Глава 3

Как оказалось, я ехал на тюках одежды, которые были навалены поверх действительно ценного груза. Не удивлюсь, если впоследствии окажется, что разбойники охотились не только за моей головой, но и за содержимым моего почившего средства передвижения. На дне телеги, которая не разбилась вдребезги, как мне сначала показалось, врезавшись во что-то по дороге ко дну оврага, что это было, я не разглядел — может камень, а может корни какого-нибудь чересчур живучего дерева, все еще лежало кое-какое оружие, включая мой собственный меч в украшенных драгоценными камнями ножнах. Все остальное вывалилось на землю, к счастью, прямо в тюках и мешках. Практически ничего на рассыпалось и не раскатилось по всему оврагу. Я критическим взглядом рассматривал телегу почти пять минут, и пришел к выводу, что если ее аккуратно поднять наверх, то вполне можно снова использовать, даже не слишком укрепляя.

Пока часть спустившихся в овраг воинов разбирала каким-то чудом оставшийся в телеге груз, а другая часть собирала в общем-то немногие раскиданные по оврагу вещи, я старался им не мешать и только прохаживался взад-вперед, разрабатывая ногу. Я все еще не понимал, почему внезапно разучился ходить, если никаких серьезных ранений не заполучил, а при моих падениях больше пострадала именно левая нога, перестановка которой при ходьбе у меня никаких затруднений не вызывала. Если подобное явление связано с какими-то воспоминаниями, то они никак не хотели проявляться, чтобы я наконец-то перестал задавать себе постоянно уйму вопросов, начиная с самого простого — как же меня все-таки, вашу мать, по-настоящему зовут!

Вообще все это приключение, титул принца, преданные люди, эльфы-завоеватели — воспринималось мною как… я даже не знаю, как сказка что ли. Словно я сплю и вижу интересный сон или проигрываю в воображение сюжет недавно прочитанной книги, ставя себя на место принца Бертрана. Меня совершенно не трогали эти эльфы, которые сейчас хозяйничают на моей земле, да что говорить, мне вообще было наплевать на страну, которую мы со всей возможной скоростью пытались покинуть в такое нелегкое для нее время. Это был стратегически верный шаг, потому что, чтобы начать предпринимать определенные шаги в сторону исправления данной ситуации, нужно было как минимум остаться в живых. Причем оставаться живым желательно было именно принцу, все остальные не слишком годились в такой период на роль знамени. Это понимал я, это понимали мои люди, поэтому, как бы они ко мне не относились, но защищать меня будет до последней капли крови, как бы пафосно это ни звучало. Вот только остаться в живых в родной стране не представлялось возможным ни в каком виде и качестве, именно поэтому мы сейчас так стремились пересечь границу и сделать это как можно быстрее. Но… Именно это самое «но» заставляло меня морщиться, разглядывая связанного и валяющегося без сознания разбойника, и заключалось оно в том, что мне все равно. Именно это и было самым поганым, что я прекрасно осознаю, что мне все равно, где я в итоге окажусь, и что потом буду делать, потому что ничего делать мне как-то не хотелось, никакого желания рвать жопу из-за этой земли у меня не было, и это было неправильно. Так быть не должно, ведь это же моя страна, это мои люди, это моя столица, в конце концов, недавно пала, хоть я и не помню подробностей. Это мой отец погиб, и хоть он был паршивым военным стратегом и, судя, скорее по недомолвкам, чем по открытым высказываниям, королем он тоже был не очень, но это мой отец! Так почему я не хочу мстить за его гибель парням в зеленых кафтанах, или как там на самом деле называется этот длинный пиджак? Почему мне все равно, словно все, что меня окружает, всего лишь декорации в спектакле, куда меня позвали на главную роль, причем в самый последний момент, когда утвержденный на эту роль актер слег с инфарктом? Позвать-то меня позвали, вот только актер из меня не слишком хороший, еще хуже, чем из моего отца военный стратег, никак не могу в роль принца-освободителя вжиться, да просто в роль принца вжиться не могу, как сказал бы один классик: «Не верю!»

— Аккуратно, не хватало еще, чтобы мешок порвался. Тогда мы точно здесь зазимуем, пока все соберем, — раздался сварливый голос одного из рыцарей. Я покосился в ту сторону. Двое воинов довольно бережно несли вроде бы небольшой мешок. Мне их имен не называли, а сам я до сих пор ни черта не помню. Мешок казался небольшим, но несли они его с трудом, хоть надетая на них броня и скрывала напрягшиеся мышцы, по тому, как осторожно они двигались, можно было сделать вывод, что ноша довольно тяжелая. Так что рыцари совершенно не зря опасались, что ткань может не выдержать и порваться под весом содержимого. Ну, в этом нет ничего удивительного — золото тяжелый металл, а капитан молодец, сумел из дворца, или откуда мы бежали, извлечь не только мое высочество, но и большую часть не слишком впечатляющей казны. А откуда ей взяться впечатляющей-то? Война дело дорогое и затратное, хорошо хоть что-то в закромах родины осталось, что можно было в мешках перетаскивать, а не в кошелях на ремнях.

Почему я ничего не могу вспомнить?! Ведь побег из охваченного огнем города, в котором кипел бой на каждой улице — это же не поход в соседний ларек за пивком, такое не забывается. А по-другому быть просто не могло, ведь столица-то все-таки пала. Я сжал руками виски, пытаясь таким нехитрым способом заставить мозг работать. Ничего, ни одного всплеска воспоминаний.

Поняв, что насиловать голову нет нужды, она уперлась и ни в какую не хотела делиться со мной воспоминаниями, я возобновил движение, отмечая про себя, что уже именно иду, и правую ногу не подволакиваю на ходу, а довольно твердо печатаю шаг. На ходу я повертел в руках меч в роскошных ножнах, который еще во время разбора нацепил на пояс в предназначенную для него петлю. Намного подумав, вытянул оружие из ножен, крутанул кистью и чуть не выронил вычурную рукоять. Связки запястья протестующее заныли, словно впервые проделывали такой финт. Я что никогда толком не занимался фехтованием? Или как правильнее — тренировками с мечом? Вот конкретно с этим довольно неплохим бастардом. Заменить рукоять на более удобную, срезать все камни и унести в ювелирку, и получится весьма и весьма впечатляющее оружие. Таким мечам давали имена, о них упоминали в легендах, они сами были легендами, и некоторые особо впечатлительные особы совершенно серьезно думали, что подобные мечи являются одушевленными предметами, что они имеют душу, но высочество я или не высочество? У меня просто обязан быть в арсенале подобный клинок. Стиснув зубы, я снова крутанул кистью, заставляя меч описать полукруг. Звук рассекаемого воздуха, волшебный как та флейта, заставил замереть в восхищении. Великолепное оружие, идеальный баланс, и, если подумать, то и камни не слишком-то и мешают, а наоборот, создают подобие ограничителей для пальцев, чтобы ладонь не скользила. Но почему у меня создается впечатление, что толком я обращаться с этим произведением кузнечного искусства не умею. А ведь я знаю принципы.

Упрямо мотнув головой, я поднял меч, перехватил второй рукой навершие, очень удобно легшее в ладонь и поднес клинок к правому плечу. Вот, из этой позиции очень удобно наносить «Удар гнева» — которым при большом желании можно разрубить тело противника от ключицы наискосок почти до самой печени. А еще из этой позиции можно отбить практически любую атаку.

Левая нога сильно выдвигается вперед, меч опускается к правому боку, словно я хочу вложить его в ножны, только с другой стороны, корпус поворачивается, и вот я уже стою боком к предполагаемому противнику. «Закрытый небенхут» — руки скрещены, что дает эффект сильно сжатой пружины, которая готова разжаться в любой момент, именно в тот, который мне будет нужен. Очень эффективная стойка, единственный минус — она подходит только для опытных мечников, потому что практически полностью открывает для атаки голову и бок. Я знаю ее, и мой разум отдает четкие команды моим рукам и ногам, чтобы они заняли полагающееся им место. Я — опытный мечник? Или все-таки нет?

Правая нога неуклюже сдвигается назад, и я словно слегка приседаю, поднимаю меч и мягко укладываю его сильной частью клинка на предплечье согнутой левой руки, практически на локтевой сгиб. Правая рука практически вжимается в гарду, левая поддерживает рукоять за навершие, готовая в любое мгновение протолкнуть меч вперед. Иоахим Мейер называл эту стойку «ключом ко всему». Она позволяет отбивать любые атаки и наносить любые удары и уколы, практически по всем направлениям.

Делаю сильный выпад. Вот! Я все это помню. Я все это умею, или умел, когда-то раньше. Я не помню, кто такой Иоахим Мейер, и почему он столько хороших слов мне говорил, возможно, это мой учитель, но я же все это умею! Только почему-то мое тело не согласно со мной. И даже этот выпад вызвал болезненные ощущения в суставах и мышцах. Да что же это такое, вашу маму восемь раз?!

С силой вогнав меч обратно в ножны, я пошел по дну оврага, пытаясь привести в порядок разбегающиеся, словно тараканы по кухне, когда включили свет, мысли. Солнце практически не пробивалось сюда сквозь растущие по краю оврага деревья, создавая этакую вечную затененность, дающую прохладу даже в отсутствие ветерка.

Постепенно разгоряченная голова начала остывать и я остановился. Внезапно пришло осознание, что я довольно далеко ушел от места аварии. Настолько далеко, что уже не слышу переругиваний моих рыцарей и отборных матов руководившего сбором добра капитана Гастингса, которые перебивали даже причитания Барфорда, раздающееся фоном сверху, потому что спуститься в овраг по веревке, учитывая его возраст, мой верный Барфорд не смог.

Громко выматерившись, я развернулся, чтобы пойти уже в обратном направлении, но тут прямо передо мной сгустилась тень. Стало совсем темно, настолько, что я перестал различать даже стену оврага, расположенную в паре метрах от меня, и мне это ни черта не понравилось. Нахмурившись, я на ощупь отступил к стене оврага, прислонившись к ней так, чтобы защитить спину и вытащил из ножен меч. В наступившей локальной темноте, а темнота была локальной, потому что я прекрасно видел, как буквально в десяти метрах от того места, где я стоял, тьма отступала, и овраг продолжал жить своей обычной дневной жизнью, неярко вспыхнули камни на рукояти создавая незнакомый мне тускло мерцающий узор. Словно это была не рукоять меча вовсе, а лампа, которая горела все тусклее, из-за того, что начали садиться батарейки.

Сложно принимать правильные решения, когда совершенно не ориентируешься в окружающей обстановке и не понимаешь, чем то или иное действо может закончиться. В окружающей меня тьме, которая становилась все непроницаемей, начали раздаваться какие-то невнятные шорохи, всхлипы, чьи-то бормотания. Сияние, исходившее от камней, ничуть не рассеивало мглу, а делало ее еще более жуткой. Все это давило на психику, заставляя делать беспорядочные выпады в сторону каждого шороха, и все больше и больше вжиматься спиной в земляную насыпь, превратившуюся со временем в монолитную стену.

Именно в этом состояла моя ошибка — я понятия не имел, что подобные, кажущиеся незыблемыми, стены таких вот многовековых оврагов могут скрывать в себе опасности пострашнее непонятных страшилок, скрывающихся во тьме, и пока только пугающих, но не причиняющих никакого вреда.

Возле лица пронеслось нечто, опалившее кожу щеки потусторонним холодом и заставившей замереть на месте жутью. В это же самое время стена, на которую я опирался, внезапно, словно растворилась за моей спиной, лишив тем самым опоры и хоть какого-то чувства защищенности, и я провалился внутрь, нелепо взмахнув руками. Упав на спину, чудом не зарезавшись при этом собственным мечом, я покатился куда-то вниз по накатанной горке, со все больше и больше нарастающей скоростью. Так как упал я спиной вперед, то катиться мне пришлось головой в неизвестность. Чем могут закончиться подобные покатушки, я прекрасно осознавал, и принялся ерзать и извиваться до тех пор, пока мне не удалось развернуться, чтобы в случае чего удариться все-таки ногами, потому что когда-нибудь этот спуск все-таки закончится. Горка уходила круто вниз, и я ехал, все больше наращивая скорость, даже не пытаясь тормозить, чтобы не переломать руки. Никогда не любил американские горки, что бы ни значило это развлечение.

Так как никого из моих воинов поблизости не наблюдалось, и я при всем желании не смог бы перед ними сейчас потерять лицо, показывая свою слабость, то решил не скромничать и громко заорал, выражая криком свой протест против такой несправедливости этой гребанной вселенной в целом, и моего какого-то кармического невезения в частности.

Как я и думал, все когда-нибудь заканчивается. Вот и мой сумасшедший спуск подошел к своему логическому концу. Постепенно гора становилась все положе, скорость моего передвижения соответственно замедлялась, и в просторную подземную пещеру я вкатился уже совсем медленно. Проехав по инерции еще пару метров, остановился, стараясь унять колотящееся сердце и прижимая к груди меч. Немного успокоив сердцебиение, огляделся: попал я в большую пещеру с высоченными потолками, теряющимися у меня над головой в вышине. Сталагмиты и сталактиты как в любой уважающей себя пещере росли сверху и снизу, хотя откуда растет сталактит, а откуда сталагмит, я не смог бы ответить с первой попытки даже под страхом немедленной гибели.

Прошло, судя по ощущениям, минут десять, прежде чем я почувствовал холод и определенный дискомфорт, а также небольшое жжение в том месте, на котором сидел. Медленно поднявшись, я протянул руку назад, чтобы оценить ущерб и тут же подпрыгнул, потому что кожу на заднице защипало от простого прикосновения… Кожу на заднице?! Сунув меч в ножны, я судорожно стащил с себя штаны и едва не взвыл: мой ошеломляющий во всех смыслах этого слова спуск не остался без последствий — штаны сшоркались до приличной такой дыры, неудивительно, что я, судя по всему, еще и задницу расцарапал.

— О, сэр рыцарь решил сразу же продемонстрировать мне свои возможности, — раздавшийся сзади грудной женский голос заставил отбросить пришедшие в негодность штаны, и резко развернуться, выхватив меч. Вот только я упустил из вида, что штаны снимаются не только сзади. — Хм, я впечатлена, тебе есть чем гордиться.

Передо мной стояла белокурая красавица, облаченная во что-то полупрозрачное и воздушное. Ее взгляд был прикован к… я почувствовал, что краснею. Однако проснувшееся чувство опасности никак не хотело успокаиваться, поэтому я продолжал держать меч в правой руке, левой рефлекторным жестом попытавшись прикрыть пах.

— Кто ты? — спросил я, чувствуя, как пересыхает горло, потому что красавица изящно потянулась, при этом, то полупрозрачное, что было на ней, натянулось на груди. Это была такая грудь — просто песня, а не грудь. Я уставился на нее, невольно сглотнув, а она, откинув голову, рассмеялась серебристым смехом.

— Ну что же ты, рыцарь, иди сюда, зачем ты мучишь девушку, — и она протянула ко мне руки. Я невольно сделал шаг вперед, но вовремя заметил торжествующий блеск, промелькнувший в ее глазах, и, превозмогая себя, отошел на два шага назад. — Не тушуйся, рыцарь, тебя ждет самая неповторимая ночь в твоей жизни.

— Самая неповторимая ночь у меня уже была, когда я застрял на необитаемом острове с тремя супермоделями. Они та-а-а-кое со мной вытворяли. Жаль, что это был всего лишь сон, — я заметил, что она по какой-то причине не может сама сдвинутся с места и подойти ко мне, словно что-то ее удерживает. Немного приободрившись от сделанного открытия, я снова задал вопрос, на который так и не получил ответа. — Кто ты?

— Значит, вот как, — девушка опустила руки, и прищурилась, разглядывая меня злобным взглядом. — Значит, по-хорошему не хочешь подходить. Ну что же, пусть будет по-плохому, — и она поднесла руку ко рту и дунула на ладонь. С ладони сорвалось облако золотистой пыли, которое понеслось в мою сторону. Чтобы хоть как-то от него защититься, я закрыл нос рукавом, и зажмурился, но этого было недостаточно — часть этой гадости успела проникнуть в нос. Задержать дыхание надолго не получилось. Проклиная все на свете, я сделал глубокий вдох, чувствуя, как пыль устремилась в легкие, чтобы там войти в кровь и разнестись по всему организму.

Загрузка...