ходить вокруг да около. — Посмотри там свой прибор, никак сломался.

— А-а-а, — зевнул Сурок, — ты об этом. Так я вчера перенастроил его так, чтобы сразу двое могли нырять, только это…

Он замялся, протирая глаза и опять зевая. Я молча ждал, не сводя с него мрачного взгляда.

— В общем, это… Короче, время пребывания теперь, если сразу двое нырнут, сокращается до пятнадцати часов у каждого.

Я погонял в голове это известие, и когда до меня дошел его смысл, спросил:

— А кто там сейчас?

— Так это, — Сурок вздохнул, — я.

Почувствовав, что у меня сейчас сорвет крышу, и я придушу гаденыша, я прикрыл глаза и откинулся на подушку.

— Пастор, ну ты чего? — не выдержал Сурок.

— Через плечо, — со злостью ответил я. — Ты мне такой утренний секс сорвал, что я тебя сейчас просто прирежу нахер и все дела!

— Похоже, пи… тебе, Сурок, — хрипло засмеялся проснувшийся Нечай, уже некоторое время прислушивающийся к нашему разговору.

А я вдруг задохнулся от понимания, сверкнувшего в мозгу, словно молния. Зачем Сурок так внезапно сорвался в прошлое? Да ясно зачем! Будь я на его месте, что бы я сделал? Тоже нетрудно догадаться: я сделал бы так, чтобы не сесть. А что для этого сделать проще всего? Ну, здесь есть как минимум два варианта, если не учитывать третий, на который Сурок не пошел тогда и не пойдет сейчас. Я имею в виду вариант с продажей изобретения за бугор. А значит, надо либо вернуться в то время, когда Контора еще не знала ничего о его открытии, и сделать так, чтобы она о нем и не узнала. И никто не узнал. Либо, как вариант, вернуться позже, согласиться с предложением предателя, а потом просто сдать его вышестоящему начальству. Какой бы вариант Сурок ни выбрал, мы с Нечаем лишаемся всего и, скорее всего, даже об этом не вспомним.

— Ты когда возвращаешься? — спросил я в потолок.

— Ну, я думаю, часа через два, — ответил физик.

— Прибор в нычке?

— Конечно.

Я откинул одеяло, сел на шконке, сунув ноги в тапки, и посмотрел на притихшего Сурка. Нечай, закурив, похоже, с интересом ждал, что я буду делать.

— Коля, — тихо начал я. — У меня все ходы записаны. И даже если мы с Нечаем все забудем, включая и тебя, то я прочитаю и сам себе поверю. Я написал так, что поверю, — добавил я для убедительности. — Бумага не исчезнет, даже если исчезнет прибор. А он, я думаю, исчезнет.

— Нечай, ты чего, да я…, — начал Сурок, но я жестом оборвал его скулеж.

— Я тебя, Коля, насквозь вижу, можно сказать, мысли твои читаю. Я прекрасно знаю, чего ты хочешь. И я тебя понимаю. И не осуждаю. Более того, на твоем месте любой бы желал того, чего хочешь ты. Это нормально. Ненормально другое. Ты собираешься кинуть нас с Нечаем, а нам это очень не нравится. Мы, честно говоря, совсем не любим, когда нас кидают. Особенно если это люди, которые нам по гроб жизни обязаны. Вроде тебя. Верно я говорю, Нечай?

Я посмотрел на старого кента. Тот только оскалился в сторону Сурка, но так, что физик вздрогнул.

— Знаешь, что я сделаю, Коля, первым делом, как прочитаю бумагу? Я пошлю человечка к твоей сестре. Угадай зачем?

— Пастор, да ты чего? Я же не…, — как-то просипел Сурок, но вдруг замолчал и зло сверкнул глазами на меня. — А что ты предлагаешь? Я не хочу сидеть еще почти девять лет из-за того, что вам понравилось мотаться в прошлое!

— Да мне похер, чего ты хочешь, Сурок, — вызверился Нечай. — Я тебе сейчас печень проткну, а потом вернусь на пять минут назад и еще раз проткну. И так пока мне это развлечение не надоест. И если ты нас кинешь, запомни это, я тебя найду и убью. У меня тоже есть записи, не один Пастор умный. Я все вспомню, найду тебя и убью. Но сначала я убью твою сестру, просто для того, чтобы ты, сучонок, страдал. Ибо нехер кентов кидать. Ты, падла, здесь как у Христа за пазухой живешь на всем готовом. Если бы не Пастор, ты бы сейчас горбатился за пайку в рабочем бараке и никакой прибор сюда никогда не загнал.

Я не останавливал Нечая, он умеет жути нагнать и к арестантской совести воззвать так, что у слушающего возникает чувство вины и непреодолимое желание ее загладить. Когда он закончил, и я увидел, что Сурок проникся до глубины души, я решил сыграть роль примирителя сторон:

— Можно, конечно, решить вопрос иначе, так что тебя и выпустят, и судимость с тебя снимут, но прибор останется здесь, и мы все будем помнить. И ты не будешь забывать там, на воле, о тех, кто тебе так много добра сделал здесь. Ты сейчас чем в прошлом занят?

— Не знаю, — подумав, ответил Сурок. — Но не думаю, что делаю что-то радикальное. Я в этот раз собирался оставить себе запись о предстоящих событиях, чтобы знал, что ожидает меня в случае, если я расскажу всем о своем изобретении.

— То есть, — протянул я, — ты в любой момент можешь исчезнуть, а здесь все изменится для нас с Нечаем.

— Возможно, что нет! — жарко возразил Сурок. — Я же говорил, что вы можете и все помнить, и прибор остаться здесь.

— Но ты в этом совсем не уверен, — я не спросил, я просто констатировал факт. И Сурок повесил голову.

— Понимаете, природа времени загадочна, да и нет вообще никакого одного времени, это все условности…

— Хорош, Сурок, — оборвал я его. — Мне сейчас не до лекций. Вот если ты вернешься, то тогда и обсудим все как следует.

Но Сурок не вернулся.

Когда все выходили на утреннюю поверку, на улицу перед бараком, он свернул на дальняк.

А когда после поверки мы вернулись с Нечаем к себе, то в нашей комнате было только две шконки, вместо трех. Но мы этого не заметили просто потому, что не знали никакого Сурка. Мы ничего не помнили, и никто не зоне ничего не слышал ни о каком Сурке. И так продолжалось почти четыре дня, пока сначала Нечай, а потом и я не прочитал свои записи. Я, может, и не понял бы, не поверил, но тот факт, что Нечай записал похожую историю, заставил проверить нычку, а в нычке мы нашли прибор, полностью готовый к работе. Значит, прав был Сурок, когда убеждал нас в том, что прибор останется. Уже после этого я нашел в своем телефоне несколько видео с Сурком, и внимательно все их просмотрел вместе с Нечаем. Как все же хорошо, что я такой продуманный и предусмотрительный!

По своим записям мы включили программу, все проверили и задумались. Подумать было о чем. Нет, мы на Сурка не злились, по крайней мере, я точно, он в своем праве был. Да и нас, получается, не кинул по большому счету, коли прибор здесь остался.

— Кто-то из нас должен сгонять в прошлое и побазарить с ним, — изрек, наконец, Нечай.

— Почему кто-то? — подмигнул я. — Прибор же теперь на двоих настроен, вместе сгоняем. Надо только продумать, когда и как к нему заявиться. Все адреса у меня записаны, как он выглядит, мы теперь знаем. Главное, чтобы подогнать все так, что мы оба были на свободе тогда.

— Ну, мы с тобой, с разницей в два месяца присели, — задумался Нечай. — Хотя нет, почти в полтора. То есть, где-то на год и семь месяцев назад нырять можно.

Я прикинул и согласился.

— Вопрос в том, о чем с ним вообще базарить?

— Ну, как, — Нечай прищурился. — Мосты так и так надо с ним налаживать. Прибор может сломаться, к примеру, кто нам новый загонит?

— Ну да, — кивнул я. — Вообще, неплохо бы запасной иметь. Но суть же не в этом, Нечай. Здесь важно совсем другое: то, что Сурок оказался прав с ключевыми точками. Выходит, они такие есть! Прикидываешь, что это значит?

— Мы можем, таки изменить свою судьбу! — резюмировал Нечай. — Вот только где эти бл… кие точки найти, кто бы подсказал!

— Не знаю, — задумчиво протянул я. — Тут каждый должен сам у себя в жизни поискать. И я, кажется, у себя нашел.

— Где? — вскинулся кент.

Я не видел причины скрывать от Нечая хода своих мыслей:

— Помнишь, когда я с усилка откинулся, я тогда почти два года на воле задержался?

— Ну, помню, рассказывал, — подтвердил Андрюха.

— Я же поступил в Литературный институт, жизнь у меня тогда реально могла поменяться, прикинь? Она уже начала меняться и если бы тогда меня не сманил Вован Калина, а я бы не купился, то… Я ведь не хотел тогда, но безденежная студенческая жизнь достала, хотелось бабу в ресторан сводить, штаны прикупить, — то, сё, короче, сам стрелку судьбы перевел. Хотя паровоз мой шел уже по другому пути, другими знакомыми оброс, не из нашего круга, телки нормальные, интеллигентные, с поэтами и писателями известными, что у нас преподавали, беседы вел за поэзию, искусство.

Нечай покивал:

— Ну, да, похоже на то. И чё думаешь?

— Да чё думать? Надо в прошлое метнуться да отшить Калину с его гнилой наколкой.

— И получается, я здесь один останусь? — приуныл Нечай. — Можешь, подождешь пока всё менять, а? Я тоже думать буду, надеюсь, найду свою точку. Одному не в кайф мне тут будет после всего.

— Ну, во-первых, ты этого даже не заметишь, — ответил я. — Если у меня все получится, то ты, считай, меня с малолетки больше и не увидишь. Другие кенты у тебя будут, другие расклады. Но прибор-то останется здесь! Будешь пытаться и найдешь свою точку. А, во-вторых, я и сам пока подожду с этим вариантом. Ведь тогда вся жизнь изменится, и уже ничего не повторишь, я хотел бы еще пару моментов из этого прошлого заново пережить.

— Ну, так, чего делаем? Сначала к Сурку или как?

Я задумался, но тут в дверь кто-то постучал, открылась щель, в которую заглянул завхоз отряда с известием:

— Пастор, тебя к ДПНК[1] вызывают, кажись, на свиданку к тебе приехали.

— Да ладно? — реально удивился я. Я уже забыл, когда последний раз на свиданке был, просто некому было ко мне ездить. Поэтому все положенные мне что длительные, что краткосрочные свидания, пролетали мимо меня, как фанера над Парижем. Хм, интересно.

— Ладно, схожу, посмотрю, кто там приехал.

Была у меня одна мыслишка о том, кто это мог быть. Я посмотрел на Нечая и, похоже, тот тоже об этом же подумал.

— Если это он, привет передавай, — напутствовал меня Нечай.

Разговор с ДПНК состоялся не очень приятный, но ожидаемый. Как выяснилось, приехал ко мне и правда, Сурок. Который, понятно, не был мне никаким родственником, а потому дать мне с ним свидание, чисто теоретически, было нельзя — не положено. Но, опять же чисто теоретически, такое было все же возможно, если тот же ДПНК разрешит. На зоне все так: фактически, если не положено, то не положено, но бывает, что на положено хер положено, если так надо. С этим наполовину полковником договариваться было сложнее, чем с тем же грузином, что прибор мне вернул, он, сука, взятки не брал. Однако добазариться все же удалось, что было изначально понятно. Если бы тот решил не пускать, то меня бы даже не дернули, а о том, что ко мне кто-то вообще приезжал, я бы узнал только потом от шныря, что на свиданке полы моет. Уж не знаю, что нашло сегодня на подполковника Свиридова, то ли жена ему дала впервые за последнее полугодие, то ли еще что, но настроение у него было хорошее, а сам он был непривычно добрым. Сказал лишь, что если в его дежурство когда-то будет хоть какой-то кипеш в моем отряде, то хер я больше в его смену попаду даже на положняковую свиданку. Я пожал плечами и кивнул: понял, мол, не дурак. А как уж там выйдет дальше, жизнь покажет. Обещать я ему ничего не собирался в любом случае.

И вот я захожу в комнату для краткосрочных свиданий, разделенную перегородкой до самого потолка. И с нашей, и с той, вольной, стороны было некое подобие условных кабинок. Я присел на стул и внимательно посмотрел на человека, смущенно улыбающегося мне через двойное оргстекло. Сурок выглядел солидно и одновременно как-то немного неуклюже, в общем — как всегда. Ученый, да еще гениальный, что с него возьмешь! Они, наверное, все немного не от мира сего. Он уже держал переговорную трубку в руках, и я тоже взял свою.

— Привет, Андрей! — сказал он и смущенно улыбнулся.

— Здравствуй, Коля, — спокойно ответил я, хотя в душе все пело: не забыл добро, Сурок, несмотря на то, что никак не мог помнить наш последний разговор перед своей пропажей тут. Этого разговора для него просто не было, как не было никакого суда, приговора, никакой тюрьмы с ее понятиями и непонятками. Но, видимо, он, как и я, все записал для себя, когда метнулся в прошлое в последний раз и до того, как это прошлое своим действием изменил. — Рад тебя видеть. Я верил в тебя, знал, что ты нормальный чел.

— Спасибо, Пастор, — Сурок улыбался. — Но, признаться, ты слишком хорошо обо мне думал. Я ведь сначала не собирался приезжать к тебе. Поначалу вообще все забыл наутро, когда проснулся. Потом прочитал свои записи… Нет, я поверил, а когда не нашел прототипа прибора, который к тому времени уже был готов, тогда вообще убедился. Но много месяцев думал, что не поеду, хотелось все забыть. Не знаю, что меня привело сюда, то ли совесть, то ли постоянное ожидание неожиданно пришедших воспоминаний о твоем или Нечая визите в прошлом. А может, то и другое вместе. Вот. Передачку тебе привез, не знаю, то или нет, я же не помню теперь, что именно надо. Хотя, знаешь, порой по ночам мне снятся сны, и я подозреваю, что эти сны о той моей судьбе. Слишком они яркие и там все про тюрьму, зону, ты там с Нечаем. Интересная штука — наш мозг…

Он замолчал, видимо, не зная, что еще сказать. Ведь, по сути, он видел меня впервые в жизни. Как и я его. Такая вот ситуёвина.

— Ты молоток, Андрей, — сказал я. — Мы и правда, хотели тебя с Нечаем навестить, но теперь уж не будем тебя там беспокоить, конечно. Можешь спать спокойно. Если есть возможность, бабки загони, нет возможности — нет и базара. Я же не беспредельщик какой.

Прежде чем сказать это, я скосил глаза на мента, дежурившего в комнате свиданий. У него все линии были на прослушке, и он постоянно уши грел в наушниках. Хрен угадаешь, кого он в конкретный момент слушает, кроме нас здесь было еще две пары. Но тут как раз к нему подошел приятель, и он с ним что-то перетирал, стянув наушники на шею.

— Я привез сто тысяч, — тут же ответил Сурок, — могу еще, если надо, только не сразу. А как передать-то?

Я опять скосил глаза и увидел, что разговор у ментов закончился и дежурный опять тянет руки к наушникам.

— Полчасика подожди у зоны после свиданки, к тебе подойдут, — быстро проговорил я в трубку, добавив, — все, об этом молчи.

Сурок понимающе прикрыл глаза. Ишь ты, конспиратор, мля!

— Ты мне вот что скажи, Николай Александрович, — я уставился ему в глаза, — что делать, если штука эта сломается?

— Пока не должна, — он не выдержал и отвел взгляд. А я чуть улыбнулся, никто еще у меня эти дуэли взглядом не выигрывал. — Телефон надежный, а у программы две степени надежности прописаны. Но если что, найдете, как мне сообщить, я привезу другой.

Я покивал.

— Значит, все же есть эти самые точки бифуркации, так выходит?

— Ну, конечно, а как же иначе? — удивился Сурок и вдруг понял. — Подожди, ты хочешь сказать, что я не сразу…?

— Именно, — подтвердил я. — Но ты быстро сориентировался, в отличие от нас, мы вот пока никак не можем свои нащупать. Но у нас, конечно, и жизнь была сложнее и извилистее, не в пример твоей. Лучше расскажи, как ты живешь? Застолбил уже свое изобретение?

Сурок покачал головой и хмуро взглянул на меня.

— Не решаюсь пока. Все испытания на себе провел, а вот обнародовать… Сразу ведь все засекретят так, что никакой жизни нормальной не будет. Ни тебе на конгресс заграницу съездить, не отдохнуть за бугром в нормальном отеле на хорошем пляже. С другой стороны, я же ученый, как могу такое открытие скрывать?

— Ты вот что, Коля, — я почесал бровь, была у меня такая привычка, когда я думал. — Когда решишься, а ты решишься, я не сомневаюсь, ты о нашей истории никому, понял? Ты же понимаешь, что в этом случае нас просто…

Я провел большим пальцем по шее и закончил предложение:

— Отправят в самые дальние края, откуда не возвращаются.

Сурок нахмурился и кивнул:

— Я понял, можешь даже не сомневаться. Да и кто на вас подумает, мы же никогда не виделись?

— Уже виделись, Коля, — усмехнулся я. — Прямо сейчас видимся. Так что ты больше сюда не приезжай, а заодно и продумай, откуда ты меня знаешь. Я тоже подумаю и тебе сообщу, ты телефончик продиктуй, я тебе звякну.

Ну, он продиктовал, я записал на руке, нашедшейся в кармане ручкой. И, в общем, отправил его с Богом. Говорить нам оказалось не о чем. У нас ведь с ним теперь даже общего прошлого не было.

А когда вернулся в отряд, узнал, что Нечай не стал меня дожидаться, а махнул куда-то по своим прошлым делам. Так он мне сам и сказал, разведя руками. А мне что, жалко, что ли, учитывая, что теперь мне его возвращения можно было и не ждать? Но я все же решил дождаться, мало ли, может, человеку эти лишние семь часов, будут совсем не лишними? Так Нечаю и сказал, он благодарно хлопнул меня по плечу и пошел заваривать чайковского.

1995 год.

Так вышло, что к своему уже почти тридцатнику Андрей Нечаев еще не познал прелестей женского тела. Думаете, так не бывает? А вот, оказывается, такое еще как возможно, если ты с малолетства не вылезаешь из казенных учреждений, в которых, если и можно увидеть какую женщину, то она либо в ментовской форме, либо это будет такой же недоступный наемный вольный работник. Были, например, такие у них училки в спецшколе, а потом и на малолетке. Несмотря на то что особой красотой и стройностью они, как правило, не отличались, но для малолеток, лезущих на стены от спермотоксикоза, они казались идеалом и снились по ночам в самых откровенных эротических снах, заканчивавшихся, как правило, стиркой трусов наутро в умывальнике. Таких, с липкими трусами в руках после подъема в умывальнике на малолетке было всегда много, ночные поллюции — обычное дело в таком возрасте у мальчиков. Ну и, само собой, Дунька Кулакова для Нечая на многие годы стала единственной и привычной подругой. И давайте, не будем мне тут морщить носы, уважаемые читатели и особенно читательницы, вы же не были в его положении, не вам и осуждать такое поведение. Впрочем, Нечаю были до ветра все эти осуждения, тот народ, что его окружал, воспринимал всё это как должное, а куда им, бедолагам, деваться от собственной физиологии?

И так вышло, что когда у Андрюхи после освобождения с общака, куда его перевели с малолетки по достижении им совершеннолетия, впервые в двадцать один год появилась возможность близкого общения с девушкой, которую ему подогнали кенты, то у него ничего не получилось. Только и успел он бросить единственный очумелый взгляд на вольготно раскинувшее перед ним обнаженное женское тело, как тут же задрожал, словно осенний лист на ветру, и неожиданно для себя мощно финишировал. И сколько потом опытная девица ни пыталась наладить твердое положение, используя все известные ей приемы, результат так и остался отрицательным. Видимо, что-то в мозгах парнишки перестроилось так, что вернуть настройки назад было сложно. Ох, и нажрался тогда Нечай от горя, а шлюха, испугавшись, что он ее прибьет от злости, сбежала. И после такого облома вплоть до следующей командировки к хозяину он так и не решился приблизиться к вожделенным формам, хотя варианты были. А потом был длительный срок уже на строгаче, и вот, в двадцать девять своих лет, Андрей, похоже, влюбился. Ну, как влюбился? Не так, конечно, как когда-то в спецшколе для малолеток в училку математики, но что-то такое явно почувствовал.

Ее звали Наташа, ей было двадцать два года, и она лишь недавно окончила факультет журналистики СПбГУ, мечтала стать крутой журналисткой, всемирно прославиться, ну и прочее, о чем мечтают все выпускники этого факультета. Дитя Перестройки и первых лет очумелого, как потом объяснят — «начального накопления капитала», она стремилась сделать карьеру, даже не думая пока ни о каком замужестве, в отличие от прежних поколений ее коллег. Надо сказать, что в те годы в стране, еще не очухавшейся от развала СССР, первых лет тотального безвластия, и бандитского беспредела первой половины девяностых, пресса и правда была намного свободнее, чем потом. Ну, как свободнее? Понятно, что журналюги, конечно, во всем зависели от политики издания, определяемого теми, кто платит деньги на его содержание, но все же о том, что не касалось дел боссов, могли писать многое и даже чуть больше.

Безусловно, коренная ленинградка, пардон, петербурженка, никогда не встретилась бы с Нечаем, который, в прославленном поэтами, как золотого, так и серебряного веков городе на Неве, в последнее время получившим новое прилагательное к своему названию — «бандитский», никогда до этого не был, но случилось чудо. Короче, пригласили Нечая на гастроли в культурную столицу, широкие проспекты которой все больше наполняли автомобили самых престижных зарубежных марок и моделей, заставляя непривычно краснеть еще совсем недавно гордых владельцев Бумеров и шестисотых Меринов. Он к тому времени уже сумел заработать себе репутацию в определенных кругах как крутой угонщик, вот и согласился, заодно загоревшись посмотреть Питер, о котором так много слышал.

А чудо случилось тогда, когда пути начинающей журналистки Наташи пересеклись с путями уже не такого молодого, но зато очень перспективного угонщика. И когда Нечай ее впервые увидел, то в его ушах вдруг зазвенели колокола, запиликали какие-то странные скрипки, а капитан красивого корабля с парусами цвета крови, вырулившего на стрелку Васильевского острова в ту белую июньскую ночь, казалось, прокричал Нечаю прямо в ухо: «Песец тебе, парень!». Ну, было Нечаю такое видение, чего только в Петербурге ни бывает!

[1] ДПНК — Дежурный помощник начальника колонии.