Иоанниты

Глава VIII Пули свистят громче пара

Только в окнах появились здания, я сразу узнал Фанек. Возможно, тут не обошлось без шестого чувства, в которое я не верю, но не возникло сомнений, что нас вернули в портовый городишко.

Наверно, нам следует ждать публичной казни. Для своих, разумеется, не для простых же граждан Фанека уничтожать двух иоаннитов, но порадовать приспешников Монарха – это с радостью. Появилось странное спокойствие: то есть, я не против него, но как-то странно, что человеку становится равнодушная мысль о скорой смерти.

Вместо истерики и паники я занялся сущей глупостью – пытаюсь угадывать, каким именно способом нас отправят на тот свет. Вряд ли стоит ждать петлю, также мне не верится в пули, потому что это дико скучно, костёр – это вовсе архаизм.

Чёрт, а ведь иоанниты дико живучие, так что боли мы вынесем порядочно… Вот чего бы не хотелось, будь они прокляты. Однозначно, если нам не спастись, буду вымаливать быструю смерть для Виктории.

Угробить дочь за неполные два дня.

Вечереет, небо сереет, обесцвечивается город, звуки становятся громче. Фанек напрягается, готовый лопнуть и затихнуть на ночь.

Мы въехали в широкие ворота. Кирпич начинает крошиться, забор очень старый. Кованые створки ворот запылённого чёрного цвета. Мы въехали на просторный двор перед трёхэтажным зданием того же преклонного возраста, что и ограда. Место определённо лишено лоска.

Вокруг собралось с десяток ребят в знакомых костюмах телохранителей, словно Рамон их целую армию обучил. Оперативно окружив экипаж, они сумели ловко принять нас из рук конвоя.

Пока высаживалась чёрная братия и брала нас на мушку, я разглядел сосредоточенный взгляд Виктории исподлобья. Она глядела куда-то в сторону соседних крыш всего пару секунд, не привлекая внимания. Я же понял, что нас отыскал кто-то из банды – ловко, чтоб их. А это уже пара трисоров в копилку нашего спасения.

Стоило большого труда не взглянуть в ту сторону – я бы наверняка выдал этим ребят Бестии. Однако не так уж жадно надо цепляться за мысль о спасении, потому что против целого взвода солдат надо что-то получше горстки разбойников.

Но Виктория преобразилась: подавленная смертью Трюкача, она всю дорогу напоминала покойницу, а теперь в ней проснулось что-то от злой дикой кошки. А это не может не радовать.

Рамон разбросал вокруг себя приказания, его парни задвигались, как шахматы в руках гроссмейстера: кто-то двинул охранять ворота, кто-то понёсся в дом, а построение конвоя вокруг нас сразу приобрело порядок. Экипажи откатили к забору, сразу после чего мы в боевом построении направились к зданию.

Оно не похоже на тюрьму или пыточную, но выйти из него всё равно будет проблематичным. Время до рокового порога замедлилось, как могло, но всё равно пролетело мгновенно. Вот мы уже внутри, а тут уж руки у банды Виктории связаны.

Внутри оказалось дёшево, скромно и пусто: ковры не ахти, почти никакой мебели, картины на стенах встречаются редко. Бросаются в глаза просто-таки колоссальные окна с тяжёлыми шторами да высоченные потолки. Если здесь не живут Исполины из Сухой трети[19], то хозяева явно жить не могут без простора.

Нас повели по коридорам, ширина которых позволяла двигаться, не нарушая боевой порядок. Затылок аж зачесался от непрестанных взглядов оружия. В конце концов, нас проволокли через всё здание, но подвели к громадным дверям, которые приветливо открылись ровно в тот момент, когда мы остановились перед ними. Сразу четверо слуг с трудом распахнули створки и разошлись в стороны. Нас ввели в просторный кабинет, справа и слева вдоль стен наставлены высокие шкафы для документов, прямо перед нами широкий рабочий стол, за которым не грех и устраивать званые ужины. Позади него, на фоне циклопического окна ходит взад-вперёд некая дама…

По доброй традиции я поспешил записать её в Монархи, не сразу вспомнив, сколько в Ордене было женщин…

Довольно высокая, чуть моложе сорока, полновата, с крупной причёской светлых волос, в очках, в сером наряде, невыразительном и грубом, какие повадились носить деловые женщины, число которых в последние годы стало увеличиваться. Движения у неё резкие, неприятные какие-то, словно перед тобой не совсем здоровый человек.

При нашем появлении она прекратила вытаптывать тропинку перед окном и обратилась к нам своё сведённое судорогой, натянутое лицо. Прищуренные глаза и стиснутые губы придают ей вид учительницы, готовой костерить непутёвых учеников. И, ей богу, чувствуешь себя одним из этих сопливый учеников.

– Его нет? – глупо спросил Рамон после затянувшегося молчания.

– Нет, он не пробыл здесь и трёх дней, – затараторила незнакомка. – Только подумай, я две недели тягалась то с валарийцами, то с наморцами, затем Монарх сажает меня подправить его бухгалтерию, а ещё этот профессор теперь укрывается у меня. Что на этот раз?

– Я думал, Монарх здесь…

– И ты привёл ему этих… как они зовутся… из Ордена которые. Отец мне говорил, что неправда, будто на Альбионе последний остался – я не верила. И вот за пару лет передо мной их целые шеренги промаршировали!

Рамон понял, что выслужиться перед Монархом не выйдет, а разговаривать с этой верещащей дамой о нас не выйдет. Поэтому он застыл, словно уткнувшись в тупик и по незнанию не способный развернуться.

– Эти ещё и в наручниках и… Чёрт бы тебя побрал! – вдруг в ужасе спряталась бухгалтер за креслом. – Ты притащил сюда динамит! Совсем ума лишился?

– Это мера предосторожности, – ощетинился Рамон, которому порядком надоела эта дамочка.

– На какой такой случай?

– Вообще-то у меня двое заключённых-иоаннитов! А тебе ли не знать, чего ждать от них!

– Мне-то и не знать! Я сижу за бумагами, откуда у меня возьмутся познания про твоих иоаннитов? Мне только без умолку твердят что тот, вон тот и ещё тот иоанниты! Да ещё таким голосом, будто это не люди.

И фехтовальщик уже второй раз замолк, уступив в словесной дуэли. Незнакомке же словно неведомо молчание:

– Убери взрывчатку!

– А если они бросятся на нас? Что, линейками своими их огреешь?

– У тебя тут человек двадцать с оружием! Да и сам ты на что? Не барское это дело – шпагой махать, больной важный стал? Солдафон!

– Мирей, – раскрыл-таки Рамон имя финансистки, – просто не лезь не в свои дела, считай себе столбиком и обманывай налоговую!

– Тогда чего ты ко мне пришёл этими двумя хвастать? Они вообще… Господи, одна из них вообще девчонка. Откуда ты их выловил?

– В Палежской шахте…

– Там давно пора нанять нормальных шахтёров, а не раздавать кирки нищим, – перебила кудрявого Мирей.

– Это ты не мне рассказывай!

– А кому? Вы, глухие мужланы, творите свои дела, что без слёз не взглянешь, а специалиста никто не слушает! Скоро мне надоест наводить за вами порядок и тогда…

– Да замолкни ты со своими советами! Я тебе вообще рассказываю…

– Будто мне интересно про этих орденских отщепенцев!

– Тогда скажи, где Монарх и я уберусь!

Мирец поправила очки и с надменным видом принялась ковыряться в ворохе бумажек на краю стола. Рамон выдержал всего минуту её монотонных поисков:

– Ты запомнить не могла?

– Что запомнить? – в бессильной злобе опустились плечи бухгалтера.

– Куда уехал Монарх? – взбесился глава охраны. – Что ты там вообще ищешь?

– Мои заметки по заводу месье Креже, структура баланса…

– Да на кой чёрт мне сдался завод этого петуха?

– Ты же туда собирался!

– Я собирался доставить Монарху этих иоаннитов, дура! Так бы и сказала, что он у Креже, а ты со своими бумажками!

– Какого дьявола ему там делать? Монарх уехал, но куда не сказал.

– Зачем мне тогда заводишко этого Креже?

– Ты разве туда не собирался?

В какой-то момент я отвлёкся от нелепого спора и огляделся по сторонам. Слева вроде бы не так плотно стоит охрана – можно резко прорваться и прыгнуть за створку двери. Такая громада защитит от пуль, а оттуда… а оттуда нас выудят, как кроликов…

А вот и картина, одна из немногих в этом здании. Славная репродукция труда великого художника Карле «Главнокомандующий». Я бы осыпал картину бравыми эпитетами, но скажу лишь, что тут мужик на коне держит боевое знамя и размахивает саблей. Красиво, что уж тут.

– И когда он вернётся? – продолжалась склока Рамона с Мирей.

– Когда? Я же сказала, что он мне не сообщил.

– Ты говорила, что он не сказал, куда уезжает.

– А про своё возвращение он так и жаждал поговорить.

– Всё с тобой ясно… На выход! – сорвался начальник охраны на подчинённых.

Мирей не упустила шанс покричать в спину:

– Давно уже пора убрать из моего кабинета этих олухов с динамитом!

Рамон промолчал, делая вид, что ему дела нет до её слов. Уж не знаю, какие у них отношения и насколько важна дама-счетовод, но я бы точно застрелил её. Я часто бросаюсь такими фразами, но тут уж точно не стерпел бы.

Пока мы возвращались, я дважды заметил, как Виктория поглядывает в окна. Один раз даже двинула головой, подавая какой-то знак. К счастью, никто не обратил внимания.

Коли уж скоро что-то начнётся, надо быть готовым. Прикинем опасность: стволы со всех сторон, и тут уж ничего не поделаешь; надо что-то сотворить с динамитом. Парня прямо за спиной я не вижу, тот, что слева, сосредоточен (с него и начнём), а вот справа конвоир ловит ворон.

Я должен успеть уложить как минимум двоих перед тем, как со мной сделают жестокие и нехорошие вещи.

Мы оказались во дворе, Рамон потребовал экипажи обратно.

Где-то неподалёку раздался характерный свист пара. Насколько я помню, вокруг нет ни железных дорог, ни рек, так что это должна быть автокарета. А вот уже и слышен грохот мчащейся во весь дух громады. И он приближается.

– Совсем скоро, – бросила Виктория еле слышно.

Но не успел я понять её слова, как случилось то самое! Грохот невероятного удара бросился слева, звук удара пролетел волной по двору! Высоченный забор разлетелся на кирпичи, что-то громадное и металлическое снесло его, как карточный домик! Пыхтя и изрыгая пар, в проломе показалась задняя часть автокареты.

Разогнавшись, она просто взяла стену на таран. Почти все, у кого были штаны, наложили в них (я чуть не оказался в их числе). Тут ещё из кузова показались пять винтовок. Банда Виктории открыла огонь – пули окончательно дезориентировали конвой, давая нам возможность действовать.

Виктория одним движением разорвала кандалы и бросилась на ближайшего конвоира, схватила его за руку и завертела, укрываясь им от полетевших пуль. Сам я чудом избежал свинца в голову, низко наклонившись и кинувшись на парня с динамитом. Я сбил его с ног, разбил ему лицо и вырвал его побрякушки. Затем прыжком ворвался в самую гущу неприятелей, раздавая удары локтями.

Пробившись сквозь людские ряды, я на зависть резво втопил, в одночасье добравшись до толстого дерева, удачно оказавшегося в паре ярдов. Тотчас посыпались пули, не дающие мне и носа казать из укрытия. Армия Рамона быстро оправилась и начала слаженное окружение несчастного деревца.

Со стороны автокареты раздаются редкие выстрелы. Взглянув на махину, я увидел, как она медленно двигается прочь со двора, трогаясь с тяжестью целого локомотива.

В пару движений я разорвал путы и спешно занялся динамитом, пока пули не раскрошат ствол в щепки. Чиркнув зажигалкой, я поджёг фитиль и наугад метнул в сторону неприятелей. Моментально стихли выстрелы, которые сменили истошные крики разбегающихся ребят Рамона.

Скоро грянул взрыв такой силы, что меня оглушило, а моему укрытию оторвало почти все ветви. Взвился едкий дым, в сторону автокареты пролетел подброшенный взрывной волной несчастный, меня накрыло дождём сорванных сучьев. Я вскочил и бросился вдогонку за паровым чудовищем, которое уже выехало с территории – в него на ходу влезает Виктория, сумевшая выбраться из этой мясорубки.

Не так уж сильно помешал гадам взрыв, потому что в меня сразу же полетели новые пули, к счастью, не такие уж удачливые. Я ловко подхватил револьвер брошенного взрывом бедолаги, как бок мне разорвала свинцовая заноза. Вскрикнув, я только быстрее побежал, оберегаемый чёрт знамо кем, но оберегаемый знатно.

Всего ещё одно попадание пришлось мне в левую руку, когда я уже прыгал через кирпичи и нырял в пролом. Там с трудом набирает скорость автокарета, догнать которую не составило большого труда. Я прыгнул, ухватившись за задний борт, как рядом со мной расплющилась пуля. Повиснув на одной руке, я развернулся и разрядил револьвер в догоняющий.

Через секунду меня втащили в кузов. Тотчас подскочили Гурман и Клод: один с бинтами, а второй с отмычкой, которой он в два счёта избавил меня от наручников. Немой бандит легко разорвал мне рукав и, даже не предупредив, полез вынимать пулю прямо голыми руками. Разумеется, я начал материться, но решил перетерпеть.

Передо мной показалась массивная фигура Штиль, взявшего кого-то на прицел:

– Догоняют! – гаркнул он. – На экипажах!

Гурман с кровожадной небрежностью вырвал пулю у меня из руки, на что я выругался на редкость грязно, даже бывалые бандиты покосились. С той же небрежностью торопыга намотал бинт.

Я нашёл глазами дочь – у неё вся голень в крови, штанина отрезана до колена и плотно перетянута бинтами, уже пропитавшимися. Бестия спешит натянуть сапог и заняться преследованием.

Оно, кстати, состоит ровно из тех трёх экипажей, на которых нас доставили в Фанек. Возницы беспощадно стегают лошадей, бросая их во весь опор. Кареты дрожат и скачут на неровностях дороги. Впервые вижу, чтобы неуклюжие экипажи неслись с такой скоростью.

Из окон выглядывают озверевшие рыла, кто-то высовывается по пояс и стреляет наудачу. Штиль не вытерпел и пальнул в ответ – промахнулся, но остудил пыл поганцев.

Грузовая автокарета банды изрыгает облака пара, которые стелятся позади неё, наполовину застилая улицу. Свист и шипение оглушают, махина дребезжит, грозя развалиться к чертям. Достаточно мягкие рессоры позволяют не чувствовать на себе каждую кочку, но при такой скорости тряска всё равно чудовищная. Я попытался подняться, но не устоял на ногах и двух секунд.

– Поворачиваем! – донёсся откуда-то истошный голос Адама.

Паровой машине пришлось сильно замедлить ход, чтобы не размазаться о стены (вернее, пробить их). Это позволило преследователям резко сократить расстояние. Тотчас из окон, с козел, с запяток и чуть ли не из глаз лошадей полетел свинец. Первый залп оказался настолько слаженным, что нас словно градом накрыло. Лишь Клод успел дать всего один выстрел в ответ и поскорее спрятался за бортом.

Автокарета набрала скорость, но преследователи уцепились так, что уже не сбросишь. Наступил момент затишья, и разбойники разом поднялись, дав во все стороны настоящий фейерверк пуль. Я оказался без оружия, но быстро раздобыл револьвер, выдернув его из кобуры Паттера. Горбоносый блондин никак не отреагировал, продолжая стрелять из винтовки.

Громко прострекотала серия попаданий в борт, в ответ я дважды пальнул не глядя. Очередная канонада обрушилась на автокарету, прижав банду Бестии. Молниеносным движением Виктория высунулась из укрытия и дала точный выстрел – послышался вопль раненого. Я уже приготовился сам выглянуть и пострелять уродов, как откуда-то слева грохнуло, и Клод свалился замертво.

Я обернулся и на рефлексах выстрелил, прострелив преследователю живот. Нас сбоку обошла карета, и ребята Рамона ринулись на абордаж. Штиль добил выстрелом убийцу Клода, следом за которым сунулся следующий. Не успел он вытянуть руку с револьвером, как его схватила Виктория, втащила в кузов и принялась вышибать зубы. Но тут же показался очередной абордажник, готовый выстрелить ей в затылок – я мигом бросился на него, стреляя на ходу!

Сперва промазал, затем прострелил тому шею, а в следующую секунду я уже сбросил его за борт, мощно пихнув ладонью в лицо. По инерции я упёрся в борт, встретившись взглядом аж с двумя неприятелями: один стоит на крыше, готовясь прыгнуть на автокарету, а второй прикрывает его, выглядывая из распахнутой двери. Недолго думая, я выстрелил скотине на крыше в ногу и нечеловеческим прыжком бросился на него.

Примяв гада к крыше, я чуть не опрокинул экипаж – так резво я сиганул. Распластавшись подо мной, негодяй принялся лупить меня по лицу, но мне его кулачки, как пощёчины от младенца. Правая рука оказалась свободна, и я просто разнёс врагу голову, выстрелив в упор. Кровь забрызгала вознице затылок и плечи, на меня же она легла плотной маской.

Слева показалась винтовка лезущего на крышу преследователя (сколько же их набилось в карету). Пинком я выбил оружие у него из рук. В следующую же секунду возница обернулся ко мне с револьвером и выстрелом оцарапал мне спину, надо же так попасть!

Я дал выстрел в ответ, но промазал, перекатился вправо, уходя от очередной пули, и дал стрелку ответ под ключицу. Тот скрючился, но явно не умер.

И тут мне голень пронзило болью! Пуля, пущенная сквозь крышу, угодила в ногу! А за ней изнутри экипажа полетели целые очереди, и быть мне изрешечённым, если бы я не перебрался на труп. В него угодило немало свинца, но грузная туша сыграла роль щита.

Я отобрал у несчастного револьвер и очень вовремя, так как вернулся окровавленный возница. Пришлось встретить его огнём из двух стволов, разве что один из них быстро разрядился. Увлёкся, высадив в гада больше, чем требуется.

Оставшись почти без патронов, я на руках подтянулся и кубарем свалился на козлы. В который раз отобрав оружие поверженного, я спихнул мёртвого кучера. Нога жутко болит, да ещё и простреленный бок напоминает о себе. Я весь засветился, пытаясь хоть каплю исцелиться.

Можно дёрнуть поводья, остановив экипаж, но так я уже не вернусь на автокарету, которую лишённые управления лошади начали понемногу перегонять. Мы уже поравнялись с шипящим котлом, чуть впереди виднеются Адам и Дени, колдующие с механизмами паровой громадины.

На крыше появилась очередная морда, от которой донеслось:

– Где он?

Я же до сих пор в костюме ребят Рамона, вот меня и не узнали.

– Упал, – ответил я, двинувшись навстречу и внезапно выстрелив в горемыку.

Тут же сквозь крышу и стены полетели новые пули, а я, как дурак, принялся палить в ответ. Оставшись без патронов, я выбросил револьвер – у трупа на крыше есть ещё шпага на поясе, это хоть что-то.

Но только я потянулся, как на крышу буквально вспорхнул никто иной как Рамон. Я заторопился, одним рывком подтащив к себе мертвеца и тотчас вытащив шпагу у него из ножен. Труп метнул в нападающего, но кудрявый чёрт легко увернулся. А затем в его руках возник стальной клинок, который он поспешил на меня обрушить. Первый удар я парировал, второй моментально прилетел справа – отразить его оказалось в разы сложнее. Извиваясь змеёй, клинок запорхал вокруг меня, нависая сверху, Рамон бросает на меня удар за ударом. Глубокий порез на руке, на боку, укол в плечо – раны покрывают меня ежесекундно.

Стремительный выпад чуть не лишил меня глаза, увернувшись, я тотчас прыгнул вперёд, снося своим телом противника. Кудрявый получает плечом в живот и валится к самым запяткам. Хромая, я переползаю следом за ним на крышу.

Я был настолько медленным, что фехтовальщик успел подняться. Мой косой удар он блокировал, но сила его оказалась чрезвычайна для человека, так что он отшатнулся. Я попытался послать ему следом по шее, но он сноровисто уклонился. Сменив тактику, он предпочёл утекать в стороны от моих ударов. Сам он контратакует стремительно и внезапно – мне с трудом удаётся избежать стали в живот.

Хорошо фехтует, чёрт каледонский! Сам я в этом мастак, но со скотиной получается биться на равных только из-за превосходства в силе. Ещё и нога горит, что отсечь хочется – приходиться размахивать шпагой практически стоя на колене.

Я выдаю серию Рамону по ногам, но тот отделывается сущей царапиной. В ответ он пытается отрубить мне руку, но я вовремя отшатываюсь. Выпад – неприятель прыгает в сторону и рубить по голове. Я пригинаюсь и чувствую, как над макушкой проносится клинок.

Краем глаза нахожу подручного Рамона, который лезет на козлы.

Кудрявый с размаху бьёт сверху, на что я бесхитростно ударяю навстречу. Шпаги встречаются с жутким звоном: мой удар в разы крепче, так что противник чуть не валится, не совладав с инерцией, однако моё оружие переламывается. С таким огрызком я уже Рамону не ровня.

Я разворачиваюсь по ходу движения, бросаюсь сзади на парня, занявшего место возницы, всаживая обломок шпаги ему меж лопаток. Перехватив поводья, я резко дёргаю их, направляя лошадей к автокарете. Вираж получился резковатым, что кудрявый еле устоял на ногах. В какой-то момент экипаж с автокаретой бьются бортами, лошади взрываются испуганным ржанием. Я же успеваю ухватиться за край борта перед тем, как карета отшатывается в сторону.

По спине мне проползает шпага Рамона, неглубоко вспарывая плоть. Его второй удар уже не дотягивается до меня, а я переваливаюсь-таки в кузов.

Банда Бестии непрестанно палит, хотя боеспособных стрелков сильно поубавилось. Штиль с редкостной отвагой стреляет сразу из двух револьверов, даже не думая хоть на секунду укрыться за бортом. Рядом с ним Дюкард только и успевает перезаряжать оружие и раздавать его бойцам.

– Мост! – вопит Адам.

А через пару секунд слева и справа показалась гладь реки, тесные парапеты царапают борта паровой зверюги. Я заметил, как экипажу с Рамоном пришлось выдать дикий манёвр, чтобы не улететь в воду. Оставшиеся два экипажа слаженно заехали на мост колонной.

– По лошадям пали!

Это завопила моя дочь и сама первой осыпала свинцом несчастных животных. Предсмертный вопль не успел резануть по ушам, как стих. Экипаж раскорячился поперёк моста, преградив дорогу следующему за ним.

Мы тотчас свернули и помчались быстрее сокола в Чудо-город. Погоня прекратилась, даже такому паровому чудовищу удалось скрыться с глаз людей Монарха. Попав же в район бедняков, мы и вовсе исчезли в лабиринте улочек. Здесь уже и зеваки не подскажут, что видели автокарету. В какой-то момент Адам и Дени направили машину в неприметный закоулок, где мы нырнули в потайную подземную стоянку.

И банда Белой Бестии вновь словно растаяла в воздухе.

В берлоге настало время считать капли пролитой крови. Помимо сожранного повитухой Трюкача с Палежкой шахты не вернулся Стриж. Паренька задело пулей, когда он с Дени и Гурманом отвлекали на себя охрану. Он храбрился, говорил, что стерпит, но в какой-то момент просто упал и не поднялся.

Дени с Гурманом удалось раздобыть лошадей. Полями они следовали за нами и выследили, что нас возвращают в Фанек. Они разделились: Дени подогнал автокарету со всей бандой на борту, а Гурман проводил нас до самого здания, где нас хотели бросить к ногам Монарха.

Именно немого разбойника Виктория разглядела на крышах домов. Он же дал сигнал товарищам на паровой машине, что они нашли нужное место всего за десять минут. Дальше они вытащили нас из пекла.

Ранения избежали только Адам и Дени, управлявшие автокаретой. Остальные получили по две-три пули. Клод и так постаравшийся Гурман погибли.

Наспех вытащив из себя свинец и перебинтовавшись, мы отправились хоронить погибших. Забрались на полузаброшенное кладбище, где пристроили ребят в безымянных могилах. Несмотря на несколько слоёв ран, я копал ямы без устали. Гадкое чувство не даёт мне покоя, чувство, что я больше всех виноват в их смерти. Но только в глазах Штиля я увидел подтверждение этому…

У верзилы был такой вид, словно он вот-вот сунет мне нож в печень. Я давно уже оценил пределы его лютой любви ко мне, но сейчас эта любовь словно бы стала обрастать аргументами.

Не помню, но за всё время похорон мы почти не разговаривали. Моя дочь была похожа на гарпию, когти которой жаждут убивать. Странно, но стоило нам встретиться взглядами, как она отворачивалась… и делала это как-то виновато.

А это большой вопрос, кто перед кем виноват.

Вернувшись в убежище, бандиты разбрелись по углам и принялись тщательнее латать свои шкуры. Мне это тоже не помешает, хотя магия во мне и поработала уже. Всё же такое будет зарастать больше недели. Придётся хромать и материться от боли: времени у меня не так много, чтобы отлёживаться.

Разве что Виктория решила отложить заботу о своём здоровье на потом. Она подошла ко мне совершенно бесшумно и присела напротив.

– Ты в порядке, пап? – растеряно, как школьница, прошептала она.

– Не то что бы.

– Где тебя?

– Меня всего потрепало, но ногу сильнее всего. Это ещё хорошо, что я не человек.

– Ты человек.

– Не важно, – поморщившись, отмахнулся я. – А ты как?

– Со мной всё в порядке.

– Точно?

Виктория закивала, крепко сцепив руки. Честно говоря, её… робость кажется мне странной. Вернее, я теряюсь, когда вижу её такой. В карете, когда нас везли в Фанек, в ней почти не было жизни, зато ненависти было полно. И я ведь думал, что ненавидит она меня.

– Слушай, Виктория…

Как и ожидалось, я запнулся, не успел и двух слов связать.

– Ты о случившемся? – решила она помочь мне.

– Ну да. Мне жаль, что вот так всё обошлось… с Трюкачом и с остальными.

– Нам просто не повезло, – словно оправдываясь, произнесла моя дочь.

– Из-за меня это всё.

– Нет.

Она покачала головой, глядя куда-то в пустоту. Я вернулся к своей ноге, уже оттёртой от крови, и принялся наматывать бинт, но дальше двух оборотов не дошёл.

– Мне не надо было тебя уговаривать, – чуть слышно буркнул я.

– Хватит, я сама согласилась. Ты и не уговаривал.

– Всё равно, я же…

– Хватит, – устало произнесла Виктория.

Она соскочила с лавки и встала на колени передо мной.

– Помочь?

– Да, мне бы не помешало, – ответил я, передавая моток бинта дочери. Она со знанием дела принялась оборачивать мою искромсанную конечность.

Я же осмотрел порез на руке, но он уже порядочно затянулся, так что можно оставить его как есть.

– А твои ребята, – продолжил я отстаивать свою вину, – они же на это не подписывались.

Виктория подняла на меня взгляд, но тут же вернулась к бинтам.

– Они же разбойники, папа. Чего они, по-твоему, ждали, когда вступили в мою банду? Как раз того, что их могут убить за каждым углом.

– Я не про то…

– Прекрати ты уже, – беззлобно прервала она меня. – Будто тебя кто-то спрашивал, хочешь ли ты перестреливаться с полусотней человек.

– Их было меньше.

– Не сказала бы, что сильно меньше.

Дочь закончила работу, моя голень оказалась аккуратно закутана в белоснежный хлопковый чулок. И достаточно туго, что нога кажется деревянной. А дерево болеть не должно – этим и буду себя утешать.

Спину я уже замотал с помощью Адама, а оставшиеся раны уже не должны кровоточить.

– А что дальше? – спросил я Бестию. – Вы могли бы передумать, если с вас хватит.

– Нет, это уже ни за что. За голову Монарха я уже заплатила четырьмя своими людьми. Теперь я его из-под земли достану.

– Теперь это для тебя личное? – позволил я себе усмехнуться.

– Ещё бы. Знаешь, если за те дни, что тебе осталось, – самообладание вдруг покинуло атаманшу, – мы не найдём его, я продолжу уже без тебя.

– Всё из-за Трюкача и остальных?

– Да, то есть, почти… Во многом, так скажем.

Я узнаю эти интонации из собственной жизни, из собственной речи. Они призваны недвусмысленно намекать, что лучше не спрашивать. Никто, к сожалению, их не понимает, кроме меня самого.

Надо перевести разговор в другое русло:

– А как остальные?

– Жить будут.

– Я в том смысле, пойдут ли они до конца?

– Будто я им разрешу отказаться, – строго и одновременно шутливо ответила дочь.

– Заставлять их переть против этого Монарха…

– Моя банда прёт против любого, если я прикажу. Они мне, конечно, ближе братьев, но им не разрешается иметь мнение отличное от моего.

– Сурово.

Я принялся натягивать свою одежду. В центре помещения навалена целая куча разодранного шмотья. Всё это ещё предстоит сжечь.

– Этот Штиль, – пробормотал я, борясь с пуговицами, – по-моему, он хочет меня убить.

– Ты его первым не тронь, тогда всё будет хорошо.

– То есть тогда он на меня просто будет смотреть как на свинью плешивую?

– Пап, ты, вроде, говорил, что тебе около ста лет. И тебя до сих пор волнует, как на тебя смотрят?

– Не то чтобы, но чего он нагнетает? И ведь ладно бы дать ему по шее, чтобы успокоился, но ведь ты не разрешишь.

– Он просто боится, что ты с нами надолго.

– В каком это смысле? – покосился я через весь зал на здоровяка.

Виктория тоже посмотрела на одного из первых своих подчинённых и почесала за ухом. Видимо, не так просто объяснить мотивы столь загадочного субъекта, как Штиль.

– Он меня очень уважает, подчиняется любым приказам, но в глубине души просто жаждет оказаться на моём месте. На меня он руку не поднимет, так что ему остаётся только ждать, когда меня не станет. Вот и представь, что он чувствует при этом, особенно учитывая, что я-то жить могу пару веков.

– А я вроде бы теперь перед ним очередь занимаю? – неуверенно протянул я. – Он совсем что ли?

– Просто для него этот вопрос очень болезненный. Он и руководить хочет, и мне желает только самого лучшего. Как у него вообще крыша не съехала…

– Тут бы я поспорил.

– Вот только не смей оскорблять моих ребят, – с натуральной суровостью пресекла мои рассуждения Виктория.

Будь я кто-либо ещё, кроме её отца, она бы уже убила меня. Не факт, но я, почему-то, в этом абсолютно уверен.

– Ладно, – уже спокойнее сказала Бестия, – мне нужно пройтись к докам, отправить письмо. Тебе со мной нельзя, спрашивать тоже.

– Это с личной жизнью связано?

Виктория не ответила.

– Мне тоже нужно будет пройтись. И понадобится кто-нибудь, кто умеет воровать.

– А что ты задумал? – строго взглянула на меня дочь.

– Хочу выяснить, кто эта дамочка Мирей. Нужно будет навестить одну художницу.

– Художницу? И её ты собираешься ограбить?

– Да, в какой-то мере.

– Ладно, я спешу, расскажешь потом. Скажу Паттеру, чтоб сходил с тобой.

Славно, что можно легко договориться. Людям этого отчаянно не хватает.

Людвиг Карле – один из самых выдающихся художников прошлого века. Каледонец писал чудесные картины, обожал эпические военные мотивы, создав десятки шедевров в этом жанре. Причём Людвиг всегда сторонился панорам, масштабов и размахов – его коньком было изображать отдельно взятых людей в пучине войны: солдат, выхваченный из серой массы пехоты, знаменосец на холме, санитарка, оттаскивающая раненного – вот они, сюжеты картин Карле.

Ну и магнум-опус месье Карле «Главнокомандующий». Абсолютный верх мастерства художника, репродукцию которого я увидел в кабинете некой Мирей. В том, что это репродукция, засомневается лишь тот, кто ничего не слышал о Люпаре[20]. Кем бы ни был Монарх, боюсь, даже ему не по карману выкупить оригинал.

И это даёт замечательный простор для поисков, так как изготовить столь точную копию способна всего одна женщина в Каледонии (а скорее всего и во всём мире). К счастью, она живёт в Фанеке, зовут её Серафина Дуе. Откуда я это знаю? Хотел бы и сам знать.

Мне кровь из носу нужно обшарить картотеку мадам Дуе – совершить нехорошее необходимо по двум причинам: я узнаю полное имя бухгалтерши Монарха (всегда пригодится), а также выясню, где она живёт. А в её доме прячется Ремап, как она сама успела проболтаться..

С чего я решил, что узнаю адрес Мирей? Всё из тех же смутных воспоминаний, что «Главнокомандующий» неразрывен с «Неприятелем». «Неприятель» – вторая по значимости картина Карле, на которой вражеский полководец смотрит в сторону героя первой картины. Поставив их рядом, можно практически получить единое полотно. Без «Главнокомандующего» нет «Неприятеля», как без света нет тени, без права нет лева. А раз в кабинете счетовода второй картины не было, она просто обязана висеть в доме Мирей.

Остаётся лишь выяснить на практике, верно ли предположение.

Мы трясёмся в экипаже, медленно двигаясь к студии Дуе. Виктория выдала мне в напарники Паттера – низкорослого, возрастного со светлыми волосами чуть длиннее, чем того требует мужская мода (откуда я знаю про эту грёбаную моду?). У Паттера густые усы и мелкая бородка. Сухой, подвижный, глаза его постоянно в движении, большой лоб выдаёт в нём человека неглупого.

Но при этом Паттер болтлив.

– На тебе места живого нет, – в который уже раз отметил он, разглядывая мои раны. – Ты же ещё и хромаешь. Долго будет заживать?

– Надеюсь, дня за три всё пройдёт.

– Верно говоришь, ты же иоаннит. Знаю по Виктории – на ней всё как на собаке заживает. Ой, прости.

– За что ещё?

– Ты же её отец, Август. А я её назвал собакой, – по лицу не похоже, чтобы Паттер шибко сожалел о сказанном.

– Нет, погоди, ты сказал, что на ней всё заживает как на собаке. Это всего лишь значит, что заживает быстро. Это не оскорбление. Тут даже похвала какая-то есть.

– Ну, всё равно, когда тебя хвалят, сравнивая с собакой…

Мы замолчали. За окном показалась семья, прогуливающаяся по тротуару. Интеллигентного вида мать и отец, две девочки с цветастыми лентами на шляпках бегают вокруг неторопливо шагающих родителей. Странно, людей я никогда особо не любил, но глядеть на эту четвёрку приятно, красиво же они смотрятся.

– Нет, собак я люблю – продолжил свою мысль Паттер. – Но только правильных собак. И ведь всё равно, сравнивая с собакой, не похвалишь.

– Что ещё за «правильные» собаки?

– Это большие собаки, такие, какими их создала природа. Все прочие собаки, вся эта мелюзга визжащая – это крысы… хотя, крысы и то красивее будут. Понимаешь ведь?

– Понимаю, сам эту мелочь комнатную не люблю, – лениво ответил я.

– Собаки должны быть крупными, они должны дома сторожить, охотиться. Есть ещё бойцовские собаки, но они тоже уродливые – ни хвоста, ни ушей, все розовые какие-то. Батон колбасы с ножками, а не собака. К тому же, это ж живодёрство, заставлять их грызть друг друга.

– А я вот ненавижу, когда псины лают. Ей богу, они как начнут, так и не затыкаются.

– Брось, люди не лучше, – усмехнулся блондин.

– Не сравнивай, это не одно и то же. Да и человека можно ударить по лицу – его не жалко.

Паттеру понравилась шутка – он расхохотался от души. Я же и не думал шутить, сказал чистую правду.

Спустя пару минут кучер ссадил нас в нужном месте – за пару домов от жилища Серафины. Мы решили пройтись немного, побродить вокруг и обдумать план. Студия художницы расположена на первом этаже широкого трёхэтажного дома, на улице мало прохожих, но совсем без зевак не обходится, даже таким ранним утром.

Мы как раз проходим мимо окон студии – с улицы видны холсты с незаконченными работами. Судя по прикидкам, пять из шести окон, выходящих на улицу, принадлежат мадам Дуе.

– Я знаю планировку таких домов, – с нотками надменного знатока начал Паттер, – три окна справа – это зал, в данном случае студия. Крайнее слева – прихожая, оставшееся окно мне и нужно. Оно либо ведёт в нужный кабинет, либо в соседнюю с ним комнату. Окно открою без проблем. Тебе нужно любыми силами удерживать её в студии, заговаривай ей зубы.

– Сколько тебе нужно времени?

– В худшем случае пять минут.

– Ладно, на пять минут моего словарного запаса хватит.

Я двинул к двери, проник в подъезд и подступил к квартире Серафины. Ещё целую минуту я потратил, репетируя разговор, который мне предстоит завязать с художницей. Если прижмёт, могу вполне складно врать, но сейчас чувствую себя совершенно неуверенно.

Ладно, надеемся, она не бросится бежать, и из-за угла не выскочит очередной воинственный иоаннит…

На мой стук быстро отозвались: низкорослая худенькая дама лет тридцати пяти оказалась на пороге спустя считанные секунды. Судя по заляпанному фартуку, она сейчас занята рисованием. Лицо у неё поразительно вежливое и доброжелательное (все творческие личности кажутся мне грубыми истериками).

– Добрый день, месье, – зазвучал её глубокий приятный голос, от которого у меня стало щекотно за ушами.

– Добрый день. Я не ошибся, это квартира мадам Дуе?

– Да, мадам Дуе – это я. Прошу Вас, входите.

Меня впустили в тесную, но уютную квартирку, где каштановый цвет царит и на стенах, и в мебели. Картин на стенах нет, зато вот растений в горшках очень много. Короче, я бы не отказался здесь жить.

– Мне Вас очень рекомендовали знакомые, – вернулся я к хозяйке дома. – Хотел заказать портрет своего сына, скоро ему исполняется двадцать.

– Дело в том, что у меня много заказов…

– Время терпит. Я так и предполагал, что озаботиться стоит заранее – мне нужна картина через месяц.

– Что ж, к этому времени я могу выполнить заказ, – ещё более вежливо и приветливо улыбнулась Серафина и пригласила меня жестом в студию. – Пойдёмте, подберём подходящую композицию будущего портрета.

Она повлекла меня вглубь квартиры. Проходя мимо комнаты, в которую собирался влезть Паттер, я бросил взгляд на окно, за которым разглядел лицо напарника. Тот понял, что момент настал, и бесшумно открыл окно. Дальнейшие его действия я увидеть не мог.

Мадам Дуе привела меня в комнату, где больше дюжины мольбертов образуют сущий лес художника. Расставленные абы как, чтоб меж них приходилось петлять зайцем, на каждом незаконченный холст. Где-то только намечаются линии будущего произведения, а где-то осталось доделать малейшие детали.

– Вы хромаете, месье, – заметила Серафина. – Что случилось?

– Я упал. Ничего страшного на самом деле.

– Понятно. Осторожно, месье, здесь краска. Вот, – указала художница на почти завершённую работу, – очень популярно в последнее время: крупный план, человек сидит вполоборота, на фоне – атласная ткань.

– Такие портреты сейчас часто заказывают? – сыграл я заинтересованного простачка.

– Да, в них есть что-то изысканное, необычное, но при этом отсутствует царственность – её многие сторонятся. Плюс когда человек изображён вполоборота, на лице появляется больше теней, оно становится более фактурным, живым.

– С Вами не поспоришь. Но Вам не кажется, что это не подойдёт молодому человеку? Здесь же у Вас изображён импозантный мужчина, в возрасте, состоявшийся. Боюсь, моему мальчику это будет не к лицу.

– Вы ошибаетесь, – Серафина непрестанно жестикулирует, – молодые люди получаются на подобных картинах едва ли не лучше, чем возрастные. К сожалению… хотя, идите за мной.

Мы опять прошлись между мольбертами, красками и столами с натурой. Хозяйка студии привела меня к другой картине, где в схожей позе сидит молодая девушка. Разве что портрет только начат, и девушка (а тем более её молодость) угадывается с трудом.

– Плохо видно, но подключите немного воображения. Представьте своего сына – я уверена, смотреться он будет просто замечательно.

– Простите, – подключил я дотошность, – а на заднем плане ткань? Что-то вроде портьеры?

– Да, свисает складками, достаточно интересный фон, но в то же время он словно бы показывает, что всё иное неважно, важен лишь человек на портрете. Всё постороннее словно завешено специально.

– Мне не нравится цвет, – брякнул я наобум первое, что пришло в голову.

– Багровый? – даже удивилась Серафина, словно этот цвет не может не нравиться. – Но его легко заменить на любой другой.

– Правда? Но на том другом портрете тоже был багровый.

– Просто он в моде. Многие заказывают у меня багровый, хотя были заказы на золотую или серебряную портьеру.

– А как насчёт чёрной?

– Это нежелательно: фон и без того тёмный, так что чёрный будет не лучшим выбором. Тёмно-серый ещё возможен, но я бы не советовала выбирать столь кардинальный цвет.

Кардинальный цвет? Боже, я попал в лапы на редкость творческой мадам.

– А что насчёт складок? – придирчиво сжал я подбородок. – Мне бы хотелось, чтоб их было меньше.

– Это тоже не проблема.

– Можно даже сделать портьеру абсолютно гладкой?

– Боюсь, это будет выглядеть слишком скудно.

– Вы думаете?

– Разумеется! Выбор ткани на фоне обусловлен попыткой уйти от скучного однотонного фона, но и не перегрузить его деталями. Если Вы желаете, можно сделать складки еле заметными, но совсем отказываться от них я крайне не советую.

Так, сколько прошло времени? У меня заканчиваются заготовленные фразы, а импровизировать как-то не выходит.

– А какие есть ещё варианты? Вы меня почти убедили с подобным типом портрета, но хотелось бы рассмотреть альтернативы.

– Да, у меня сохранились старые наброски – там есть из чего выбрать. Подождите меня здесь.

Она быстрым шагом двинула прочь! И я практически уверен, что направляется она в тот кабинет, где роется Паттер!

– А это у Вас что? – промямлил я в отчаянной попытке задержать её.

– Простите?

– Что у Вас здесь? Вы мне не показали…

– Оу, это нам не пригодится, – махнула она рукой на только начатую работу. – Это натюрморт, Вы приняли за человеческую фигуру вазу с виноградом.

– Да, я не различил сразу…

И мадам Дуе вновь ускользает! В панике я решился элементарно устроить небольшой переполох. Выбрал для этого высокое растение в горшке, собрался было опрокинуть табурет, на котором тот стоит, но в последнее мгновение мне стало необъяснимо жалко красивое растение. Подхватив горшок на руки, я пинком свалил один только табурет.

Показалось, что тот упал тихо, так что для привлечения внимания я громко топнул ногой. Дошедшая уже до дверей художница обернулась на грохот:

– Что случилось? – растеряно уставилась она на меня.

– Простите, я такой неуклюжий. Задел ваше растение, чуть не свалил – успел перехватить.

– О, хорошо, что так обошлось. А мне послышалось, или Вы топнули ногой?

– Да, когда ловил горшок, чуть не потерял равновесие. Со мной постоянно случается подобное, я на редкость неловок. Не поможете с табуретом?

Мадам Дуе поставила тот на место, я водрузил сверху несчастное растение. И тут на глаза мне попалась ещё одна картина, на вид уже законченная.

– Эй, по-моему, это то, что нужно! – воскликнул я, обращая внимание художницы на изображение мужчины в полный рост на фоне серой улочки. – Просто и естественно. Причём мой сын будет хорошо смотреться в полный рост.

– Не знаю, суть портера – слиться с окружением, сделать человека незаметным. Думаете, Вам это подходит?

– Честно говоря, мне понравилась идея, но ведь цвета можно подобрать такие, что мой сын на портрете окажете в центре внимания?

– Вполне, улицы так разнообразны…

– Отлично, значит на этом и остановимся. Господи, да я уже опаздываю, – взглянул я на часы. – Было бы славно зайти к Вам через неделю и обговорить детали, но пока что мой выбор останавливается на… а как называется картина?

– «Прохожий».

– Значит, я бы хотел видеть своего сына «прохожим»! Тогда через неделю.

– Буду ждать вас, месье, – из карманов фартука художница достала блокнот и карандаш. – Позволите, запишу Ваше имя.

– Бьюло Дах, – кинул я не раздумывая.

– Всего доброго, месье Дах.

Она проводила меня до двери, я вышел на улицу, пустую как никогда, и попытался прикинуть, в какой подворотне дожидается меня Паттер. Вертя головой, я неторопливо двинулся мимо окон квартиры мадам Дуе. Должен уже показаться и подать знак… Куда он делся-то?

И тут я услышал крик! Испуганная женщина заверещала на всю округу – от неожиданности я весь вздрогнул. Доносится из дома, который я только что покинул. Крик перешёл в короткие выкрики, кто-то принялся кричать в ответ.

Через пару секунд в окне появился Паттер, запихивающий что-то в карман. Он легко взмахнул на подоконник и выпрыгнул на улицу в паре шагов от меня. Не сказав ни слова, он дал дёру.

В окне показалась Серафина Дуе, закричавшая изо всех сил:

– Держите его! Он обворовал меня!

– Я займусь им! – бросил я в ответ и погнался за блондином так быстро, насколько мне позволяет это раненная нога. – Жандармы! Жандармы! Этот человек вор!

Слава богу, вокруг не оказалось стражей порядка, а единственный попавшийся джентльмен струсил броситься на Паттера. Тот быстро пролетел по улице и нырнул в первую же подворотню. Там он дождался меня, и мы оба поспешили выбраться на соседнюю улицу и поймать экипаж.

Запихнувшись в тесный транспорт, мы смогли поговорить.

– Ну и что это за дела? – закричал Паттер.

– Извини, я думал, ты уже выбрался. Сколько можно было копаться?

– Я сказал, что может понадобиться минут пять.

– А прошло сколько?

– Меньше трёх! Август, ты бы на часы смотрел.

– Прошло всего три минуты? – Только тут я понял, насколько же виноват.

– Даже меньше.

– Чёрт, извини. Мне действительно показалось, что прошло гораздо больше.

– Поэтому и… да что я тебе рассказывать буду! Хорошо хоть, что я нужные бумажки нашёл.

Блондин достал из кармана смятый клочок бумаги. Мы развернули его и принялись изучать, толкаясь лбами. На маленькой бумажёнке поместилось порядочно информации.

– Да ты прав, картины заказали две, – сказал Паттер.

– Само собой, эти картины называли диптихом, хотя автор с этим и не соглашался. Копировать лишь одну из них было бы кощунством. Дуе уж точно бы на такое не пошла.

– Цена приличная, – обратил внимание напарник на количество нулей. – Заказчица – Мирей Балесте. Её же ведь Мирей должны звать?

– Да, всё верно. Тут сказано, что одна картина доставлена в дом двадцать шестой по улице Ауруминга.

– Это там, откуда мы вас вытащили.

– А вторая картина ушла в Коро, улица Камиль, дом двенадцать. Коро… Ты знаешь, где это?

– Вообще говоря, нет, но это где-то неподалёку от Фанека. Вроде, часа два езды на запад.

– Тогда надо скорее домой, а оттуда сразу двинем в этот Коро. Это вообще город?

– Мелкий городишко, можно было бы назвать деревней, если бы не богачи, понастроившие там коттеджей.

На этом разговор закончился.

Этот наш кучер оказался мастеровитее: он ловко объезжает ямы и кочки, кои заучил наизусть. Трясёт самую малость, так что обратный путь в разы приятнее. Какое-то время мы ещё поглядывали назад, ожидая погони, да отстранялись от окон, когда за ними появлялись жандармы. Но скоро выяснилось, что возгласы Серафины Дуе так и не дошли до служителей закона.

Мы решили остановиться возле приметной табачной лавки, от которой до Чудо-города не так далеко идти. Стоило нам сойти и расплатиться, как в голову мне вернулась любопытная цель похода дочери в доки. Не уверен, что Паттер – тот, кто меня просветит, но всё же попытался:

– Ты знаешь, зачем Виктория ходит в доки? Она сказала, что отправить письмо…

– Это вопрос? – усмехнулся блондин над моей попыткой быть ненавязчивым.

В его руках появилась сигарета. Он закурил, делясь со мной диковинным табачным запахом.

– Так ты знаешь, что за письма?

– А с чего ты взял, что она и раньше их отправляла?

– Потому что мне и в голову не пришло бы пользоваться вонючими доками как почтой. Разве что это процесс уже налажен, а тогда получается, что Виктория ходит туда регулярно.

– Не так уж и регулярно, – подумав, решил-таки Паттер выложить те карты, что имеет. – Я в банде шесть с половиной лет – при мне она раз десять отправляла письма.

– Она всегда говорит, что туда направляется?

– Нет, чаще вообще не предупреждает, но у Штиля нюх на это. Вот она вроде уходит как обычно, а здоровяк кивает ей вслед и говорит: «Выглядит она странно, видать, в доки опять».

– И зачем?

– Не знает никто, – выпустив дым изо рта, ответил блондин. – Того же Штиля пытались разговорить, но он и сам не в курсе. А проследить за Бестией и сложно, и страшно. Лезть в её дела себе дороже.

– По всей видимости, адресат бороздит моря, – задумчиво поднял я глаза.

– Иди ж ты! – сыронизировал Паттер. – Когда догадался?

Что-то стало со мной не то: раньше я на такие слова обижался.