Искусство войны

Глава 1

Я лежал на спине и смотрел в небо, которое постепенно заволакивало серыми тяжелыми тучами, не оставляя ни единого светлого островка, через который смог бы прорваться лучик света. Прямо как моя жизнь — без единого просветления, сплошная мутная серая хмарь. Грустно улыбнулся, вспоминая, как после тяжелого ранения меня списали и выбросили, как ненужную игрушку; как постепенно все начало катиться под откос, вся моя жизнь, в которой не осталось ничего, кроме всепоглощающей безнадеги. Я лежал и просто смотрел на небо, наблюдая за метаморфозами природы, в которых не было ничего, что не повторялось бы циклично по кругу из раза в раз, изо дня в день, из года в год. Чем дольше я смотрел, тем более зыбкими стали казаться воспоминания, они словно растворялись в этом небесном свинце, словно поглощались им, не оставляя мне даже прошлого. Я уже не помнил ни голоса, ни внешности жены. А была ли она? Или это плод моего воображения, который тянул за собой отголоски других, кажущихся чужими, воспоминаний? Может быть действительно никогда и не существовало этой женщины, которая первой предала меня, из целой вереницы, последовавших за ней близких мне людей. Или я как всегда заблуждался, считая их близкими, хотя они никогда такими не были? Как дальтоники путают зеленым с красным, так и я в который раз перепутал белое с черным, и сейчас я хотел лишь одного — забыть. Все забыть, включая собственное имя, чтобы не осталось ни единого напоминания о том, что я когда-то вообще существовал. Я так сильно хотел все забыть, что теперь, когда моя память словно растворялась и перемалывалась сама в себе, я не тянулся к ней, чтобы остановить этот процесс.

Никогда не думал, что могу рассуждать об обычной грозовой туче, как о чем-то невообразимом, несущим в себе столько тайн и загадок мироздания. Усмехнувшись, на мгновение прикрыл глаза, может мне податься в философы? А что, многие неудачники после полного провала их жизни становились философами, и даже учили других, как можно наилучшим образом спустить то, что тебе осталось в унитаз. Внезапно перед глазами предстал образ какого-то мужчины. Он просто стоял, не совершая ни малейших действий, и чем больше проходило времени, тем больше я удалялся от понимания произошедшего со мной.

А ведь я всего лишь хотел перестать чувствовать себя никчемным инвалидом и еще хотя бы раз послужить своей стране и доказать в первую очередь себе самому, что чего-то еще стою. Последняя картинка, которая промелькнула передо мной, это как накануне вечером мне поступил звонок и равнодушный женский голос оповестил, что меня навестят с рабочим визитом, новый командир нашей части и его заместитель. И чем быстрее тучи затягивали небо, тем более нереальным казались воспоминания о звонке и маленькой квартирке в двенадцать квадратных метров, и об инвалидном кресле, которое я ненавидел так, как ненавидел никого и ничего в своей не слишком-то и длинной жизни. Закрыл глаза, прогоняя наваждение осточертевшей обстановки, которая сопровождала меня последние годы моего жалкого существования, вяло отмечая, как пошел мелкий дождь, и смотреть вверх становилось просто некомфортно, чувствуя при этом, что проваливаюсь в черный сон, словно в густое затягивающее с головой болото, из которого мне уже не выбраться.

— Ваше высочество, ваше высочество, что с вами?! Вы живы?! — я с трудом приподнял раскалывающуюся голову и мутным взглядом посмотрел в ту сторону, откуда раздавался крик. Ко мне бежал, смешно подкидывая ноги в белых чулках, пожилой господин. Если бы не стоящий в голове гул и не двоение в глазах, я бы точно ответил, что «нет, не живой», и посмотрел, как бы отреагировал господин на этот выпад.

Внезапно до меня дошло, как он ко мне обращался. «Ваше высочество»? Это что, шутка? Я не… а, собственно, кто я?

Паника затмила головную боль и сопровождающее ее головокружение, и я резко сел. Сделал подобную глупость, определенно зря, потому что меня тут же вырвало. В то время, как я освобождал содержимое желудка на мягкую зеленую травку, на которой, как оказалось, лежал, а сейчас стоял на четвереньках старательно блюя, до меня добежал господин в белых чулках и, упав прямо белыми чулками на траву, принялся охать и хлопотать вокруг моего страдающего тела, периодически обмахивая белоснежным платочком.

Когда звездочки прекратили свое кружение вокруг моей многострадальной головы, а в желудке не осталось даже желчи, я сел и вытер рот рукавом. Затем, опираясь частично на землю, частично на все еще причитающего господина, поднялся на дрожащих ногах и, используя все того же господина в качестве подпорки, осмотрелся.

При ближайшем рассмотрении я определил, что нахожусь в центре живописной полянки, окруженной со всех сторон огромными деревьями, включая просто монументальный дуб, из-под корней которого бил прозрачный источник.

Остановив взгляд на холодной, даже по виду воде, я поспешил к источнику настолько быстро, насколько позволяло мое состояние и поддерживающий меня за талию господин. Возле дуба снова упал на колени и приник к живительной влаге. Предчувствия не обманули — вода была восхитительно холодной, настолько, что сводило зубы от холода. После того как изо рта исчез кислый привкус недавней рвоты, зачерпнул воду в горсть и тщательно протер лицо. Вроде немного полегчало, теперь можно и осмотреться получше.

— Ваше высочество, это не засада, вот, Мозес сумел поймать, — я едва успел повернуть голову к говорившему, как передо мной упало явно мертвое тело, облаченное в зеленый кафтан, по-моему, именно так называется этот длинный пиджак, до колен. Хотя, я могу и ошибаться.

Вид тела вызвал подкатывающий к горлу комок, но снова блевать мне категорически не хотелось, поэтому попытался отстраниться от трупа, поднявшись на ноги. Теперь я мог рассмотреть тело получше. Так, дыра в груди, из которой уже не выплескивалась кровь, явно давала понять причину смерти данного индивида даже без аутопсии. Скорее всего, при жизни он был высокий, слишком уж много места под дубом заняло тело. Худощавый, я примерно прикинул размер натянутого кафтана и попробовал мысленно надеть его на себя — нет, я вряд ли влез бы в этот предмет одежды, и это же относилось и к штанам. Переведя взгляд дальше, увидел длинные белоснежные волосы, заплетенные в сложную косу, бог ты мой, неужели прирезали девчонку? Не удержавшись, дотронулся до косы и тут же отдернул руку, рефлекторно сунув в рот порезанный палец, похоже, в волосы вплетено что-то сильно острое. Нет, девчонки подобные украшения, насколько я знаю, не носят. Что там дальше? Дальше шло немного вытянутое лицо с длинным прямым носом, тонкими бледными губами и уже поддергивающимися мертвенной пленкой, бывшие ярко-зелеными чуть раскосые, глаза. Длинные уши с сильно заостренными кончиками и немного вытянутыми мочками, хоть украшений, способных так их оттянуть, я не заметил…

Так. Стоп! Мой взгляд снова переместился на уши парня, сейчас очевидно, что парня. Заостренные? Сильно захотелось протереть глаза, но я не стал этого делать. Что это? Точнее кто? Заигравшийся до степени косметической хирургии толкиенист? Но почему тогда тот, кто называл меня высочеством, позволил кому-то по имени Мозес зарезать несчастного заигравшегося ребенка?

— Ваше высочество, с вами все в порядке? — мужик, который швырнул передо мной тело, приблизился и я смог, наконец, его рассмотреть. Не слишком высокий, плотный, затянутый в броню воин, вооруженный полуторником… Затянутый в броню? Я все-таки протер глаза. Броня, да и сам мужик, также, как и тело на траве никуда не делись, а значит, нужно что-то отвечать.

— Капитан, ты что не видишь, что его высочество не в себе, — от немедленного ответа меня освободил господин в чулках, за что я ему был в этот момент очень благодарен. — Его высочество головой изволили удариться, когда падали с убитого этим длинноухим отродьем жеребца.

— А я говорил, что нужно шлем носить, тогда и не ушиб бы голову до потери дара речи, — проворчал капитан и негромко добавил. — Хотя обычно его не заткнуть, так что хоть какая-то польза от ушастых все-таки имеется.

М-да, не слишком-то почтительное отношение капитана к моему высочеству, но с данным феноменом я разберусь попозже, мне бы вспомнить, чье я вообще высочество и почему меня хотят убить толкиентисты. Стоп. А причем тут высочество и заигравшиеся толкиенисты? Насколько помню, если конечно это были действительно реальные воспоминания, то монархии не было уже давно, по крайней мере, официально, поэтому называть меня так могли только в двух случаях: либо это играет со мной мое воображение, подкидывая несуществующие фортеля, либо я действительно нихрена не помню, даже собственного имени.

— Я в порядке, капитан, — голос звучал глухо, и слова произносились медленно, словно мне рот набили манной кашей. Как будто я говорю на иностранном языке, и мой речевой аппарат еще не приспособился быстро произносить вроде бы знакомые звуки. — Кто это? — неловко указал на тело.

— Да какой-то одиночка, видимо, охотник. Увидел наш отряд и решил проявить инициативу, — усмехнулся капитан. — Нам бы побыстрее пересечь границу, ваше высочество. Длинноухие в нашем Гроумене совсем уже чувствуют себя как дома. А ведь досюда еще не должны были докатиться слухи про то, что столица пала.

— Не говори ерунды, капитан, — сердито отмахнулся от слов воина господин в чулках. — Всем известно, а мы на себе убедились, насколько мощные маги у завоевателей, что для эльфийского выродка стоит создать вестника? Хорошо еще, что им, скорее всего, неизвестно, что его высочество принц Бертран жив и практически покинул страну.

— Да, скорее всего, неизвестно, иначе здесь не протолкнуться было бы от рейнджеров, спешащих порадовать их поганых Лордов головой последнего Клифанга на серебряном блюде.

— Капитан Гастингс, лошадь для его высочества готова, прикажете трогаться? — к нам подбежал молодой парнишка, так же, как и капитан упакованный в броню — а именно в пластинчатый доспех. Забрало его шлема было поднято, что позволяло разглядеть совсем юное безусое лицо парня.

Капитан с сомнением осмотрел меня. Видимо у него возникали определенные сомнения насчет того, а смогу ли я вообще куда-то ехать, да еще и верхом. Я как никогда разделял его сомнения, но здесь, похоже, приказы раздавал как раз капитан Гастингс, несмотря на мое высочество. Внезапно мой взгляд упал на господина в чулках, который все еще поддерживал меня за талию, не позволяя завалиться на землю. Да что со мной не так? Почему я на ногах не стою? Подумаешь, головой стукнулся. Как будто я мало башкой в своей жизни бился, чтобы так раскиснуть, как кисейная барышня, ей богу. Так. Собраться, мать твою, ты же офицер! О как. Я офицер? А высочество? А что высочество не может быть офицером? К горлу подступил очередной комок, который я с трудом сглотнул, не давая выплеснуться наружу.

— Капитан, может быть, его высочество пока со мной поедут в телеге, — с сомнением в голосе протянул господин в чулках. — Это конечно неправильно, но что сейчас вообще правильно? А там Криспин сможет его попользовать, видишь же, его высочество сейчас на троне усидеть не смогут, не то что в седле.

— Его высочество и так на троне не смог усидеть, — грубо перебил господина капитан. — Но ты прав, Бакфорд, нам нужно двигаться быстро, а быстро его высочество вряд ли сможет, так что… Мозес! Где ты, каналья?!

— Я здесь, господин капитан! — Мозес, похоже, тот самый, который убил киллера-толкиениста, материализовался прямо рядом со мной и гаркнул так, что я оглох на одно ухо.

— Не ори, помоги его высочеству разместиться в телеге, и двинемся, итак здесь столько времени потеряли.

Мозес с помощью Бакфорда дотащил меня до телеги, которую с полянки не было видно. Зато стало понятно, что я выехал на поляну первым и криворукий толкиенист выстрелом убил моего жеребца, который упал, ну и я соответственно вместе с ним. Добить меня киллеру не позволили, вон он лежит почти невредимый под дубом, если, конечно, не считать дыры от удара мечом в груди. За это я благодарен вот этому здоровяку, на котором сейчас повис. Грудь здоровяка была затянута в металлический панцирь, а вот остальных элементов доспеха я не наблюдал. Такое могло произойти, если его застали врасплох, и он просто не успел надеть доспехи полностью, а учитывая его далеко не стандартную фигуру, подобать что-то из трофеев, не имея под рукой грамотного кузнеца, Мозес попросту не смог. Я еле передвигал конечностями, чем не помогал, а скорее мешал своим верным спутникам. Собравшись с духом, я посмотрел себе под ноги и заметил, что правая нога совершенно не двигается и тупо волочится по земле. Как такое могло произойти? Боли в пораженной конечности я не чувствовал, но ощущал, на уровне подсознания, что двигаю ею, хотя по факту я просто прыгал на одной ноге, чем заставлял морщиться Мозеса, который что-то бурчал себе под нос про высших зажравшихся сыночков, которые готовы умереть от обычного ушиба мизинца. Я хотел было возмутиться, что это не совсем верное определение моего положения и отказ ноги имеет под собой более глубокую причину, нежели элементарный ушиб. В голове вертелось что-то такое, связанное с нервно-мышечной памятью, но точку приложения своим мыслям мне найти не удалось.

Телега стояла прямо за дубом. На хорошо утоптанной дороге. Вообще-то дорога огибала полянку, а не пересекала ее. И за каким чертями меня туда понесло, ясно же что мы торопимся, к тому же находимся на явно вражеской территории? Это все мне даже сейчас понятно, хоть я и не помню подробностей. Кажется, мое состояние называется амнезией. Частичной, если быть точным. То есть, я помню, что есть такая штука как амнезия, но вот кто мне про нее говорил — не помню, хоть убивай. Хотя в моем положении данные выражения не стоит упоминать и даже о них думать. Желающих прикончить чем-то важного господина в моем лице судя по разговорам и увиденному слишком много, а укромных мест этого леса не хватит, чтобы разместить всех охотников за одной конкретной головой.

Мозес сгрузил меня прямо на тюки с чем-то мягким. Бакфорд снова суетился, стараясь уложить как можно более комфортно. Похоже, что он личный слуга моего высочества и единственный заботится, чтобы его господину было не только безопасно, но и максимально комфортно. Какая поразительная преданность, я о такой только в книгах про средневековье читал, в сказках, потому что, если исходить из исторических фактов, никогда люди, а тем более слуги, не были преданы своим господам. Что-то меня несет в неведомые дали, а в своих рассуждениях я с каждым разом все больше путаюсь, потому что диссонанс с реальностью и моими всплывающими отрывками воспоминаний ничего кроме тошноты и головной боли не вызывали. И ни на сантиметр не приближали к самому главному для меня ответу: кто я такой, стрелу эльфийской матери в… хм.

— Криспин, осмотри раны принца, останавливаться мы не будем, — негромко произнес капитан, который шел за нами. — Мне не нравится его правая нога. Надеюсь, ты сможешь найти более вескую причину, почему его высочество перестал нормально ходить, потому что в удары в голову такой силы, чтобы отказала избирательно одна конечность, я на своей памяти еще не встречал.

Я с трудом приподнялся на локтях, чтобы осмотреться. Только сейчас я сумел рассмотреть весь отряд, среди которого не нашлось второго такого же идиота, как я, и из которого ни один из порядка тридцати рыцарей, а назвать эту толпу закованных в железо мужиков на лошадях как-то по-другому у меня язык не поворачивался, с тропы не свернул и на злополучную полянку не поперся. И что меня все-таки туда понесло?

Телега тронулась, а на мой лоб легла восхитительно прохладная нежная, явно женская ладонь.

— Я не вижу и не чувствую никаких серьезных повреждений у его высочества, — низкий, слегка гортанный женский голос заставил меня приоткрыть глаза, которые я прикрыл, борясь с накатывающей волной головной боли.

Прямо перед моими глазами оказался весьма соблазнительный женский бюст, едва прикрытый кружевом этого как его… по-моему корсажа.

— Криспин, ты же видишь, с ним явно что-то ни так, — я с трудом оторвал взгляд от прекрасного зрелища и покосился на заламывающего руки Бакфорда.

— Я ничего смертельного не чувствую, — упрямо повторила женщина, лица которой я пока не видел. — Но я не целитель, я простая знахарка. Хотя, ты прав, с ним что-то происходит. Вот что, — через секундную паузу произнесла она. — Сейчас его усыплю. Иногда сон является лучшим лекарством.

Она протянула вторую руку, отчего ее грудь колыхнулась, притягивая мое внимание, и положила ладонь мне на глаза. Не успев возмутиться тем, что меня никак нельзя усыплять, я же еще ничего не вспомнил, как мои глаза под теплой ладонью закрылись, и я провалился в темную пустоту.