30 сребреников – 4. Испытание морем

Глава 21

24 сентября 1457 A . D ., замок Аревало, королевство Кастилии и Леона

— Сеньор Иньиго, так нечестно! — Альфонсо возмущённо смотрел, как я поставил ему мат за четыре хода.

— Погодите инфант, — не понял я, — вы сами сказали, что весьма преуспели в шахматы, поэтому я играл с вами серьёзно!

— Да, но не за четыре же хода! — возмутился ребёнок.

— Хорошо, за сколько ходов вы бы хотели, чтобы я его вам поставил?

— Я вообще-то хотел у вас выиграть! — возмущению инфанта не было предела.

Его учитель математики, который и обучил его этой игре, вмешался в наш спор.

— Инфант, позвольте мне попробовать поиграть с его сиятельством, — вышел он и Альфонсо тут же радостно посмотрел на него.

— Да, Карл, покажите нам как нужно играть!

Мат в десять ходов показал класс, но правда не с той стороны, на которую он рассчитывал.

Лицо учителя вытянулось.

— Ваше сиятельство, вы очень сильны, — не стал он искать причин своего поражения, а просто поднял руки, — мне бессмысленно соревноваться с вами, нужен более сильный противник.

— Им буду я! — тут же нарисовалась пигалица, которая потеснила учителя и села за стол, допустив сразу две грубейшие ошибки на первых же ходах.

— Мат в два хода, — передвинул я ферзя на нужную клетку.

Глаза ребёнка метались по доске, пытаясь найти решение, но после допущенных ошибок его не было, так что Изабелла спрыгнула со стула и зарыдав, побежала прочь.

Я тяжело вздохнул, выиграть шестилетнего ребёнка, супердостижение для человека с нейросетью.

— Ваше сиятельство не расстраивайтесь, — учитель понял моё настроение, — поддаться тоже было неправильно, инфанта должна понимать в какие игры ей стоит вмешиваться, а в какие нет. Лучше это произойдёт сейчас, чем в будущем.

В комнату вошла Клара Альварнаэс, спросив у нас, почему инфанта выбежала в слезах и ничего не хочет рассказывать о случившемся. Альфонсо показал на шахматную доску, где было всего сделано всего несколько ходов и объяснил.

— Она подумала, что сможет обыграть сеньора Иньиго.

Сеньора Альварнаэс улыбнулась, и ушла, видимо её успокаивать. Получилось у неё это с трудом, но Изабелла не разговаривала со мной до самого ужина, дуясь на меня со всей своей детской непосредственностью.

27 сентября 1457 A . D ., замок Аревало, королевство Кастилии и Леона

Я сидел на стуле, укутанный одеялами и смотрел, как сержант из охраны замка, тренирует Альфонсо, показывая ему базовые упражнения для навыков фехтования. Рядом со мной сидел Гонсало Чакон и Алонсо. Неслышной тенью подошла инфанта и поджав губы поинтересовалась у меня.

— Сеньор Иньиго, а как выглядит Фердинанд Арагонский? — спросила она, всё ещё обиженная на меня за шахматное поражение.

Я задумался, затем попросил Алонсо.

— Принеси мой набор пожалуйста.

— Конечно, сеньор Иньиго, — он кивнул и вскоре принёс листы бумаги, угли и мольберт.

Гонсало Чакон и сама Изабелла с удивлением на всё это посмотрели, поскольку по прибытии в Аревало я ещё ни разу не рисовал. Я же, прикрыв глаза вспомнил принца и открыв их, взяв уголь в руки, стал со скоростью принтера делать его фотографию. Ничем другим я не мог это назвать, поскольку творчеством делать точную копию портрета человека, у меня язык не поворачивался. На всё ушло минут двадцать, и я вручил Изабелле готовый чёрно-белый портрет юного принца.

— Держите.

Та, открыв рот, как впрочем и управляющий замка, смотрели на рождённый прямо на их глазах точный портрет.

— Я не знал сеньор Иньиго, что вы так хорошо рисуете! — изумился сеньор Чакон, — принц, словно живой!

— А меня, меня вы, также сможете нарисовать? — тут же попросила у меня Изабелла.

— Конечно, — кивнул я, — сядьте удобнее и выглядите красиво.

Девочка поправила платье, поправила чепец, и подняла подбородок. А я же стал рисовать не эту инфанту, а ту, которая сидела у меня на кровати, со скрещёнными на груди руками и весьма упрямо выглядящую.

Рядом со мной вскоре начали фыркать мужчины, когда стали видеть отличие того образа, который пыталась создать Изабелла, и того, что появлялся у меня на листе бумаги.

Наконец Гонсало Чакон зажав рот, отошёл от меня, а следом за ним и Алонсо, не в силах выдержать смех. Изабелла удивилась их поведению, заподозрила неладное, стала злиться, и оттого, мой образ получился ещё лучше, чем я задумывал изначально.

— Вот моя принцесса, держите, — закончив, я протянул ей рисунок.

Она с радостью его взяла, посмотрела на упрямого ребёнка со скрещёнными руками и весьма набыченным видом и молча порвала рисунок.

— Наш повар нарисовал бы лучше, — с этими словами, она гордо удалилась.

Правда вскоре пришла Клара Альварнаэс и с виноватым видом попросила у меня нарисовать ещё раз тот же образ. Я понял, кто её послал, так что не стал ставить женщину в неудобное положение и нарисовал то же, что и несколькими десятками минут раньше. Едва взглянув на готовый портрет, женщина всплеснула руками. Она наклонилась, подняла клочки бумаги от прошлого портрета, собрала их и сравнила, затем посмотрела на меня.

— Изабелла сказала, что вы нарисовали чудовище, а не её, — женщина расстроенно посмотрела на меня, — но это же великолепно, сеньор Иньиго! Я никогда не видела ничего красивее этого!

— У всех разные понятия о красоте, сеньора Альварнаэс, — успокоил я её жестом, — инфанта должна понимать, что не всё в жизни будет так, как хочет она сама.

— Конечно сеньор Иньиго, ваши уроки ещё самые безобидные, — вздохнула она и с надежной попросила, — я не покажусь вам слишком наглой, если попрошу нарисовать и меня тоже?

Я протянул руку и показал на стул рядом.

— Всё равно жду, когда закончится урок фехтования у Альфонсо, я обещал ему урок шахмат.

— Благодарю вас, сеньор Иньиго, — женщина улыбнулась, поправила свою одежду и замерла.

Когда спустя двадцать минут я протянул ей готовую работу, женщина ахнула и не смогла сдержать слёзы.

— Благодарю вас, сеньор Иньиго! — она, прижав рисунок к себе, стала мне кланяться.

— Это просто рисунок углём, сеньора Альварнаэс, — попытался успокоить её я.

Гонсало Чакон рассматривая портрет жены, качал головой. Клара выглядела словно живая, настолько точно было всё передано художником, внешний вид которого никогда бы не сказал постороннему человеку о том, какие таланты скрываются в этом неказистом и тщедушном теле, которое не могло даже самостоятельно ходить.

— Изабелла тоже получилась превосходно, я не могу без смеха смотреть на её упрямо сжатые губы, — сказал он со вздохом, возвращая лист бумаги жене, — каждый раз вспоминая что-то, что она мне с таким видом заявляла сама.

— Граф просто удивительный человек, — женщина покачала головой, — хотя конечно преследующий и свои цели тоже.

— В этом нет ничего удивительного, — Гонсало Чакон пожал плечами, — к тому же я узнавал, Фердинанд Арагонский не худшая партия для Изабеллы, есть гораздо хуже кандидатуры, которые для неё приготовил король Энрике.

Клара побледнела.

— Он уже об этом думает?

Гонсало Чакон кивнул.

— Он предлагает её всем, но ввиду возраста Изабеллы пока нет ответов, короли думают.

— Бедное дитя, — на глазах Клары появились слёзы, — инфанта думает, что сама выберет себе мужа.

— К сожалению, мир жесток, — Гонсало Чакон расстроено обнял жену, — даже мы вынуждены будем выполнить королевский приказ, если Энрике прикажет отвести Изабеллу к её будущему мужу.

Клара вздрогнула и заплакала. Королевские дети стали для неё словно родными и плохой судьбы для них она не желала.

4 октября 1457 A . D ., замок Аревало, королевство Кастилии и Леона

Шла третья неделя моего прибывания в Аревало. Меня постоянно упрашивали Гонсало Чакон с женой, молил Альфонсо, остаться у них ещё на неделю, но я отчётливо понимал, что нужно ехать в Сеговию, где меня ждали две крайне важные встречи. Так что скрепя сердцем я каждый раз назначал дату отъезда и каждый раз переносил её на ещё на несколько дней.

Гуляя по галерее на руках Бернарда, и смотря на раскинувшуюся долину за замком, я внезапно услышал громкие крики и повернул голову в сторону, откуда они раздавались.

— Проклятые монеты! Проклятые монеты! — какая-то женщина в хорошем платье, но с непокрытой головой, билась в истерике в руках двух служанок, пытаясь прорваться ко мне.

— «Это видимо и есть королева, — понял я, поскольку если в замке и была запретная тема, про которую старались не говорить, так это про мать Изабеллы и Альфонсо, которая повредилась рассудком после того, как её изгнали в ссылку из королевского двора. С тех пор, её душевное состояние только ухудшалось, она разговаривала с давно умершими людьми или вот как сейчас, говорила никому не понятные вещи».

— Подойди к ней, — попросил я швейцарца и когда он сделал несколько шагов ближе, я низко поклонился растрёпанной женщине.

— Ваше высочество, приветствую вас, я граф де Мендоса.

Услышав мой голос и то, что я назвал её королевой, она сразу стала успокаиваться. Даже выпрямилась и стала стоять ровно.

— Да, я королева! Я королева, — пробормотала она, затем посмотрела на меня, — Мендоса верны. Ты верен своей королеве?

— Верен, Ваше высочество, — кивнул я, и это её успокоило.

— Проклятые монеты! — она внимательно посмотрела на меня, — ты ищешь проклятые монеты⁈

— Да Ваше высочество, — согласился я, стараясь не выразить своего удивления, — вы знаете, где они?

— Ах, Лувр, Версаль, — забормотала она, — Эйфелева башня, зачем я это всё променяла?

Тут я сразу насторожился, поскольку она говорила вещи, которых не могла знать женщина из этого времени, всё это появилось гораздо позже.

— Ваше высочество, вы знаете где их найти? — осторожно поинтересовался я.

— Каррильо де Акунья, всё он! Всё он! — она в ярости стала дёргать себя за волосы, — проклятый святоша! Гореть ему в аду!

От этого имени она ещё больше взбесилась, и я понял, что разговаривать с ней дальше просто бесполезно, она постоянно перескакивала с темы на тему, плакала, рыдала, да и служанки попросили меня закончить разговор, чтобы бывшая королева могла отдохнуть. Я конечно разрешил и они увели её, оставив меня в глубокой задумчивости.

— Вы поняли, о чём она говорила, сеньор Иньиго? — поинтересовался у меня швейцарец, — вы так внимательно слушали эту женщину.

— Я понял мой друг, что нельзя более откладывать встречу с архиепископом Толедо, — вздохнул я, — выезжаем через три дня.

Бернард кивнул.

— Слушаюсь, сеньор Иньиго.

В замке узнав, что я покидаю его ещё быстрее намеченного срока, попытались на меня повлиять, даже впервые ко мне прибежала в слезах Изабелла, но я был неумолим, поскольку и правда нужно было возвращаться из этого островка спокойствия и умиротворения, в океан событий и человеческих страстей.

Именно поэтому прощание вышло скомканным, вечером последнего намеченного дня я устроил пир в замке, а утром простившись только с Гонсало Чаконом и его женой, они по моей просьбе не стали будить инфантов, мы выехали из Аревало, едва на горизонте взошло осеннее холодное солнце.

18 октября 1457 A . D ., Сеговия, королевство Кастилии и Леона

В негласную столицу объединённого королевства мы въехали рано утром, спокойно проезжая зевающих стражников, мало обращающих внимание на огромный отряд вооружённых наёмников. Как и прошлый раз их безразличие было понятно потому, что вместе с нами ровно такой же отряд также въезжал в город.

Ханс и другой капитан было закусились, кто будет из нас первым проходить досмотр на проезд в город, но я сказал, что мы никуда не торопимся и подождём. И хоть ждать пришлось около часа, я был спокоен, поскольку не было смысла ссориться с неизвестным мне дворянином по такому пустяку. Наконец все бюрократические процедуры были выполнены, а поскольку у нас не было приглашения короля, то пришлось заплатить ещё и пошлину за весь отряд и только после этого нас выпустили в город.

— Куда, сеньор Иньиго? — ко мне подъехал сердитый Алонсо, который торговался с главой стражи за каждую серебряную монету.

— Думаю будет некультурно, если я хотя бы не покажусь в том доме, что дедушка снимает здесь для семьи, — задумчиво произнёс я, — давайте попробуем удачи там, если места не будет, тогда уже со спокойной душой поищем себе другое жилище.

Управляющий кивнул и поехал вперёд, поскольку он дорогу знал и когда мы прибыли к дому Мендоса, к моему удивлению, меня встречал Педро Гонсалес де Мендоса.

— Дядя! Какая радость вас видеть! — удивился я, показывая Бернарду, быстрее вынести меня к одному из тех родственников, которые мне нравились.

— Вы с отцом разминулись всего на несколько дней, — кивнул тот, осторожно обнимая меня на руках Бернарда, — а я остался закончить свои дела, прежде чем вернуться в Гвадалахару.

— О! Поедем вместе, если вы меня подождёте, — обрадовался я, — у меня есть всего несколько дел в Сеговии.

— Если не секрет, то какие? — он остро посмотрел на меня.

— Пара встреч, ничего такого серьёзного, — попытался не вдаваться я в подробности, но ему этого, слава богу, хватило.

— Ну хорошо, надеюсь хоть не с королём? — хмуро поинтересовался он.

— Спасибо, но мне первого раза хватило, так что нет, — я отрицательно покачал головой, надеясь, что этого и не придётся делать.

— Отлично, — тут же успокоился он, — Его высочество последнее время подвержен подозрительности, везде ищет врагов.

— А что их искать, пусть оглянется вокруг себя, — хмыкнул я, но дядя даже не улыбнулся, с тяжело вздохнул.

— Идём в дом, там поговорим, — пригласил он меня.

Пока все занимались привычными делами, Марта обустраивалась на кухне, Алонсо отправился искать плотника, чтобы починить нам повозку, которая стала слишком сильно скрепить, а я ждал горячую воду, прибыл чужой слуга, который попросил передать письмо для меня.

Бернард принёс конверт и я, отрыв его, увидел только несколько слов и подпись.

— «Я готов поговорить. Каррильо де Акунья».

— На ловца и зверь бежит, — хмыкнул я, повернувшись к Бернарду, — скажи гонцу, что сегодня вечером, на закате солнца, я жду провожатого к дому архиепископа, поскольку совсем не знаю города.

Швейцарец кивнул и вышел, а я удивлённо покачал головой, который раз поразившись, с какой скоростью новости распространяются по местным городам. Прошло не больше двух часов, как я бы здесь, а архиепископу об этом уже доложили.

Когда вернулся Алонсо, я его уведомил, что вечером у меня важная встреча, так что нужно подготовить мой лучший костюм, а также пару драгоценностей подороже, чтобы не было сомнений в том, что у меня нет проблем с деньгами. Если он удивился, то вида не подал, сказав, что всё сделает, но больше всех удивился дядя Педро, которому я за обедом сказал, что ужинать дома скорее всего не буду, поскольку у меня назначена встреча с архиепископом Толедо.

Лицо епископа нужно было в этот момент видеть. Дядя выпучил глаза и изумлённо на меня посмотрел.

— Иньиго ты в своём уме? — тихо поинтересовался он, — это наш враг и более того дядя врага всего нашего рода. Встреча с ним — это самоубийство чистой воды, Каррильо де Акунья съест тебя живьём и не подавится.

— Надеюсь до этого не дойдёт, — улыбнулся я, — к тому же я возьму с собой охрану. Не переживайте дядя, всё будет в порядке.

— Я поеду с тобой! — попытался сопротивляться он, но я отказался.

— Прошу меня простить, но я не могу вас взять, — покачал я головой, — могу лишь вам сказать, что он один из тех, ради кого я сюда приехал.

Епископ осуждающе покачал головой, но спорить не стал.

— Если не вернёшься до утра, я поднимаю всех, — предупредил он меня, на что я сразу согласился.

Остальное время до важной встречи я провёл словно на иголках, так что меня одели и нарядили за два часа до отмеченного срока, и я вынужден был сидеть, чтобы всю эту красоту не помять. Когда наконец к дому подъехала чужая повозка с двадцатью человеками охраны, я кивнул дяде, волновавшемуся за меня и вместе с Бернардом, Алонсо и своей охраной отправился на встречу.