Следующие несколько дней Улисс набирался сил, бесцельно шатаясь по деревне. Но было тут одно место, которое никак не давало ему покоя. Крайняя избушка, где тропинка, сминаясь под подошвами, наконец сдавалась и расползалась в мокром, темном поле. Каждый раз, проходя мимо, он чувствовал спиной долгий и бесстыдный взгляд.
Старуха Ильза казалась частью пейзажа — древняя, как сами холмы. Лицо её напоминало высохшую картофелину — всё в буграх и глубоких впадинах, с двумя маленькими глазками. Они блестели с неожиданной остротой, словно два отполированных осколка шрапнели. Седые волосы торчали, будто провода на брошенном телеграфном столбе.
В тот вечер она, как обычно, восседала в механическом кресле-качалке. Чугунный маховик под сиденьем хрипел и скрипел, отсчитывая ровно десять минут укачивания, после чего требовал нового пинка стоптанным башмаком.
— Эй, городской! — крикнула Ильза, выпуская сквозь редкие зубы кольцо дыма. — Иди сюда, коли руки не для скуки приделаны. Сделай себя полезным.
У её ног судорожно барахталась безногая рыжая курица с выщипанным боком и взглядом, полным птичьего презрения.
— Марта её Лысой зовёт, — пояснила старуха, тыкая сигаретой в сторону несчастной птицы. — Лиса лапы отгрызла. Теперь волочится, как инвалид.
Улисс осторожно присел на корточки. Злющая тварь тут же клюнула его в палец.
— Я не ветеринар, — пробормотал он, посасывая проступившую каплю крови.
— А я и не просила лечить, — Ильза пнула жестяную банку. Детали разных калибров выкатились с металлическим звоном. — Сделай ей новые ноги.
Работа началась с выбора материалов: пружины от капканов — для упругости, кривая ложка («Всё равно только мешается», — буркнула Ильза) — основа, кожаные ремни от старого седла — для креплений.
Лысая наблюдала за процессом с немым птичьим скепсисом, периодически пробуя на клюв то детали, то снова пальцы Улисса.
Готовый механизм состоял из двух изогнутых пластин по бокам, четырёх упругих «пальцев» с кожаными подушечками и медной застёжки.
При первой примерке Лысая взбрыкнула, но затем — щелчок! Фиксация!
Курица замерла. Сделала шаг. Ещё один. И вдруг…
Прыгнула на забор! С неприличной для курицы скоростью.
— Чёрт возьми! — Улисс едва увернулся от пружинного снаряда.
Ильза закатилась в хриплом смехе:
— Ха! Теперь эта стерва будет всех обворовывать!
Действительно, Лысая уже мчалась через огород с чем-то блестящим в клюве, а за ней в панике неслась Марта с дуршлагом.
А старуха уже махнула рукой: — Катись. Я не люблю долгих прощаний.
Где-то вдали раздалось победное «Ку-ку-ку-дах!». Эхо от него ещё долго витало над деревней. А когда Улисс засыпал, ему чудился хриплый, пропахший дымом и самогоном смех Ильзы.
Эта какофония так и стояла в ушах, когда на следующий день Улисс снова пришёл к избушке. Он застал её в огороде за странным ритуалом. Ильза, присев на корточки, с аккуратной нежностью закапывала в черную землю какие-то железные обломки. Ее низкий голос напевал что-то, похожее на колыбельную: — Ржавей, миленький, ржавей…
Улисс присел рядом, подняв с земли спиральную пружину.
— Это... часть механизма?
— От последнего творения моего мужа-дурака, — прошипела Ильза, выхватывая из его рук деталь. Она плюнула на ржавый металл, прежде чем швырнуть его обратно в яму. — Называл его "Хозяин". Каждое лето выкапываю этот хлам... смотрю... и закапываю снова.
Она замолчала, вытирая грязные руки о фартук. Ветер шевелил ее седые, спутанные пряди.
— Зачем? — Улисс невольно понизил голос. Хотелось говорить тихо.
— Чтобы помнить. — Ильза повернула к нему лицо. В ее глазах не было горя — там жила старая ярость, настоявшаяся в темноте и одиночестве. — Он работал на Лорда-Конструктора.
Улисс беззвучно сглотнул.
— Собрал этого монстра по старым чертежам. Три года кормил углём и маслом, как родное дитя. — Она провела кривым пальцем по гравировке на детали, оставляя масляный след. — Четыре металла и безумия, паровой котёл вместо сердца... Всего один глаз — красный, как раскалённый уголь. А когда запустил... — Земля в ее кулаке с хрустом превратилась в пыль. — Первый удар — чик! И нет головы. Как тыкву раздавил. Инквизиция всё забрала. И тело, и Железномордого. Оставили мне только... это.
Ее рука дрогнула, указывая на яму с обломками.
— Ни одна блестящая дрянь не вечна, — прошептала она.
Улисс почувствовал, как по спине пробежали мурашки. В памяти всплыло существо из тоннелей.
Прежде чем он успел что-то спросить, Ильза резко встала, отряхивая запылённые колени:
— Ладно, хватит болтовни. Поди-ка в дом, принеси синюю склянку с буфета. Да смотри не перепутай — зелёная для наружного...
Когда он вернулся, старуха уже сидела в своём кресле. Она выхватила бутыль, откупорила зубами и залпом хлебнула. Её горло конвульсивно протолкнуло жижу в пищевод.
— Механизмы должны ржаветь, парень. — Голос внезапно стал твёрже. — Особенно те, что притворяются разумными. Особенно... "Хозяева".