Империя Чугунного Неба

Часть II Глава 20. Отречение

Солнце, бледное и жестяное, пробивалось сквозь изморозь. Доки гудели, но не от жизни — от работы. От механического ритма, в котором люди и Железномордые двигались как единый организм.

На перекрёстке, где пути сходились как шрамы, стоял Железноликий-проповедник.

Его корпус, некогда золочённый и украшенный священными гравировками, теперь был покрыт слоем копоти и инея. Голосовой модулятор, настроенный на указующую тональность, звенел в такт работе ближайшей паровой турбины:

— И узре-е-е-л Догматик Истину в движении шестерён… — Скрежет. Шипение. — Ибо лишь в подчинении Закону Механики обретает душа спасение…

Люди проходили мимо, опустив головы.

Железноликие сбавляли ход, их линзы мерцали в такт каждому слову.

— Горе т-е-е-ем, кто противится Воле Верховного Догматика! Ибо будут они вырваны, как шестерня, что не встаёт в паз…

Лишь один прошел мимо, не сбавляя шаг. Тяжелые латунные ступни вдавливались в снег. В руках он держал две массивные коробки, поставленные одна на другую. Груз не доставлял ему неудобств — шестерни в суставах плавно вращались, без скрипа, без заминки.

— Ставь сюда, — махнул рукой человек в кителе, тыча пальцем на груду ящиков у трапа.

Гефест послушно опустил коробки. Вокруг кипела работа: люди и Железномордые грузили товары на "Громоздкого" — пароход, обшитый латунью и клёпаной сталью, с высокими дымовыми трубами, изрыгающими угольный дым. Гребные колёса с резными лопастями медленно покачивались у бортов, а паровые свистки оглушали порт пронзительными гудками.

— Эти были последние. Передай хозяйке... — Человек протянул Гефесту четвертьпара.

Железноликий медленно поднял глаза.

— ТУТ ПОЛОВИНА.

— Ах да… — Моряк почесал затылок и моментально достал ещё четвертак.

Гефест забрал деньги, сунул их в потайной карман мантии и отправился дальше, вглубь городских окраин.

За последние полгода Гефест изменился.

Его корпус больше не украшали затейливые завитки — только гладкая черная сталь и функциональные пластины. На груди выбита гравировка с серийным номером, как у всех новых Железномордых. Даже плащ был другим — чёрный, без узоров, с глубоким капюшоном.

Только рост — на голову выше обычных моделей — и тёплые огоньки в глазах выдавали в нём старую модель.

Гефест натянул капюшон, и на него тут же, как белые мухи, осели холодные снежинки. Он остановился, поднял голову.

Снег падал на его линзы, таял, оставляя мутные следы.

Впереди, как и полгода назад, стояла Амбаркадерия. Высохший кит, превращённый в питейное заведение, по-прежнему был монументом неизменности в этом вечно меняющемся городе.

Он постучал в служебную дверь.

Бармен с паровым носом молча впустил его через служебный вход.

Гефест поднялся по скрипучей дубовой лестнице, каждый его шаг заставлял дерево слегка стонать под тяжестью металлического тела. На втором этаже, рядом с неприметной дубовой дверью, висела потёртая медная табличка с гравировкой:

«Руби 'Клык' Картер – Администратор. Приём по личным вопросам: никогда.»

Его механические пальцы нашли потайной крючок под табличкой. Лёгкий щелчок – и дверь бесшумно отворилась, выпуская знакомый аромат пороха и дорогих духов.

Комната, больше похожая на будуар, встретила его привычным сочетанием роскоши и смертоносной практичности:

Стены отделаны медными панелями с гравировкой в виде игральных карт. Тяжелые бархатные шторы глубокого бордового оттенка защищают от любопытных глаз, но пропускают тусклый свет газовых фонарей с улицы.

Где-то в углу тикали старинные часы, а из паровой трубки вырывалось размеренное шипение.

За ширмой послышался шелест шелка.

— Это ты, дорогой? — раздался игривый голос.

Она появилась из-за складок ткани, абсолютно голая. Её дикие черные волосы рассыпались по спине, а на левой скуле четко выделялась татуировка — перечеркнутое зубчатое колесо.

— Как прошло? — девушка подошла к зеркалу в медной раме, любуясь своим отражением.

— Они отбывают завтра на рассвете, — ответил Гефест, его механический голос звучал ровно, но в нем чувствовалось напряжение. — Баллон с эфиром уже на борту. Охраняют четверо патрульных и двое инквизиторов. Двоих гвардейцев можно не считать.

— А золото? — Она повернулась к нему, притворно-наивно приподняв бровь.

— Руби... — в его голосе зазвучало человеческое осуждение. — Ты же знаешь, что меня это не интересует.

— Ну, Гефестик, конечно, знаю, — она протянула руку и провела острым ногтем по его грудной пластине. — Но ведь наше предприятие нужно как-то финансировать.

— Как и твое новое шелковое белье? — в его механическом голосе появились саркастические нотки.

Руби фыркнула и, оттолкнувшись от него, направилась к столу.

—Ха-ха-ха... Ты слишком много времени провел с бывшим хозяином и перенял его привычки, — она быстро набросала несколько строк на клочке бумаги.

— Он не был моим хозяином, — прозвучал тихий, почти тоскливый ответ.

Девушка свернула записку, вложила ее в медный контейнер и отправила по пневмопочте. Контейнер со свистом исчез в трубе.

— Выходим в полночь, — Руби обернулась к Железноликому, игриво улыбаясь. — И не забудь смазать шарниры. Не хочу, чтобы твой скрип нас выдал.

Она послала ему воздушный поцелуй и скрылась за ширмой, оставив после себя лишь тонкий шлейф духов и ощущение опасной игры.

Гефест замер на мгновение, его слуховые сенсоры уловили последний шелест шелка за ширмой.

Когда стрелка часов совпала с вертикальной осью, он беззвучно вышел через служебный ход. На улице его сразу обступила снежная круговерть. Лунный свет, преломляясь в миллионах снежинок, создавал иллюзию движущихся теней.

Руби ушла первая и уже ждала у доков, её грациозный силуэт выделялся на фоне спящего "Громоздкого". Пароход действительно напоминал огромного зверя — пар из клапанов вырывался редкими клубами, словно дыхание, а корпус слегка покачивался на воде, будто чудовище во сне.

Снег кружил в темноте, оседая на плечевых пластинах Гефеста с тихим шипением. Каждая снежинка, касаясь раскалённых участков его корпуса, мгновенно превращалась в пар, создавая вокруг него мистическое облачко. Железноликий стоял в тени, чуть позади Руби, наблюдая, как хлопья тают на поверхности его плечевых поршней, оставляя микроскопические следы окисления.

Перед ними кучковались двое:

Угрюмый кочегар — его перекошенный рот, изуродованный старым ожогом, кривился в вечной гримасе недовольства. Глаза, привыкшие к полумраку котельных, устало смотрели из-под нависших бровей.

И Тощий Длиннополый — его костлявые пальцы, похожие на паучьи лапки, беспокойно дёргали заляпанные жиром полы сюртука. Взгляд, быстрый и нервный, скользил по Гефесту с явным раздражением.

— Где ты их откопала? — пробурчал Гефест, его голос звучал глухо, словно сквозь слой масла и шестерён.

Тощий дёрнулся, как будто его ударили током.

— Это он нам? Он ещё и дерзит? — его тонкий голос взвизгнул.

— Мальчики, не ссорьтесь, — Руби усмехнулась, поправляя кожаные перчатки. — Мы все здесь прекрасно заработаем.

— Научи свою игрушку манерам, — Тощий плюнул под ноги Гефесту. — Ему не помешало бы... обновление.

Гефест медленно отвернулся.

— Тише, — внезапно прошипел Угрюмый. — Вон они.

Все замерли. Даже Тощий перестал дёргаться. Гефест погасил огни в глазах, превратившись в безжизненную статую.

Где-то впереди, сквозь метель, прошли двое гвардейцев. Их фонари выхватывали из темноты клочья снега и мокрые булыжники мостовой.

— Теперь можно, — скомандовала Руби, и её голос прозвучал как стальной клинок, разрезающий ночь.

Тень Тощего тут же метнулась вперёд, а Угрюмый тяжело засеменил следом. Руби шагнула вперёд, но на мгновение обернулась:

— Идёшь, дорогой?

Гефест молча активировал приводы. Где-то в его груди глухо щёлкнул переключатель, и он двинулся следом, оставляя на снегу чёткие следы от стабилизаторов. Снег падал на его плечи, тут же превращаясь в пар.