Империя Чугунного Неба

Глава 7. Праздник солнца

Весь следующий день деревня жила в непривычном оживлении. С утра женщины замешивали тесто в огромных корытах, ребятишки таскали ветки для костра, а мужчины зарезали двух откормленных поросят. Даже Ильза, обычно прикованная к своему скрипучему креслу, ковыляла между домами, раздавая указания и поплёвывая в сторону нерасторопных.

Все готовились к Празднику Солнца — празднику настолько древнему, что в Небесном Утёсе о нём помнили лишь как о строчке в пыльных фолиантах мастеров-догматиков. Где-то между «ересью солнечного культа» и «запретом на поклонение неутверждённым энергетическим источникам».

Но здесь, в Ветвистом Кресте, он не просто жил — он дышал и пыхтел, пах дымом и жареным салом.

— Это когда солнце самое сильное! — Лира крутилась вокруг Улисса, пока он, краснея от усердия, пытался нанизать мясо на вертел. — Бабушка Ильза говорит, что раньше в этот день даже машины останавливали!

Лоренц, проходя мимо с подпрыгивающим на плече бочонком, хмыкнул:

— Машины не останавливают. Никогда.

К вечеру на поляне развели большой костёр. Оранжевые, живые блики которого плясали на лицах собравшихся. Сладковатый запах жареной свинины смешивался с ароматом свежего хлеба. Лоренц разливал по глиняным кружкам самогон, от которого в горле сразу вспыхивал пожар, а потом разливалось смиренное, покладистое тепло.

— Садись, городской, — хрипло позвала Ильза, подвинувшись на бревне. — Заняла место для тебя. Заслужил.

Улисс опустился рядом, почувствовав, как тугое напряжение понемногу отпускает. Костёр трещал, а искры взлетали в темнеющее небо, смешиваясь с первыми робкими звёздами. Кто-то затянул старую песню — о шахтёрах, которые «роют землю, как кроты, а дышат, как машины». Голоса сначала подхватили неуверенно, но постепенно слились в единый, мощный поток.

— Вот так мы живём, — сказала Марта, протягивая Улиссу дымящийся кусок мяса на растянутой пружине. — Когда есть повод — радуемся. Когда нет повода — находим его. Главное, не дёргай — разожмётся и горячим в глаз получишь, — указала она на пружину.

Лира плюхнулась на землю рядом с Улиссом, хрустя шестерёнчатым печеньем.

— А в городе разве не так празднуют? — спросила она с ранящей непосредственностью.

Улисс задумался, вспоминая выверенные до секунды приёмы в Небесном Утёсе, где каждое движение было частью сложного обряда.

— В городе... всё по-другому, — наконец выдавил он. — Там не принято просто... быть.

— Ну и дураки, — рассмеялась Ильза, звонко чокнувшись с ним кружкой. — Выпей, городской. Может, хоть это тебя научит жить.

Он выпил. Напиток обжёг горло, но следом разлилось обволакивающее тепло. И вдруг Улисс осознал — он смеётся. Искренне, без оглядки, как не смеялся... кажется, уже очень давно.

Лоренц подсел к нему, жестом предложив добавить в кружку чего-то из тёмной бутылки.

— Ну что, всё ещё думаешь, что мы тут дикари?

Впервые за много лет слова отца об «опасной черни, которая перережет ему горло» казались не просто ложными — они были жалкими. Эти люди делили самое последнее, но в их делах было больше достоинства, чем во всех аристократах Небесного Утёса.

— Я так и не думал... — смутился Улисс.

Костёр догорал, превращаясь в груду раскалённого, багрового угля, но никто не торопился уходить. Ян достал из сарая допотопный патефон, сдул пыль с единственной шеллаковой пластинки, и под её простую мелодию несколько подростков пустились в пляс. Улисс откинулся назад, упираясь ладонями в ещё тёплую землю, и уставился на звёзды. В груди было странное чувство — что-то сжатое годами наконец разжалось.

Он не заметил, как уснул прямо там, у костра, под шёпот листьев и мерное потрескивание углей. И впервые за долгое время ему не снились кошмары. Только поле, бескрайнее и залитое солнцем, по которому он шёл, и не было ни конца, ни края этой дороге.

Глубокой ночью, когда угли уже тлели багровыми глазами, а патефон давно умолк, его разбудил лёгкий толчок в бок.

— Зайди в дом. Ночью на улице прохладно, простудишься, — стоявший над ним Лоренц был лишь тёмным силуэтом на фоне звёзд.

Марта неподалёку сгребала объедки в ведро для свиней, её очертания колебались в дымном мареве.

— Я никогда не спал под открытым небом, — признался Улисс, глядя на звёзды.

— В городе небось и прилечь-то негде — патруль заберёт, — бросила Марта.

— Механический патруль к нам не заходит, — вдруг, сам не зная почему, сказал Улисс. — Небесный Утёс охраняют люди.

Повисла густая, внезапная тишина. Угли на кострище с тихим шипом дотлевали. Лоренц медленно достал трубку, раскурил её. Яркая точка огня вспыхнула и погасла. Дым вырвался кольцом, повис петлёй.

Он набрал дыхание в лёгкие, чтобы что-то сказать, но не успел. В эту самую секунду ночь разрезал звук. Чужеродный и противоестественный. Это было нечто среднее между сухим, безжизненным лязгом шестерёнок и предсмертным, полным ужаса хрипом раненого зверя.

Все взоры резко метнулись к краю деревни. Оттуда, из-за крайних домов, из мрака, не отражая лунного света, медленно, неотвратимо двигались низкие, угловатые фигуры.