Гефест помнил каждый момент, как кадры из кинетоскопа:
— Угрюмый, ломающий замок паровым зубилом, его мускулистые руки вздувались от напряжения. — "Чертовы шестерёнки... Руби, держи свет!"
— Руби, изящно скользящая между ящиков, её смех, когда она ловила на лету выпавшие золотые пластины. — «Ой, простите!» — её пальцы играли с кремнёвым пистолетом, направляя ствол то на сейф, то на ошеломлённых стражников.
— Собственные руки, ловко отключающие механизмы Железномордых. Не ломая. Лишь на секунду замыкая контакты. Он чувствовал, как эфир в небольшом сосуде пульсирует в такт его действиям, словно второе сердце.
...и где-то рядом Тощий, нервно хохотавший, когда подносил нож к горлу оглушённого инквизитора. — «Не дёргайся, сволочь! Это просто... царапина!»
— Внезапный хруст костей и глухой стон. Гефест повернул голову ровно настолько, чтобы увидеть, как пуля инквизитора вошла Угрюмому чуть ниже ключицы, когда тот пытался...
Гефест резко оборвал поток воспоминаний. Он никого не убивал — лишь защищал. Но почему тогда на его холодных пальцах застыли тёмные подтёки, оставшиеся от отчаянной попытки зажать рваную рану Угрюмого?
Линялая луна… холодная и безжалостная, висела над спящим городом, заливая его переулки мертвенным серебристым светом. Тени от карнизов и труб ложились на мостовую резко, словно ножевые порезы. В этой призрачной пустоте двигались три фигуры — беглецы, оставляющие за собой кровавый след.
Гефест шагал тяжело и неуклонно, его гладкий корпус отбрасывал блики в лунном свете. Через плечо он нёс безжизненное тело Угрюмого — лицо с перекошенным ртом, изуродованное старым ожогом, теперь казалось ещё более гротескным в бледном сиянии ночи. Капли крови падали на снег, растекаясь алыми пятнами, словно цветы, расцветающие на белой ткани. В другой руке он сжимал небольшой баллон с эфиром — стеклянный сосуд, оплетённый стальными нитями, пульсировал изнутри голубым светом, как живое сердце.
Руби шла впереди, её плащ с меховой оторочкой развевался за спиной, словно крылья ночной хищницы. Каблуки отбивали чёткий, почти механический ритм, эхом разносящийся по пустым переулкам. В одной руке — кремнёвый револьвер, в другой — небольшой, но явно тяжёлый сундук. Её губы, яркие, как свежая кровь, были слегка приоткрыты, обнажая острый клык.
Тощий Длиннопалый ковылял справа, его длинные, паучьи пальцы цеплялись за складки одежды, словно боясь потерять последнюю нить, связывающую его с этим миром. Он украдкой бросал взгляды на вздымающуюся грудь Руби. Его дыхание было прерывистым, а глаза метались из стороны в сторону.
— Хорошо повеселились! — его визгливый голос разорвал тишину, но в ответ повисло лишь молчание.
Он притворно улыбнулся, обнажив жёлтые зубы.
— Тебе помочь, Руби?
Девушка даже не повернула головы. Но её губы — алые, влажные — дрогнули в лёгкой, почти детской ухмылке.
— Побереги себя, дружок. Ты ранен, — её голос звучал сладко, но глаза оставались холодными, как лёд.
Они шли ещё некоторое время, пока не оказались у края огромной свалки — ямы, куда сбрасывали отходы рынка. Руби остановилась, оглянулась.
— Тут мы разойдёмся.
Тощий замер.
— Так быстро? — его голос дрогнул. — Я думал, ты пригласишь меня в гости…
Руби молча открыла сундучок. Золотой блеск вспыхнул в темноте, осветив её лицо — холодное, прекрасное, как лезвие. Она достала пять тонких пластин и протянула Тощему.
Тот недовольно скривился. Его взгляд скользнул к телу, которое нёс Гефест.
— Его доля тоже моя.
Руби медленно подняла глаза. Её ресницы, густые, как у фарфоровой куклы, хлопнули.
— Вы даже не были знакомы…
Тощий заскрипел зубами.
— И баллон… что в нём? — его голос сорвался на визг.
— Это не твоё дело. — Гефест повернул к нему голову, оптические линзы сузились.
Тощий резко рванул руку в карман. В его пальцах мелькнул рекомбинатор — странное устройство с изогнутыми дугами и мерцающим сердечником. Он направил его на Гефеста.
— Я зна…
Выстрел прозвучал как хлопок рвущейся бумаги.
Тощий пошатнулся. Его глаза округлились, рот открылся, но не издал ни звука. Он сделал шаг назад, другой — и сорвался в яму. Его тело, переворачиваясь, катилось вниз, ударялось о груды мусора, пока окончательно не исчезло в темноте.
Руби опустила дымящийся револьвер.
— Зна-а-а… знал… — передразнила она Тощего, смешно скорчив его испуганную гримасу. Её голос звучал нарочито тонко, игриво. — Зато теперь никто не будет делиться.
Она аккуратно положила пластины обратно в сундук. Защёлка захлопнулась с тихим, окончательным щелчком.
Снег падал густыми хлопьями, медленно погребая тело Тощего под белым саваном. Руби не отрывала взгляда от Гефеста, её алые губы сжались в тонкую ниточку.
— Ну, что ты так смотришь на меня? — её голос звучал резко, но в глубине — почти защищаясь. — Ты же видел, он хотел убить тебя.
Гефест медленно отвел взгляд. Его металлические пальцы сжали баллон чуть сильнее, чем нужно. Он смотрел в яму, где снег уже начал скрывать очертания тела, будто сама земля спешила стереть следы этого вечера.
Руби бросила взгляд на рекомбинатор, валявшийся у её ног, потом — на Гефеста, на сосуд с эфиром. Её глаза сузились на мгновение, будто она взвешивала что-то. Затем резким движением ноги она подбросила устройство в яму.
— И его тоже, будь любезен. — Она кивнула на тело, всё ещё лежащее на плече Гефеста.
Гефест замер. Даже без лица было видно — ему не хотелось этого делать. Его движения, когда он наконец сбросил тело вниз, были медленными, почти неохотными.
Потом он разжал ладонь и пригляделся к сосуду с эфиром. Его пальцы скользнули по металлической обвязке, проверяя герметичность клапанов.
Руби мечтательно вздохнула:
— Ах, сколько прекрасного шёлкового белья я могла бы купить… — Она театрально отвернулась. — Ладно, забирай.
Вдруг.
Свет дёрнулся.
Гефест и Руби обернулись в унисон.
Из тени шагнула фигура.
Длинный плащ впитывал окружающий мрак.
Он двигался бесшумно — ни звука шагов, ни хруста снега.
Даже воздух, казалось, не шевелился вокруг него.
Это был… Улисс.
— Я наконец-то понял. — его голос был низким, безжизненным. — Спасибо, что всё сделал.
Его взгляд упал на баллон в руке Железноликого.
Гефест молча кивнул, его глаза мерцали в темноте.
Улисс шагнул вперёд.