Империя Чугунного Неба

Глава 31. Двери закрываются

— Готовы? — Лоренц вбивал последний заряд в мортиру. Голос — хриплый напильник, точивший предрассветную тишину.

— Нет, — басом отозвался Брант, перекатывая увесистый кузнечный молот. — Но дерьмо уже на вентиляторе. Отступать некуда!

Лес содрогнулся.

Не зашелестел — затрещал по швам.

Ветви столетних елей ломались с сухим хрустом, будто невидимый великан продирался сквозь чащу.

И между стволов мелькнул первый отблеск — холодный, слепой, лишённый смысла.

Лоренц щёлкнул предохранителем. Пальцы, в пятнах сажи, дрожали не от страха — от сжатой, как пружина, ярости.

— Они идут.

Брант плюнул. Слюна, густая от табака, шипя врезалась в снег. Его лицо лоснилось от пота. Изо рта шел горячий пар.

Улисс не шевелился. Стоял, как каменное изваяние, вросшее в промёрзшую землю. Его мёртвая рука сжалась — что-то похожее на червей под кожей зашевелилось. — Хозяин с ними!

И лес разорвался!

Первый Железномордый вырвался из чащи.

Не солдат —снаряд.

Его корпус, отражал лица — измождённые, озверевшие.

— ОПОЗНАНИЕ СОВЕРШЕНО. — Голос не звучал — вгрызался в барабанные перепонки. — ПРОТОКОЛ ИЗБАВЛЕНИЕ АКТИВИРОВАН. ДА БУДЕТ ТАК!

Лоренц выстрелил первым.

Грохот мортиры разорвал воздух. Рубленый свинец впился в грудь Железномордого. Разорвал полированную броню, как гнилую доску. Существо взвизгнуло невыносимо для уха и рухнуло на рельсы, выплеснув из пробоины маслянистую жидкость.

Ян дёрнулся, но не побежал. Пальцы вцепились в старую паровую винтовку, приклад дрожал у его плеча.

— Чёрт... Чёрт! — бормотал он, нажимая на курок.

Оружие взвыло, как раненый зверь и выплюнуло раскалённую пулю. Она просвистела мимо головы нового Железномордого, оставив дымящуюся борозду на стволе.

— Целься, мальчишка! — рявкнул Лоренц, перезаряжая мортиру.

Ян стиснул зубы. Прижал приклад к плечу.

Второй выстрел.

Попадание!

Пуля вонзилась в шов на шее Железномордого, и тот захлебнулся маслом, как утопленник. Его линзы померкли, корпус рухнул, задев Яна плечом.

— Получилось... — выдохнул парень.

Из дыма вынырнул ещё.

Брант бросился вперед. Молот сверкнул дугой. Удар по шву на шее на шее — металл прогнулся с противным хрустом. Железномордый замер, его линзы судорожно сфокусировались на Бранте, будто в немом удивлении...

И… рухнул на колени.

Очередной не стал церемониться.

Латунный гигант. Весь в зазубринах и клеймах боевых частей, рванул вперед и ударил Бранта плечом. Тот взлетел, как тряпичная кукла, и рухнул на рельсы, выдыхая воздух хриплым стоном.

— Брант!

Марта рванулась вперед, старый двуствольный дробовик в руках.

Два выстрела — два оглушительных ка-раха! — и Железномордый зашатался. Но не остановился. Пули лишь оставили вмятины на его корпусе.

Он шел на нее, неспешно, методично, как палач.

И тогда что-то ударило ему в бок.

Гефест.

Он врезался в Железномордого, сбив с ног. Они покатились по снегу, два металлических тела, сплетенные в смертельных объятиях, высекая искры из камней и рельсов.

Гефест первым оказался сверху. Его пальцы впились в голову противника, сжимая, пока линзы не треснули с хрустом разбитого стекла.

— ОШИБКА ... ОЖИДАЙТЕ…

Железномордый дернулся, его движения стали резкими, рваными.

Но Гефест не отпускал.

— Я не такой как ты! — прошипел он, и в его голосе зазвучала ненависть. — Я не с вами!

И со всей силы ударил его головой о рельс.

Корпус треснул, как спелый плод.

Двое бросились на Улисса, но его чёрная рука пела — словно выла на высоких нотах, суставы скрипели под нагрузкой. Один удар — и грудная пластина Железномордого сложилась, как бумага. Другой — и голова второго отлетела, крутясь в воздухе, как мяч.

Но Железномордых было больше.

Много больше.

Из леса выходили десятки.

Их линзы мерцали в сумерках, как звёзды в чёрном небе — холодные, безжалостные, бесчисленные.

Лоренц выстрелил последним зарядом. Выстрел срикошетил от бронированного лба Железномордого, оставив лишь царапину.

— Чёрт!

Брант, стиснув зубы, поднялся, держась за бок. Рубаха алела.

— Ну что, старина, — хрипло сказал он Лоренцу. — Похоже, это конец.

Лоренц взглянул на него — и усмехнулся, кривой, усталой улыбкой.

— Не самый худший.

Марта стояла рядом, её руки сжимали дробовик. Стволы дымились. Патроны кончались.

— Хоть умрём стоя.

И тут из глубины депо…

Сквозь грохот боя…

Прорвался низкий, протяжный, осипший гудок паровоза!

Сердце каждого выжившего ёкнуло от внезапной, болезненной надежды.

— К поезду! — закричал кто-то. — Бегите!

Началась отчаянная суета. Раненых заталкивали в уже тронувшиеся со скрипом вагоны. Деревенские мужики, те, что ещё не успели запрыгнуть, прикрывали отход, отбиваясь самодельными ружьями, пистолетами и зубилами с паровым приводом.

Один — коренастый, с сединой в бороде — всадил лом в брюшной отсек Железномордого, пока тот не вырвал ему горло сервоприводом.

Двое других закидали очередного стальным мусором — болтами, гайками, кусками арматуры — пока его линзы не потухли, захлёбываясь искрами.

Молодой паренёк (тот самый, что предлагал бросить слабых) прыгнул на спину механизму с криком: «Это за мать!» — и воткнул отвёртку в ушко шестерни. Машина рухнула, увлекая его под себя — хруст костей потонул в рёве боя.

Ещё один в меховой шапке успел раскроить одному голову молотом, прежде чем трое других расстреляли его в упор. Он упал на спину, не выпуская оружия, и успел плюнуть в ближайшего перед тем, как линзы того затянуло тьмой.

Их не назовут героями.

Но они не побежали.

Лоренц и Брант, прикрывая отход других, отрезанные волной Железноликих оказались спиной к спине. Они переглянулись. Без слов. Они оба знали.

— Иди, — бросил Лоренц, отбивая прикладом атаку. — У тебя семья.

— Хочешь один быть героем? — усмехнулся Брант. — Не выйдет, деревенщина!

Кольцо железяк сомкнулось. Они были окружены.

Как хищники, знающие, что добыча не уйдёт.

— ПРЕКРАТИТЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ. ВАШ НОВЫЙ ЦИКЛ НАЧНЁТСЯ В: КАМЕРЕ ПНЕВМАТИЧЕСКОГО ПРОСВЕТЛЕНИЯ.

Лоренц плюнул к их ногам.

— Идите к чёрту.

— Эй, железки! — крикнул Брант, вытирая кровь с губ. — Я хоть на тот свет попаду, а вы?

Железномордые ответили молчанием.

Потом — выстрелом.

Пуля вошла Бранту в живот. Он осел на колени, но не упал.

— Лира... — прошептал он, глядя куда-то вдаль, туда, где скрылся «Лесной краулер». — Беги, дочка...

Вторая пуля попала ему в грудь.

Он умер стоя.

Марта, уже стоявшая на подножке вагона, увидела это. Она не закричала. Она зарычала.

Дробовик грохнул дважды — два Железномордых рухнули у её ног.

Третий выстрел — уже в неё — пробил плечо.

— Иди... к чёрту... — выдавила она, теряя сознание. Но её успели поймать и втянуть внутрь вагона.

Лоренц бил прикладом.

В упор.

Прямо в линзы.

— За Ветвистый Крест! — крикнул он. — За друзей!

Его накрыли трое.

Клинки вошли тихо.

Он упал на спину, глядя в небо.

— Солнце... ещё... светит...

И замолк.

Ян бежал последним. Он почти догнал последний вагон, из которого ему протягивала руки Руби.

— Давай же! — кричала она, и на её лице был не насмешливый оскал, а настоящий, животный страх.

Он прыгнул. Пальцы вцепились в холодную скобу подножки.

— Держись!

И тут быстрый Железноликий схватил его за ногу.

— Нет, нет, нет! — закричала Руби.

Ян, вися на одной руке, выхватил ножик с гравировкой «Цех №7». Лезвие чиркнуло по гидравлической трубке на руке машины. Фонтаном брызнула маслянистая жидкость.

Пальцы разжались.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ. Счастливая. Испуганная. Он жив.

— Я... — прошептал он.

Пальцы разжались. Он медленно, почти невесомо, соскользнул с подножки и упал под колёса, которые уже не могли остановиться.

— НЕТ! — крик Руби был не криком, а воплем разрываемой души.

Ян лежал на боку, Вывернутыми руками.

Кровь была липкой и тёплой.

Он закрыл глаза.

«Трансконтинентальный Мамонт» набирал скорость, пробивая себе дорогу сквозь снежную пустошь. Снег клубами летел из-под колёс.

Железномордые бежали за составом.

Их когти впивались в обшивку вагонов.

Они, словно стальные пауки, взбирались на крыши, проламывали стены.

Грохот.

Визг металла.

Крики.

Всё смешалось в оглушительном хаосе внутри вагона. Ледяной ветер врывался в проломы, и снежная пыль оседала на раскалённый корпус Гефеста, шипя и превращаясь в пар.

Гефест, собрав последние силы, оттаскивал раненых вглубь вагона, когда увидел тела Лоренца и Бранта — их успели забросить внутрь в последний момент. Он откинулся у дверного проёма, видя кошмар внутри.

Железномордый, вползший через развороченную крышу, методично расстреливал из турели забившихся в угол людей. Другой волок за волосы молодую женщину. Какой-то мужчина, с окровавленным лицом, пытался подняться, чтобы броситься на него, и автоматная очередь пригвоздила его к полу.

Гефест попытался двинуться, но его нога подкосилась. Он рухнул, чувствуя, как что-то тёплое и вязкое вытекает из корпуса. Он видел их тела. Брант. Лоренц. Он запомнил их такими — не разорванными, а непокорёнными. Даже мёртвые, они сжимали оружие.

Руби, прижавшись к стене, с глазами, полными слёз, вдруг увидела это. Лоренц.

Его слова: «Сегодня мы можем выбрать, кем быть».

Она оттолкнулась от стены и, спотыкаясь об окровавленный пол, судорожно обыскала карманы Лоренца.

Пальцы наткнулись на кожаный прямоугольник сложенной карты.

Она сунула её за пазуху, и в этот момент от удара о препятствие вагон жутко застонал, и скорость стала падать.

И тогда она увидела Улисса.

Тот стоял посреди бойни, не двигаясь. Его лицо было бледным, а на лбу выступил пот. Он не просто смотрел — он боролся, сжимая и разжимая свою механическую руку, словно стараясь удержать что-то чудовищное внутри. Его глаза были прикованы к чему-то за окном.

Из леса, ломая вековые ели, вышел Хозяин.

Живой кошмар из металла и ярости.

Его корпус, покрытый шрамами сотен сражений, напоминал не крепость, а склеп на ногах. Шестерни размером с тележное колесо вращались внутри, издавая звук, от которого кровь стыла в жилах — не гудение турбины, а предсмертный хрип гиганта.

Его единственный глаз — алый, как расплавленная сталь — медленно скользил по полю боя, останавливаясь на каждом трупе, на каждой луже крови.

Он не говорил.

Он рычал звуком, похожим на самый низкий органный тон, сотрясал землю, заставляя кости вибрировать, а зубы стучать.

Улисс просто замер глядя на хозяина!

На этого железного бога.

И вдруг...

Заметался.

Глаза расширились. Дыхание участилось.

— Знаешь… Когда я бежал из Нижнего города... — его голос дрожал, словно у ребенка, — я видел в тоннелях существо...

Он задыхался.

— А потом старуха Ильза рассказала про Хозяина…. И я думал, что в тоннелях был ОН...

Палец дрожащей руки указал на Хозяина.

Тот сделал шаг.

Земля застонала.

— Я прятался... бежал...

Снег под ногами смешался с пеплом. Холодная пыль кружилась в воздухе, оседая на ресницах, на губах.

И тогда...

Улисс опустил голову.

— Но только сейчас я понял...

Его голос изменился.

Стал глубже.

Страшнее.

— Что он — всего лишь нелепая железка.

Хозяин замер.

Железномордые остановились.

Даже ветер стих.

— Настоящий зверь...

Улисс улыбнулся.

— Это я.

Руби рванулась к механизму сцепления.

Её пальцы вцепились в тяжёлый, обжигающе холодный рычаг.

— Держитесь! — крикнула она, и со всего веса повисла на нём.

Раздался оглушительный скрежет.

Сцепка разорвалась.

Вагон, в котором они находились, содрогнулся и начал быстро терять скорость, отставая от уходящего вперёд паровоза.

Оглохший от выстрелов и криков вагон вдруг оглушительно затих, и в этой новой тишине стал слышен жуткий, неторопливый скрежет — звук когтей Хозяина, проводящих по обшивке вагона снаружи.

Хозяин полз к ним.

К их одинокому, смертельно раненому вагону.

Улисс поднял руку. Тень от неё легла слишком длинной, слишком изломанной.

Щелчок.

Тьма зашевелилась.

Из-под сидений, из щелей в полу, из самых теней поползли… Они...

Маленькие… Чёрные, как зимняя ночь. Слишком длинные руки. Слишком много зубов.

— ЕРЕТИЧЕСКИЙ КОД ОБНАРУЖЕН. ПРИОРИТЕТ УГРОЗЫ ИЗМЕНЕН, — просипел ближайший Железномордый, но его тут же разорвали на блестящие осколки.

Это было не сражение.

Это было измельчение.

Улисс разорвал шов на своей механической руке.

Кожа лопнула.

Из его нутра донёсся звук, от которого кровь стыла в жилах — будто огромный механизм пробуждался после долгой спячки.

Воздух сгустился. Весь вагон задрожал. Ржавые рельсы под ним заскрежетали.

Улисс менялся. Его тело дёргалось, кости хрустели. Кожа лопалась, обнажая чёрные шестерёнчатые узоры, пульсирующие маслянистой жидкостью. Он превращался в ОНО.

Слишком высокое, слишком угловатое, его голова проломила потолок вагона.

Гефест, прижавшись к стене, мог только наблюдать.

ОНО бросилось на Хозяина.

Это была не битва, а столкновение двух титанических сил.

Когти Улисса оставляли глубокие борозды на древней броне Хозяина, с визгом срывая целые плиты. Латунная рука гиганта, отлетевшая от чудовищного удара, рухнула на обломки вагона.

Хозяин, словно раненый зверь, издал оглушительный рёв и нанёс ответный удар, отшвырнув ОНО к противоположной стене. Вагон содрогнулся от удара.

Но Улисс был быстрее, яростнее. Он не чувствовал боли.

Он впился в Хозяина снова, и под финальный аккорд монструозной силы и собственных ран гигант начал рушиться, его системы одна за другой выходили из строя с гулом угасающих реакторов.

И тогда... наступила тишина. Такая, какая бывает только после конца света. Густая, звенящая, нарушаемая лишь мерным падающим снегом и прерывистым, хриплым дыханием Улисса.

ОНО замерло. И стало медленно стягиваться обратно. Кожа срасталась над чёрными шестернями. Вскоре на коленях посреди развороченного вагона, среди тел и обломков, сидел Улисс. Он поднял голову. Он медленно поднял свою человеческую руку и посмотрел на неё, как на что-то чужое, затем сжал в кулак, и по его запястью прокатилась мелкая дрожь.

Его глаза, человеческие и уставшие, встретились с взглядом Гефеста.

В них не было торжества.

Лишь бесконечная, всепоглощающая пустота, в которой тонул вопрос: "Что я сделал?"

За его спиной, у сцепного механизма, стояла Руби.

Её пальцы онемели от холода металла, но внутри пылало всё. Этот ад, эта бойня, этот титан, сложенный в мясо и провода… и он. Улисс. То, во что он превратился. То, что скрывалось под кожей.

Она медленно выпрямилась, отрывая ладони от ледяного рычага. Дыхание застывало в легких рваной сосулькой. Воздух был густым от запаха свежей крови, сожжённой изоляции и… тишины. Звенящей, абсолютной, выдавленной из мира силой нечеловеческого ужаса.

Её взгляд упал на спину Улисса. Он сидел на коленях, всего в нескольких шагах, сгорбленный, трясущийся. Просто человек. Слишком хрупкий сосуд для той тьмы, что только что разорвала бога на куски. И в этой хрупкости было страшнее, чем в самом чудовище.

И тогда её пальцы нащупали у себя на груди жёсткий уголок кожи. Карта. Лоренц. Его хриплое: «Выбирай, кем быть».

Цена выбора. Вот она. Разлитая вокруг, алая на белом.

Она сделала шаг.

Хрустнул осколок стекла под ботинком.

Звук громоподобным эхом разнёсся в мёртвой тишине.

Улисс вздрогнул, но не обернулся. Второй шаг. Третий.

Она прошла мимо него, не глядя, чувствуя спиной его сжавшуюся боль. Подошла к Гефесту. Его рана сочилась маслянистой жидкостью, пахшей озоном и железом.

И тут разрезая тишину — протяжный, осипший от боли гудок «Трансконтинентального Мамонта».

Он не звал вперёд.

Он останавливался!