Иоанниты

Глава XVIII Гончие

Отмычка сделала своё дело – мы проникли в квартиру Дюкарда. В глаза сразу бросилось, как от устланных коврами полов и до высоченных потолков помещение заполнено серым. Обои, мебель и сам воздух, словно полностью сотканный из пыли. Квартира одноцветна, нереальна, словно фотокарточка.

В свете наших узоров вырисовываются узкие коридоры и просторные комнаты. Старинная мебель, словно вся изготовленная одним мастером: шкафы подобраны в тон к стульям, а те в тон к полкам, заполненным книгами. Книг здесь полно. Мы зашли в комнату, где их присутствие повсеместно: ряды полок, многоэтажные шкафы, столики, даже у деревянной скульптуры низкорослого старичка в коробе за спиной лежат настоящие книги.

Моя обитель могла быть похожей, зарабатывай я раз в пять больше.

Картины, о которых говорила Виктория, встречаются по всей квартире. Перо явно одарённого человека, стремящегося дать изысканность и шик каждому колосу на холсте. Да, в основном, пейзажи одинаковые, взор художницы не уходит с бескрайних полей. Но что-то есть в этом однообразии… может, медитативное шествие к совершенству, стремление бить в одну точку, чтобы однажды пробиться за пределы того, что считается реальным. Я могу глубоко копать, но каждый пейзаж, каждый колос и каждый подсолнух как ступени ведут куда-то.

О чём это я думаю?

Помещение, однако, явно обустраивалось отцом семейства – в расстановке мебели и планировании квартиры нет ничего художественного и хаотичного, экспрессивного или, на худой конец, вычурного. Выстроенное по линейке, убранство принадлежит руке военного, человека холодного и строгого. Виктория не упоминала, кем был отец Дюкарда. Меня не покидает ощущение, что при встрече, он будет разговаривать со мной прямолинейно и круто.

В центральной комнате нашлась лишь одна вещь, которая появилась здесь стараниями творческой супруги – люстра в виде разлетающейся на куски вазы. Осколки стекла уносятся вдаль, но застывают, удерживаемые незаметной проволокой. Словно время замерло, а когда его ход возобновится, стекло посыплется на тебя с потолка.

Хотел бы, чтобы такое было возможно.

Слева от камина расположен семейный портрет. Сделан, думаю, не рукой матери Дюкарда. На нём застыли с благородным, но вовсе не высокомерными лицами семь человек. С военной выправкой в самом центре сидит усатый джентльмен, ему около тридцати пяти. Справа стоит женщина, неумением художника ставшая совершенно безликой; она держит мужчину за руку. Родители Дюкарда.

Слева от кресла главы семейства вытянулся во весь свой немалый рост мужчина. Младший брат отца, надо полагать, так как эти двое отличаются лишь усами и небольшой разницей в возрасте.

За спиной главы семейства престарелая пара родителей, таких же уверенных в себе и благородных, как их потомки. Лишь за спиной матери Дюкарда стоит старушка, отличающаяся куда более простым выражением лица и отсутствием аристократического огня в глазах. Наверно, по маминой линии у Дюкарда предки были попроще.

Сам он на переднем плане, вытягивает руки по швам и пытается смотреться не хуже такой колоритной компании за спиной. Совсем маленький, одетый в костюм, с изящной причёской, делающих его в разы взрослее. Не знай я, кто передо мной, в жизни бы не угадал в пацане бородатого бандита. Ни намёка на будущую широкую кость и коренастое телосложение.

Портрет подписан «Семья Мирабо». Дальше идёт перечень, в самом конце которого есть и юный Дюкард. Затем год и имя художника.

– Одно лицо, правда? – завороженным, наполненным магией голосом, спросила Виктория.

– По-моему, совсем другой человек. Кстати, Роде говорил, что Дюкард не знает даже своей фамилии.

– Ну, это неправда. Думаю, в определённых кругах фамилия Мирабо много о чём говорит. Не исключаю, что в газетах даже писали о пропаже Дюкарда. Он не хотел, чтобы догадались, кто он на самом деле.

– Да, жизнь тогда станет жутко неспокойной…

Стоит лишь внимательнее взглянуть на этих людей… Разумеется, это были люди обеспеченные, их сбережения вполне могли предусматривать безбедную жизнь сына. Не исключены и свои заводы, права на которые в любой момент мог заявить Дюкард как наследник. Стоило лишь объявиться.

Не те это привилегии, о которых мечтает такой преступник, каким был он. Господи, я рассуждаю, совершенно его не зная.

– Знаешь, – сказала дочь как-то тоскливо, – мне кажется, он всегда очень стыдился, что ушёл из дома. Поэтому и не хотел здесь жить. Он считал, что подвёл своих родителей, разочаровал их. Думал, что они его возненавидели.

Я не ответил, мне и нечего. Виктория продолжила:

– Здесь бы он с катушек сошёл, спился бы. От этой квартиры он всю жизнь бежал. Представляешь, каково это без семьи.

– Представляю: я потерял родителей годам к восьми.

– В самом деле? Мама мне не рассказывала.

– Да, я не говорил ей об этом, – мрачно проронил я. – Свою маму я никогда не видел. Наверно, умерла при родах или от болезни, когда я был ещё совсем маленьким. Отец не успел мне о ней рассказать: его самого загрызли волки. Он был лесником, мы жили в избе довольно глубоко в лесу. Как-то ночью вокруг избы начала шастать стая, вой стоял дикий. Отец вышел отогнать их, я помню три выстрела… назад он не вернулся.

– Ужас, – с неким шипением произнесла Виктория. – А что с тобой было дальше?

– У нас были друзья в ближайшей деревне, через три дня они зашли в гости. Все эти дни я просто сидел и плакал. Они забрали меня к себе, но долго я у них не прожил: меня через год взяли к себе иоанниты. Они уговорили моих опекунов, что в Ордене меня ждёт лучшее будущее… не знаю, может меня и купили.

Виктория мотнула головой, услышав такие неприятные слова.

– Иоанниты покупают детей?

– Редко. В основном принимают уже повзрослевших, когда они сами могут сделать выбор. Но, порой, появляется желание поскорее обратить совсем ещё ребёнка, если в нём чувствуется большой потенциал. Иногда удаётся уговорить родителей отдать ребёнка (всё же, будущее в Ордене – это почётно и значимо), но чаще малышей попросту продают.

– А ты не уточнял, как ты попал в Орден? – приложила Виктория максимум усилий, чтобы вопрос прозвучал деликатно.

– Нет, боялся, что меня всё-таки продали. Хотя было очень интересно. Как тут у вас говорят: и хочется и колется[34]?

Вот так спросишь Франца, а он тебе и ответит, что ты в Ордене, как породистая собачка, куплен у фламандийских заводчиков. А ведь как спросишь, ответ достанется не только мне – все в Ордене узнают, по закону всемирного свинства так и получится. Не уверен, что к этому отнесутся с пониманием, особенно такие отморозки, как, например, Картер.

Я точно знаю, что Вирюсвач был куплен. Он сказал мне сам, но я тогда даже не упомянул о своих подозрениях.

– А здесь урны, – ища, как уйти от того разговора, повела меня к камину Виктория.

На каминной полке, облепленные слоями пыли, стоят аккуратно расставленные урны с прахом нескольких поколений Мирабо. Сосуды абсолютно одинаковые, причём простые до зевоты. Выполненные из мрамора, они походят на первые работы ученика скульптора, по линейке, гладкие, с минимумом деталей.

Не удивительно, что Дюкард не в курсе, где чей прах – ни одна урна не подписана. Надо полагать, это такая традиция, основанная на уважении и дисциплине: надо помнить порядок и ни в коем случае его не нарушать.

Родители бандита должны быть здесь же.

– Двадцать две урны, правильно я посчитала?

– Одну минуту, – мне и в голову не пришло уточнить количество мраморных сосудов. – Да, двадцать две.

– Это же… не знаю, поколений около шести-семи. Получается, где-то двести лет назад начали эту традицию кремировать. Господи, как давно. Сейчас даже не представлю, чтобы мои традиции через двести лет соблюдали потомки. Какое ж воспитание.

– Не говори, впечатляет.

Вспомнился Орден. Учитывая продолжительность жизни иоаннитов, он увидел поколений десять, ну, может быть, дюжину. За это время он успел побывать на вершине мира и стремительно броситься в пропасть. Традиции у нас всегда были уважаемы, но никогда не получалось соблюдать их и беречь – постепенно всё разваливалось.

Даже Кодекс многие видят не как воплощение гордости, силы воли и стимулов, а как препятствие. Орден был велик, был могуч, но… чего-то ему всегда не хватало, а в его сердце сидела крошечная червоточина.

– Что ж, пойдём уже отсюда, – нахлынуло на меня сильное желание отдалиться от этого места, словно я стал Дюкардом.

– Да, а то мы подзадержались.

Звуки выстрелов застали нас за квартал до гостиницы. Грохот смерти раздаётся точно там, где нас должны ждать. Он погнал нас вперёд, как ополоумевших от страха зайцев, я позабыл про хромоту.

Твою ж мать! Только бы успеть!

Виктория, разумеется, первой оказалась на месте. Ещё издалека я увидел три экипажа перед гостиницей. Знакомые тёмные детали, спутать их невозможно.

– Люди Монарха, – бросила Виктория, следящая за незваными гостями из-за фонарного столба. – Как он узнал, что мы здесь?

– Меня это мало волнует, – тяжело дыша, ответил я. – Пойдём.

– Куда? Постой.

– Там наши, надо их выручать.

И в этот момент грохот стволов возобновился. Чёртов десяток дул слитно загремел на верхних этажах гостиницы, словно лай своры гончих. По крайней мере, пока что идёт борьба.

Таиться и заботиться о себе нет времени – я выхватил револьвер и заковылял через дорогу ко входу. Его караулят двое, они стоят спиной ко мне. Не задумываясь о чести, я стреляю первому в спину – пуля пробивает правую лопатку, второму намереваюсь разнести голову, но подскочивший с испугу гад получает пулю в плечо.

Он роняет пистолет и изгибается в виде знака вопроса, извергая из себя крик боли. На сей раз я меток: свинец входит в висок, кровь густыми брызгами летит на двери. Я двигаюсь вперёд.

Внезапно наверху на секунду стихают выстрелы, а им на смену приходит мясистый хруст. Мерзкий звук не успевает утихнуть, как его заглушает грохот разбитого стекла! С четвёртого этажа, разнеся окно, вылетает что-то крупное и тяжёлое. Брызгая кровью, чуть ли не на противоположную сторону улицы приземляется изуродованное тело одного из людей Монарха. Мертвецу словно молотобойцы грудную клетку обрабатывали, тело чудовищно переломано.

С моих губ срывается грязное ругательство, очень грязное – только таким можно описать ситуацию. Подскакивает Виктория, касаясь плеча, выводит меня из ступора. Теперь уже её очередь гнать меня в гущу сражения. Перед дверью я останавливаюсь и отбираю у одного из трупов шпагу.

То умолкая, то вновь распаляясь, наверху стрекочут револьверы, подсказывая нам, что нужно торопиться. Мы забегаем в фойе, где по полу стелятся портье, носильщики и посетители. Они в ужасе поднимают на нас взгляд, многие пускают сопли и слёзы. Никто не держит их на прицеле, однако никто и не думает бежать.

Оставив горемык, мы ринулись по лестнице. Впервые ступени не кажутся мне непреодолимыми – скачу по ним, забыв о протезе. Второй этаж, третий… нас на секунду останавливает адский треск, заставляющий стволы умолкнуть. Раздаётся переполненный матом приказ и огонь возобновляется.

Мы приближаемся к четвёртому этажу, как вдруг навстречу нам выбегает человек в чёрной форме. Трясущаяся челюсть и выпученные глаза – дезертир натыкается на нас и просто роняет оружие. Виктория решает не тратить пули, хватает гада за длинные патлы и с чудовищной силой бьёт того лицом об перила. Из бедолаги должна душа вылететь, но, для верности, дочь сбрасывает сволочь вниз меж пролётов.

На этом этаже идёт сражение. В пылу битвы были разбиты люстры, что коридор погрузился в полутьму. Мы осторожно заглядываем из-за угла.

В коридоре четверо убитых (всё это неприятель), раскурочены двери некоторых номеров, стены, пол и потолок превращены в дуршлаг беспорядочной стрельбой, местами в стенах зияют выбоины. На виду ещё шестеро человек, все они прячутся в номерах, за распахнутыми дверьми, выцеливая кого-то в конце коридора, притаившегося в темноте.

Все стоят к нам спиной, пока не стреляют.

Дочь дала мне знак, понять который я не успел, как она бесшумно пересекла коридор и укрылась в дверном проёме номера точно напротив. Мы подняли револьверы, готовые напасть. Отчёт повела дочь: три, два, один…

Выскочив в коридор, я тотчас нырнул за столик, на котором чудом уцелела ваза с цветами. Вскинул оружие в тот момент, когда Бестия уже открыла огонь. Её пуля оцарапала руку гаду, выглядывающему из номера слева. Стреляю и я, пробив ногу противнику, выбежавшему на середину коридора. Он упал, хватаясь за рану, из которой толчками выплёскивается кровь, его вопли заполнили этаж.

Полетели ответные выстрелы. Один из них чиркнул стену прямо рядом со мной, следующий за ним разнёс-таки вазу в щепки – на меня полетели цветы и брызги воды. Огонь повели и по Виктории, но та изловчилась дважды выстрелить в ответ, пробив грудь и живот одному из противников.

Из номеров посыпало подкрепление: на этаже оказалось вовсе не шесть, а все девять оппонентов.

Ещё дважды мой револьвер плюнул в их сторону свинец, как закончились пули.

Но тут грохот камнепада сотряс гостиницу! Неожиданно по потолку пришёлся чудовищный удар, посыпались обломки, отвалилась одна из немногих горевших люстр. В облаке пыли, крошева и щепок прямо на корчащегося на полу недобитка сверху спрыгнула тёмная тень.

Оказавшись за спиной у наших врагов, она стремительно атаковала с тыла. Пара молниеносных шагов, в воздухе свистит обоюдоострое лезвие, рассекая горло противнику. Это оказался Истериан, который тут же ударил сильно увеличенной правой рукой по умирающему – кошмарный удар погряз во влажном хрусте, а тело бросило через весь коридор, сбивая противников с ног.

В сокрушающем оружии я узнал свою боевую перчатку Дикобраз.

Полукровка прыгнул на следующего, легко уклонившись от пущенной в упор пули. Из Дикобраза вылез шип со страшными зазубринами и вонзился в живот стрелку. Легко подняв насаженного, Истер укрылся им от полетевших пуль. Приставными шагами полукровка ретировался в ближайший номер. Через секунду из него вылетело изрешечённое тело.

Мы с Викторией уже успели перезарядиться. Слаженно работая курками, мы так плотно накрыли огнём подонков, что те вынуждены были разбегаться в стороны. Моя дочь серьёзно ранила двоих, я же трижды ударил мимо. Наконец выцелил противника, распластавшегося на полу и пытающегося использовать труп товарища в качестве укрытия. Сперва удалось лишь разорвать ему пулей спину, затем я вовсе попал в уже убитого, и только с третьим выстрелом мозги урода разлетелись по сторонам.

Ещё один грохот ломаемой стены. В комнате справа раздались визги, прерванные звенящим ударом. Из двери, пятясь и стреляя на ходу, вывалился очередной противник. Избежавший всех его выстрелов, следом выскочил Истериан, взмахнул левой, и прикреплённое к ней лезвие лишило неприятеля руки. То не успел ни закричать, ни испугаться, как апперкот Дикобразом подбросил его и размазал по потолку.

Не успел несчастный упасть на пол, как полукровка прыгнул в сторону, уходя от пуль подоспевшей подмоги. Только в коридоре показались враги, Виктория срезала одного из них попаданием в голову, я угодил другому в живот.

Над упавшим на колени от моего выстрела тут же навис Истериан. Послышалось шипение пара, полукровка разогнал браслеты на Дикобразе и скользь ударил – кривые шипы разорвали верхнюю часть тела бедолаги, как стая голодных тигров. Кровь улила всё вокруг, мерзкий запах переполняет коридор.

Будь здесь нормальный человек, он бы уже облевался, потихоньку сходя с ума.

Сражение закончилось.

Я вышел из-за укрытия. Рядом оказалась дочь, забравшая у меня из рук шпагу, которой мне так и не довелось воспользоваться. Поскальзываясь на лужах крови, я подошёл к Истериану, тяжело дышащему после жаркой сечи. Если оглянуться, заметны проломы и дыры: полукровка кружил вокруг противников, снося стены и перекрытия, словно их и вовсе нет. Вооружённый разрушительным Дикобразом, он чуть не выгрыз из здания целый этаж.

– Истер. Истер! – непросто докричаться до товарища, мыслями ещё погружённого в кошмарную резню. – Ты в порядке?

– В полном, – излишне энергично закивал он.

– Откуда все эти люди?

Полукровка задумчиво обвёл взглядом мертвецов, словно надумал у них уточнить.

– Вот уж чего мне не знать. Мы уже собирались лечь спать, как внизу начался шум: сначала крики, а затем ещё и стрельба. Мы всё поняли, думали бежать, но выход всего один, они его заблокировали. Пришлось забаррикадировать номер. Я проломил полы и обошёл наступающих с тыла… дальше вы догадываетесь.

– Все целы?

– Что? – ошалело выпучил глаза Истериан.

– Спрашиваю: все целы? – громче повторил я.

Истер только сейчас убрал выдвижное лезвие и обернулся в сторону номера.

– Там Салли с… ммм, Роде? Тот второй так и не пришёл. Не знаю, я, как покинул номер, не знаю, как они там. Если не высовывались, должны быть в порядке. Пойдёмте.

Мы трое двинулись по коридору, переступая клятые чёрные тела. Только сейчас мне пришло на ум, как же мерзко быть пешкой такого человека, как Клаунг. Господи, помоги мне.

Истер первым подскочил к нужной двери и постучался прямо Дикобразом – чудом деревянная преграда выстояла. Так можно и на пулю нарваться – нервы у людей внутри не ахти.

– Это я! – надрывая голос, прокричал Истериан. – Салли, вы в порядке? Откройте.

– Господи, с тобой всё хорошо? – донёсся испуганный голосок Салли.

– Меня даже не ранили. Открывайте, я здесь с Августом и Викторией.

– Мы попытаемся, но здесь слишком большой завал.

– Отойдите подальше, – недолго думая, принялся раскручивать шипастые браслеты Истериан.

Хороший замах, удар – стена слева от двери не оказала существенного сопротивления. Кирпичи разлетелись по сторонам, в стене образовалась дыра диаметров в полтора фута. Истериан ударил ещё раз, затем толкнул рассыпающуюся кладку плечом, прошибая вполне сносный для человека проход.

Ввалившись в комнату, он тут же сбросил с руки боевую перчатку и принялся стряхивать с себя густой слой пыли. Из глубин комнаты пулей бросилась Салли, через секунду повисшая на любимом. На глазах у неё появились слёзы, всего парочка нервных слёз.

Следом, выглядывая из-за мебели, как из-за укрытий, подкрался Роде, не убирающий руки с кобуры. При виде меня с Викторией, он сразу поостыл, хотя скулы и шея остались напряжены.

– Думал, вас уже порешили и заехали нас добить, – хрипло сказал он, упирая кулаки в бока. – Как же приятно ошибаться.

– Адам не возвращался? – первым делом спросила Бестия.

– Нет, его не было. Честно говоря, я первым делом подумал, что его приняли в Чудо-городе, а он выложил, где нас искать.

– Не уверен, – мотнул головой я. – Это же Монарх, у него тысячи способов выследить нас и прикончить. С чего мы вообще взяли, что можем вечно от него прятаться.

– Я думала, он потерял наш след, – возразила Виктория. – После уничтожения убежища…

– Мы его след тоже потеряли, нашли же заново. Надо бы поскорее скрыться.

– Вот тут не поспоришь, – буркнул Роде.

Я обернулся к Салли с Истером. Те уже, вроде как, пришли в себя.

– Салли, Истер, – на бриниуме обратился я к ним, – хватайте вещи, и уходим!

– Да-да, мы скоро, – засуетилась шатенка.

Начались спешные сборы. Истериан первым делом поднял Дикобраза и взялся вытирать с него пыль и кровь. Я решил тут же вмешаться:

– Чего ты возишься? Не на выставку везти – кидай в сумку, и побежали.

Одумавшись, долговязый вытащил из-за дивана большую кожаную сумку, в которую принялся запихивать оружие. Торопясь, он не в состоянии справиться с этим сам, вновь нужна моя помощь.

– Зачем ты всё на весу делаешь? На стол поставь.

– Как ты вообще эту дуру туда запихиваешь? – заворчал Истер.

Совместными усилиями мы погрузили громоздкое оружие. Полукровка убежал в соседнюю комнату, откуда вернулся с крупным чемоданом. Он с грохотом шлёпнул его на стол, раскрыл и принялся выбрасывать личные вещи на пол.

– Как ты догадался, что он не в сейфе? – спросил я, кивая на Дикобраза.

– Случайно наткнулся, когда отправлялись за тобой. Лазил по ящикам в поисках чего-нибудь полезного. Отличная, кстати, вещь.

Под грудой шмотья на дне чемодана оказались недурные залежи снаряжения. Истериан принялся отбирать самое нужное и распихивать по карманам. Полно всего полезного – надо и мне взять себе чего.

– Угольные бабочки взял? – деловито копошась в вещах Истера, спросил я.

– Да, вот возьми.

Сам он пересыпает инертные патроны в карманы горстями. Среди общей кучи я приметил один светящийся красным. Старый дружище Вулкан.

Я отправил в карман ещё склянку с Напитком Саламандры, после чего мы безжалостно отбросили чемодан в сторону. Салли вышла из соседней комнаты с небольшой сумкой – сборы на этом закончены.

– Всё, ходу отсюда, – распорядилась Виктория, взмахнув шпагой, как генеральским жезлом.

– Август, забери Дикобраза, – коротко бросил Истериан, а затем обратился уже к Салли. – Так, иди ко мне, солнышко.

Взяв её сумку, полукровка, как невесомую, поднял девушку на руки и прижал её головой к плечу.

– Не смотри. Закрой глаза и, ради бога, не смотри.

И он понёс её через проклятый коридор. Да уж, трупов и крови здесь столько, что меня самого передёрнуло. Ей богу, за душу берёт от мысли, что моя дочь всё это видит. Истериан пулей проскочил кошмарный участок, остальные постарались не отстать.

Полукровка не отпустил девушку и на лестнице. Проворно перебирая ногами, он сильно вырвался вперёд, прыгая по ступенькам. Мне мешает чёртова сумка, она постоянно лупит по колену, укалывая сквозь кожу кривыми шипами.

Внизу нас встретили парализованные страхом людишки, не сменившие позы. А вот мы уже покидаем гостиницу и направляемся вниз по улице.

Мы, как семья бродяг в центре города, перебегаем от фонаря к фонарю, озираясь по сторонам. Короткие перебежки с частыми долгими перерывами. Чуть ли не на каждом перекрёстке мы готовимся бросить вещи и хвататься за оружие. В итоге по нашу душу заявляются два экипажа… но это вовсе не люди Монарха, о чём и сообщил возглас Виктории:

– Жандармы! В переулок!

Стоя в стороне от круга света, мы должны были утечь в переулок незамеченными. Спотыкаясь и немо ругаясь, мы забежали за кучу каких-то ящиков и затаились. Дробно стуча копытами, лошади тянут стражей порядка по нервно гудящей улице. На милю от гостиницы веет кровью.

Отряд жандармерии пронёсся мимо, держа в голове лишь злополучную гостиницу и сообщения о жутком побоище в ней.

Они давно уехали вдаль, а звук, принимаемый за грохот карет, – это моё сердце колотится о рёбра. Прямо как дикий зверёк, которому не объяснишь, что бояться уже нечего. В некотором роде, правда всё равно на его стороне.

Роде подкрался к выходу из переулка, изучил обстановку и вернулся с донесением:

– На улице никого. Только погодите минуту, я думаю, надо бы разобраться, куда нам дальше.

– Надо найти Адама, – не терпящим возражений голосом сказала Бестия. – Я не думаю, что его схватили. Наверно, что-то задержало его в Чудо-городе.

– Что его могло задержать? – заворчал Роде на товарища.

– Я, почему-то, уверена, что он добрался до убежища и нашёл там Буревестник. Может, он оказался повреждён, и Адам его пытается починить. Что-то сродни этому. Но я убеждена, что он жив и на свободе.

– Как же нас нашли? Я не собираюсь обвинять Адама, но его могли нечеловечески пытать, что он просто не выдержал.

– Также не исключено, что ты попался этим шавкам, когда избавлялся от экипажа, и привёл их на хвосте, – безжалостно выпалил я Роде. – Или я их подцепил, когда сунулся к Этьену. Или он давно взял Салли и Истера на заметку. Какая разница? Мне одно ясно: надо уже отыскать этого Монарха и отрезать ему голову, иначе мы долго от его псин не побегаем.

Каменеющее лицо Виктории играет враждебными красками. Она лучше всех меня понимает, но мои невысказанные предложения не нравятся ей. Своим следующим вопросом она лишь выводит меня на чистую воду:

– Что ты задумал?

Сказать мне пока нечего, так что я стою истуканом, пуская густой пар изо рта. Заторможено, косолапо переминаясь, я, наконец, поворачивают к Салли. Не сразу замечая мой взгляд, девушка пару раз несильно шлёпнула Истериана по плечу. Тот вышел из задумчивости и только сейчас опустил супругу на землю.

Она подошла всего на шаг, вопросительно глядя на меня.

– Вы что-нибудь выяснили?

– О чём? – не выйдет она никак из прострации.

– Вы искали, где можно спрятать дирижабль.

– Да, точно. Истер, поищи у меня в сумке карту – она должна быть где-то сверху.

Долговязый тут же взялся за поиски, делая это на редкость неаккуратно. Салли подыскала себе ящик и принялась смахивать с него грязь платком. Только поверхность очистилась, Истериан плюхнул смятую карту, которую затем долго расправляли и вертели по кругу, пока не легла, как следует.

– Свет нужен, – приходя в себя, всё более уверенно и твёрдо говорит Салли.

Виктория зажгла свои узоры – показался похожий на толстую рыбу Фанек, анатомически расписанный по улицам. Вокруг него на пару миль тянутся зелёные окрестности: мелкие поселения, отдельные здания – казалось бы, безлюдные леса вокруг усыпаны жизнью, как кекс изюмом.

Салли взяла слово:

– Если брать во внимание соображения Этьена, то нам следует рассматривать только побережье. На нём довольно много мелких поселений, но безлюдных мест, уединённых всего два: обсерватория Бладема[35], ныне являющаяся полузаброшенным музеем, и яхтенный клуб к западу от города.

– Яхтенный клуб? – недоумённо спросил я. – Разве это место можно назвать уединённым?

– Разумеется, Август! Ты, вообще, не забыл, какое сейчас время года? В яхт-клубе в конце осени никого не бывает. Так как дирижабль был украден недавно, его могли пригнать туда, когда клуб уже опустел.

– А что насчёт обсерватории? – кивнула моя дочь в сторону крохотной точки на карте.

– Мы расспросили портье – тот позвал коллегу, а тот носильщика… в общем, понадобилось человек пять, чтобы нам хоть что-нибудь сказали. Выяснилось, что там музей, но крайне непопулярный. Туда ведут отвратительные дороги, сама обсерватория осыпается. Человек, что нам это рассказал, был там больше года назад, сказал, что за это время музей могли раз десять закрыть.

– Поедем в обсерваторию, – глухо произнёс я. – Сейчас же.

– Прямо сейчас? – ошарашено воскликнула Салли.

– Да, хватит с этим тянуть.

– Но прямо сейчас…

Вот только не надо мне соплей и нытья. Раз они так, пора мне поступить нечестно: поставлю ультиматум:

– Я еду прямо сейчас. Кто не хочет со мной, пойму.

– Надо ещё найти Адама, – возразила Виктория.

– Это может занять время.

– Мы проверим всего лишь нашу берлогу и гараж. Если его там нет, я согласна ехать без него. Но вот так просто я его не брошу.

– Но ты со мной?

– Я с тобой, – без раздумий присоединяется ко мне дочь.

– Я туда же, – не испытывая особого энтузиазма, прохрипел Роде.

Настало время обратиться к чете Шоршей. Салли старательно складывает карту, смотря точно на меня своими широко распахнутыми глазами, похожими сейчас на пуговки, как у куклы.

Обернувшись за поддержкой к Истеру (который ни слова из только что сказанного не понял), она ещё какое-то время колебалась. В итоге она сказала:

– Нет, мы едем, я только не понимаю, почему именно музей.

– Он ближе к заводу Креже, там должно быть меньше людей, к тому же мне кажется, что жандармерия обходит это место стороной. Опять же, плохие дороги. Яхт-клуб, всё же, даже в такое время слишком заметен.

– Но он расположен прямо на берегу, а обсерватория – глубоко в лесу. Для дирижабля место более удобное.

– Монарх больше занят секретностью, чем удобством… мне так кажется. В любом случае, если мы ничего не найдём в музее, то просто потеряем время. Потом-то Монарху будет уже некогда деваться.

– Ладно, – проронила Салли, по голосу которой ясно видно, что она не согласна. – Тогда давайте поторопимся.

– Нужно украсть экипаж, – буркнул Роде, первым двинувшийся к выходу из переулка.

Этим мы и занялись. Двинув окольными путями в сторону Чудо-города, мы открыли охоту на припозднившихся кучеров, но не так много их притаилось этой морозной ночью. Коченеют руки и ноги. Я вспоминаю времена, когда артефакт Ключ подогревал мне бок, какая бы холодрыга ни была.

Приходится ползти, цепляясь обломанными ногтями – я представлял себе последний бой с Монархом с гордо расправленными плечами. Жаль, не выйдет погибнуть героем.

Можно подумать, меня это когда-нибудь заботило.

Всё чаще я плююсь, осознавая, как противоречивы стали мои мысли. Все перепутались, как нитки, отданные поиграться коту.

Наконец, удача улыбнулась нам и отвернулась от косматого возницы. Он появился где-то за спиной, скоро догнал нас и не побоялся остановиться возле пятёрки оборванных полуночников. Приподняв поле шляпы, он растянул подобие улыбки, где зубы чередуются с чёрными дырами.

– Доброй ночи! – поздоровался он, ещё не зная, как мы ответим на его вежливость. – Ночь холодная, вас, полагаю, интересуют быстрые колёса?

Истериан молниеносно вскочил на козлы, лезвие выскочило у него из рукава и оказалось возле горла извозчика. Тот беззвучно закудахтал от такой несправедливости. Страха он не испытывает, видимо, грабили его часто, привык.

– Слезай, – внятно проговорил Истер, но тут же затряс головой и обратился к нам. – А как сказать на мроне, чтоб он слезал с экипажа?

Салли подсказала ему, после чего кучер получил чёткий приказ, который не сразу понял из-за кошмарного акцента. Когда уже все наши проблемы решились, мы уселись в экипаж. Виктория решила составить компанию Роде на козлах.

Под ругань ограбленного, почти лишённую настоящей злобы, наш экипаж направился в бедняцкий район. Обозначилось всеобщее молчание. Обсуждать нам больше нечего, говорить нет ни сил, ни желания.

Я так устал, что начал верить в сон, что он способен сразить меня и затащить в свои объятия. Не думаю, что знаю достаточно об Ордене, чтобы с уверенностью заявлять, будто мы не способны спать. Просто у меня могло не получаться.

Да что я вообще знаю об Ордене? Чем он был, когда я попал в него? Группа магов, борющихся с кострами инквизиции, но сгорающая на них человек за человеком. Мы вытирали пыль со своих артефактов, которые нам просто некуда было девать, мы лечили болезни и казнили демонов. И это всё? То великое, ради которого я ввязался во всё это?

Ради банды с громкой историей я согласился отправить на виселицу самых лютых заговорщиков на Альбионе? Просто чтобы в награду получить три иголки? А теперь я отправляю на смерть больше дюжины человек, включая свою дочь?

Надо было раньше спросить себя, но… о чём я думал?

Что такое Орден, раз я готов класть на плаху сотни голов, не исключая своей, лишь за то, что на иоаннитов косо посмотрят? Вёл себя как цепной пёс, который брешет на каждого чужака, готовый накинуться и разорвать. При этом, как и всякий цепной пёс, я понятие не имел, что охраняю.

Нет, это неправда. Орден Иоаннитов клевало отчаяние, обстоятельства ломали его в бараний рог, но никогда его магистр и гроссмейстеры не теряли некой идеи. Я видел в их глазах, слышал в их разговорах, чувствовал в их действиях что-то, идею, мысль, планы на этот мир. Меня никто и не думал посвящать в них, но я не смею сомневаться, что планы должны привести мир к лучшему. По крайней мере, сотни лет так и было, если верить учебникам. Что ж, я всецело верю учебникам.

Может, это было неочевидно, но Орден старался на благо людей. На своё благо тоже, но и на благо людей он трудился, как проклятый землепашец.

Всё изменил Клаунг. Я не знаю, во вред кому он действует, но за его махинациями я не вижу пользы никому, кроме его самого. Вот, наверное, почему только его смерть принесёт мне покой.

Кто знает.

Экипаж заехал на мост. Чёрная, как сам космос, река молчаливо течёт под ним. Даже ей нечего сказать.

Внезапно доносятся голоса Виктории и Роде. Они что-то оживлённо обсуждают, мне мерещится тревога в их интонациях. Я привстаю на сиденье.

– Что там у вас?

Сзади громыхают нагоняющие экипажи. Неужели опять жандармы. Мне никто не отвечает.

– Что там твори…

– Ложись! Быстро!

С этими словами Виктория ловко, прыгает на землю и влетает в салон. Не успевает она закрыть дверь, как начинают громыхать пули! Экипаж со скрипом разлетается на щепки, раздаётся ржание – расстрелянные лошади замертво падают. Вокруг разверзся свинцовый вихрь!

Мы кучей валимся на пол, пытаясь хоть как-то укрыться от выстрелов. Незакрытая дверца покачивается, ловит с десяток пуль и отваливается. Роде так и не залетает укрываться в экипаж – не успел.

С обеих сторон моста доносятся людские крики, конское ржание и, конечно же, пальба. В нас словно садят из пулемёта: пули ложатся плотно и часто.

Наконец, спустя бесконечность над мостом затихают выстрелы. Я поднимаю глаза – крышу чудом не срезало плотным огнём. Нас засыпало щепками и ошмётками обивки.

– Все целы? – выкрикиваю я, оглушённый от грохота стволов.

– Я в порядке, – бросает Виктория и подползает к раскуроченной двери.

– Мы целы, – отвечает за двоих Истериан.

Моя дочь опасно высовывается из салона и спешно разведывает, что творится вокруг. В неё не пытаются стрелять, но она торопиться вернуться в относительно безопасное место.

– Окружили нас, – сминая нервно отвердевшей рукой волосы, говорит она, – по два экипажа с каждой стороны моста. Заблокировали дорогу.

– Что говорит твоя дочь? – заряжает полукровка свой громадный револьвер инертными патронами.

– Они заблокировали мост.

– Понятно, – он раскручивает барабан, – сейчас я с ними переговорю.

С этими словами полукровка на пару секунд впадает в транс Блуждающего Взора, а затем высовывает руку из салона и начинает вести огонь по позициям неприятеля. Его пушка грохочет сильнее, чем все стволы нападающий. Пули шумно крошат баррикадирующие мост экипажи.

Заканчиваются патроны. Наступившая тишина взрываются стонами раненых, их заглушает бешено верещащая лошадь, отдающая душу дьяволу. Её ржание долго пытаются перекричать чьи-то ругательства, после чего бедное животное добивают.

А затем возвращаются к нам. Стократ более яростная пальба обрушивается на наше укрытие. Мы растекаемся по дну салона. Пули кромсают карету, как пираньи коровью тушу. В какой-то момент перестреливают ось, и экипаж заваливается направо.

И вот выстрелы снова стихают. Медленно, нехотя стрелки оставляют спусковые крючки в покое. Над их позициями носится демоном громогласный крик. Я приподнимаю голову (шляпа свалилась и улетела куда-то), звенящие приказы долетают и до моего уха.

– Отставить стрельбу! Револьверы зачехлить!

Я узнал голос, вырывающийся рёвом из кудрявой головы. Сам Рамон взялся за наше убиение.

– За баррикады! – продолжают громыхать приказы главы охраны Монарха. – В шеренгу! Шпаги из ножен!

Виктория, с недовольным ворчанием выбираясь из-под упавшего сверху Истера, подползла к выходу. Я присоединился, вместе мы посмотрели, как с разных сторон подступают неприятели. Плохо дело: обнажив клинки, с каждой стороны моста осторожно двигаются люди в чёрной форме. В сумме их около двух десятков.

– Истер, дай срочно сумку с Дикобразом! – крикнул я полукровке.

– Где-то была…

– Быстрее, Истер! Под тобой!

– Вот, держи. Сколько их там?

– Человек двадцать, – ответил я, отрывая к чертям рукав, мешающий одеть Дикобраза, – все идут со шпагами, резать нас, как свиней.

– Кто тут ещё свиньи? Салли, револьвер у тебя есть? Отлично, не высовывайся, если что, сразу же стреляй.

– Они уже близко, – протяжно предупредила Виктория.

– Пусть подходят, – бросил я, проверяя исправность всех механизмов Дикобраза.

Противники наступают, переходя на лёгкий бег. Скоро у нас под боком окажется ватага воинственно настроенных ублюдков. Никаких планов, никаких идей – мы просто выйдем и будем убивать их, пока одна из сторон не вымрет.

– Готовы? – спросил я, сам не расслышав, на каком языке. – Пошли!

Я выскочил первым. Успел свыкнуться с протезом, так что трость мне уже не так нужна. Сильно вперёд вырвался один из гадов, которому я бесхитростным ударом разбил голову. Тело повалилось мне под ноги, вокруг тотчас возникла стена из клинков.

Истериан подхватил отвалившееся колесо и от души метнул его в наступающих. Вращаясь в воздухе, оно вонзилось в строй противников, сбив троих с ног. Тут же полукровка прыгнул на уклонившегося и пронзил его ярдовым лезвием. На него кинулись двое, но их шпаги нечеловечески быстрый Истер отбил играючи.

Виктория выхватила револьвер и принялась в упор всаживать пули в неприятелей. Перед ней в кучу попадали три мертвеца. Патроны кончились, и Бестия перешла к шпаге. На неё понеслась орава из четырёх человек, но Виктория, умело пятясь держит дистанцию, парируя тянущиеся к ней уколы.

Я взял трость в правую руку, а левой потянулся в карман. В этот момент на меня кинулась шестёрка противников. Еле успев достать горсть Угольных Бабочек, я метнул их, не целясь. Лишь одна вонзилась неприятелю под ключицу, одна полетела прочь, а две, так и не полетев, плюхнулись на землю.

Выхватив клинок из трости, я метнул ножны в первого атакующего, угодив тому в лицо. Схватившись за разбитый нос, он ничего не противопоставил моему выпаду – трёхгранный штырь Дикобраза пробил ему грудь. Подняв убитого, я отмахнулся его телом от наступающих.

Один из них изловчился ранить меня по руке, но несильно. Я бросил мертвеца под ноги противникам и добавил вдогонку ударом клинком-тростью. Раненный будет долго истекать кровью и подохнет значительно позже, чем мне хотелось бы.

А в следующую секунду я уже отражаю удар слева, пытаюсь отскакивать от укола, но остриё шпаги настигает меня. Погрузившись неглубоко в живот, оно чуть не сбивает меня с ритма. Взяв себя в руки, я просто сжимаю боевой перчаткой клинок, рассыпавщийся на осколки.

Мне чуть не отрубают правую руку, но я ловко отражаю удар клинком. Слышу, как кто-то заходит со спины, и прыгаю вперёд, отталкивая стоящего передо мной бойца. Тот валится на брусчатку, я нависаю сверху и резко разворачиваюсь, оказавшись нос к носу с четырьмя фехтовальщиками.

Завожу Дикобраз – пышущее паром оружие огрызается и заставляет испугавшихся противников отшатнуться. Пользуясь выуженной секундой, я падаю на колено и обрушиваю закованный кулак на упавшего. Его рёбра хрустят, как тонкие веточки, он умирает мгновенно.

Вдалеке замечаю Истера: тот вращением уходит от укола и завершает боевое па, снеся голову атаковавшему. Тут же со спины к нему подскакивает новый враг и оставляет болезненную рану. У полукровки подкашиваются ноги, на полусогнутых он яростно размахивает лезвием вокруг себя, держа противников на расстоянии, пока не оправится.

Поражённые кошмарной смертью товарища, мои оппоненты не решаются идти в бой. Лишь один из них прыгает вперёд, нанося удар сверху. Я выставляю Дикобраза, ожидая без проблем блокироваться, но руку мне осушает сокрушительный удар! Отдёрнув шпагу, ублюдок резво рубит на уровне головы и прописывает мне стопой в грудь, когда я приседаю под удар.

Меня отбрасывает ярда на два. Чёрт бы побрал этих орденских шавок Монарха! Вдохновлённые успехом напарника, остальные бросаются с намерением добить лежачего. Я же раскручиваю браслеты и погружаю кривые шипы в дорожное покрытие – фонтан щебня разлетается во все стороны, в том числе в лица моим неприятелям.

Я своевременно успеваю заметить готовящееся заклинание и откатиться в сторону. Иоаннит ударил вхолостую, пропахав брусчатку на ярд.

Пока враги не пришли в себя после каменного душа, я зашёл с фланга и рубанул клинком по горлу. Узкая рана расчертила шею, из неё тугими струями ударила кровь. Скорее от страха, чем от боли завопил раненный и выронил оружие. Грубо отпихнув его, новый противник ударил справа, затем слева сверху, после чего широким взмахом чуть не выпустил мне кишки.

Маневрировать чертовски сложно. Я освоился с протезом, но и речи не идёт, чтобы я с ним двигался наравне с противниками.

Ещё один выпад, и шпага свистит в дюйме от моего бока. Я отвлекаюсь на подоспевшего на подмогу и пропускаю укол в плечо. Шпага вонзается сверху, перехватив её двумя руками, фехтовальщик начинает вгонять её глубже. В этом стремлении он слишком приближается ко мне и получает Дикобразов в бочину. Я пустил в ход ударную пластину – кошмарная мощь удара переламывает все кости в туловище противника и отправляет его в далёкий полёт. Получилось метко попасть его телом в иоаннита – даже он не устоял на ногах от силы, с какой в него врезался мертвец.

Я же побитой шавкой отползаю подальше и выдёргиваю дёргающуюся в плече шпагу. Зияющая рана брызжет кровью, заставляет меня выть от боли. Огонь без языков и всполохов пожирает всю руку. Из обессилевшей кисти вываливается клинок. Повисшая плетью конечность уже не поможет в бою.

Осталось два противника. Они дали мне отдышаться, чёртовы глупцы. Иоаннит готов вступить в бой, а вот второй трусливо перетаптывается чуть позади, озираясь на истекающего кровью товарища с разрубленным горлом, словно ожидая от него помощи.

Виктория далеко у них за спиной отбирает шпагу у противника, ударом с локтя отправляет того на землю и пронзает его же оружием.

Иоаннит идёт в атаку. Шпага летает в его руках быстрее молнии, но я каким-то чудом, успеваю подставлять под удары Дикобраза. Его товарищ, к счастью, семенит поблизости без дела. Наконец, мне улыбается удача пропустить удар под рукой и тут же повязать оружие неприятеля. Тот бьёт свободной рукой мне в щёку, но какими-то чудесами выдерживаю и бью в голеностоп металлическим штырём протеза. Затем удар боевой перчаткой в голову, что отправляет иоаннита в нокдаун.

Последний враг вопит и наносит удар сверху. Я просто перехватываю клинок и ломаю его, лишь немного сжав пальцы. Обезоруженный получает апперкот в живот – шипы вонзаются в тело, а следом я добавляю штырём, который пронзает обречённого насквозь.

Противостоящий мне иоаннит валяется на земле, не в состоянии подняться. Нависнув сверху, я раскручиваю шипастые браслеты и наношу беспорядочные удар. Дикобраз, как бур, рвёт тело клятого щенка Монарха. Кровь заливает мне лицо. Я успокаиваюсь слишком поздно, потому как отродье умирает пять ударов назад.

Оставив мертвеца, я оглянулся проверить товарищей. У Истера плохи дела: схватив его за горло, ещё один иоаннит пытается задушить полукровку. Тут он валит его, садится сверху, но сразу же получает ярдовым лезвием в живот. Наплевав на рану, иоаннит принимается вколачивать кулаки Истеру в лицо.

Товарищу удаётся взбрыкнуть, вырвать ногу, упереть её иоанниту в грудь и отпихнуть его. Тот моментально поднимается, в то время как Истериан с трудом перекатывается на живот.

Наплевав на адские боли в левой руке, я запускаю её в карман и достаю Напиток Саламандры. Громко крича нечто нечленораздельное, я двигаюсь в сторону иоаннита. Тот только что поднял выроненную шпагу и уставился на меня, готовый оставит полу-мёртвого Истера и переключиться на меня.

Он выставляет оружие перед собой, а я, уже порядочно сократив дистанцию, метаю в него склянку с горючей жидкостью. Бросок получился хорош, учитывая горящую до слёз руку и окаменевшие суставы. Иоаннит, не зная, что на него летит, решил отбить склянку шпагой. Разбивается стекло, и вспыхивающая жидкость накрывает гада с ног до головы. Он начинает вопить, я всегда представлял себе визг сжигаемой заживо свиньи именно таким. Вопль ужаса и боли вырывается из опалённых лёгких, обугленные пальцы пытаются сорвать с тела пламя вместе с кожей.

Наконец пылающий силуэт устремляется к парапету в надежде спастись, прыгнув в реку. Не добежав всего один ярд, он замертво падает.

– Август Хромер, да? – внезапно доносится справа, а следом прилетает меткий удар, рассекающий мне висок.

Это оказывает Рамон. Следующий его удар мог бы разрубить мне ногу, если бы я не закрылся Дикобразом. Зато очередной выпад оставил мне неглубокую дырку под ключицей. Следующим ударом он задумал отсечь мне голову, но я своевременно отступил на шаг.

– Иоаннит, да? – светится его лицо всеми оттенками гнева. – На тебя хватит и человека.

Фехтовальщик выдал ещё серию ударов, поранив мне бок и порезав колено. Я пытаюсь отбиваться боевой перчаткой, но с ней я слишком медленный. Свистит клинок Рамона, угрожая отсечь мне голову. Лишаясь сил и крови, я, в конце концов, оседаю на колено.

Надо встать! Вставай, а то этот хлыщ зарежет тебя! Какой-то кудрявый прихлебатель Монарха.

Я поднимаю голову. Смакуя свою скорую победу, Рамон не торопится меня убивать. Остриё шпаги опущено вниз. Пробую встать, но многочисленные раны взрываются, сковывая меня. Словно это швы, что вот-вот разорвутся, а я рассыплюсь на куски.

Тут чёртов мастер меча поднимает оружие, но вовсе не для того, чтобы казнить меня. Из ниоткуда на него бросается Виктория. Их шпаги скрещиваются, пользуясь инерцией и силой иоаннита, Бестия отталкивает противника. Тот решает быстро разобраться с моей дочерью и бьёт в шею, но натыкается на блок.

Выполнив обманную петлю, Рамон переводит рубящий удар в укол, вскользь задевая плечо увернувшейся Бестии. Та ответила рубящим ударом, но лишь прочертила по чёрному камзолу остриём.

Рамон кинулся атаковать, умело нанося выпады в разные участки тела. Виктория почти не уступает ему в скорости, но мелкие раны потихоньку достаются ей от умелой шпаги противника.

Бестия подключает всё своё мастерство и силу, но Рамон с грацией танцора утекает от ударов и превосходно защищается, сводя превосходство Виктории в силе на нет.

Я раскачиваюсь, пытаясь поймать момент, когда сумею подняться с колен. Нужно встать и помочь! Вставай ты уже! Очаги боли словно кочуют по телу. Меня мутит, я слишком вымотан.

Рамон уходит от удара сверху, проворачивается и словно бы непринуждённо рубит дочери по бедру. Глубокая рана тут же вынуждает Бестию отступать. Сильно хромая, она пятится, пока не утыкается в парапет. Опираясь на него рукой, он собирается продолжать бой.

Её противник безжалостно бьёт Виктории по ногам, намереваясь лишить её всякой опоры. Дочь стискивает зубы и отбивается. Лицо её залито потом, волосы её перепутались дикими лохмами. Нечасто можно увидеть, как вся её одежда перепачкана. Пятна грязи и крови переплетаются, становясь почти неотличимыми в полутьме.

Глава охраны Монарха наращивает темп. Его вертикальный удар снизу доходит до цели, порезав Виктории плечо. Та наносит истеричный, бездумный контрудар, оставив на груди Рамона диагональную неглубокую рану. Собранный враг даже не дёрнулся, получил порез, а продолжил натиск. Ещё пара его ударов бьётся о блок, как он находит брешь и режет Виктории предплечье с внутренней стороны.

Моя дочь теряет оружие. Оно падает на брусчатку, Рамон опускается вниз и выполняет удар ногой, словно делает подножку. Пинок приходится точно в эфес, отчего шпага со звоном отлетает далеко в сторону.

Безоружная, Виктория просто замирает, готовясь к неминуемому…

Устанавливается безумная тишина. Даже последний раненный испустил дух и прекратил стенания. Рамон заносит шпагу для удара. Но тут щёлкает взводимый курок.

Все оборачиваются на звук – нетвёрдо держась на ногах, Истериан пытается удержать плавающий у него в руках гигантский револьвер. Сглатывая, полукровка делает неровный шаг вперёд и стреляет. Яркий всполох огня освещает полутёмный мост, с рёвом и свистом полыхающий снаряд врезается в Рамона и сносит его, бросая за парапет.

Охваченный пламенем крошечного демона Вулкана, гончий пёс Монарха пролетает полтора десятка ярдов и падает в реку. Иномирное пламя нескоро затухает под водой. Отделившись от затухающего трупа Рамона маленькой светящейся точкой, демон с проворством рыбы уплывает вдаль.

На мосту остаётся всего четверо живых.

– Истериан! Истериан! – кидается к упавшему навзничь полукровке Салли. – Истериан, очнись!

Она падает перед ним на колени и с трудом переворачивает на спину. Я снимаю с руки Дикобраза. Без лишнего веса получается встать на ноги. Шаркающими шагами я доковылял до парапета, опираясь на который перебираюсь к дочери. Мы опираемся друг на друга, только так удерживаясь на ногах. Я чувствую, как она трясётся, словно рыдая, но слёз нету.

Всё ближе становятся бьющие по брусчатке копыта. Новые ли это гончие Клаунга или сама Смерть в дубовой повозке[36], мне уже нет дела. Будто я в состоянии сопротивляться.

– Он жив? – хриплым голосом окликнула Виктория Салли.

– Да, но ему очень плохо. Надо срочно в больницу. Вам тоже, вы еле на ногах стоите.

– Сейчас, дай нам пару минут, – отвечаю я.

Голова еле держится на ослабшей шее. Экипажи останавливаются где-то поблизости, стук колёс затихает, но слышатся каблуки большого числа людей. Они скоро будут здесь.

Перед моими глазами вальяжно, играя красотой тонких граней, проплывает белая снежинка. Её товарки появляются следом, танцуя свои загадочные, воздушные танцы назло гравитации. Я поднимаю взгляд и вижу сотню белых красавиц, усеявших небо морозным великолепием.

– Господи, ты посмотри на эти тела!

Небо надумало, что ему делать с толстобокими тучами. Оглядываясь назад с ностальгией, оно всё же решило двигаться дальше, к зиме.

– Сколько убитых. Где там врачи? Тут есть ещё живые!

Снежинки подобны каплям серебра. Они гипнотизируют, вытирая из рассудка мысли о боли.

– Тут люди!

– Жандармерия Фанека! Всем не двигаться!

И тут всё стало кончено. Последние выстрелы уже отгремели, а скорый суд и виселица поставят жирную точку в этой истории. Палец судорожно дёрнулся… всё кончено.