Империя Чугунного Неба

Глава 5. Остывшие камни

Улисс стоял на краю поля, где ржавые зубья брошенного плуга торчали из земли. Ветер гулял между холмами, шевеля пожухлую траву, пахнущую дымом и прелыми яблоками. Здесь не было фабричного гула, только редкие крики детей, далёкий лай собак и скрип ветряка. А деревня дышала! Неровно. С хрипом. Подобно паровому агрегату на последних углях.

— Нравится вид? — за спиной возник Ян.

Парень подошёл, сунув руки в карманы потрёпанной куртки.

— Вид? — Улисс окинул покосившиеся заборы, крыши, поросшие мхом, и чёрную полосу леса на горизонте. — Похоже, мир здесь просто сдался и тихо сгнивает.

Ян фыркнул, пнув камень.

Ветер донёс запах дыма — где-то топили печь. Не углём, не фабричным коксом, а простой древесиной. Чистый, почти забытый аромат.

— Вы так просто живёте здесь? Сами по себе?

— Живём. — Ян выплюнул травинку. — Пока можем.

Внизу, у реки, дети гоняли мяч, сшитый из тряпок и набитый сухой травой. Их смех был резким и бесстрашным, как щебет птиц.

— Я видел… у одной девочки противогаз инквизиции, — не удержался Улисс.

— Трофеи, — безразлично ответил Ян. — Раньше наведывались... Проверяли, не завелись ли «неучтённые элементы». — Он провёл пальцем по еле заметному беловатому шраму на щеке. — Мы научились прятаться, и они перестали приходить.

Напряжение скользнуло по его лицу, но тут же исчезло.

— Ладно. Пойдём, покажу кое-что.

Он повёл Улисса через поле к старой мельнице. Её покосившийся каркас был опутан паутиной медных трубок, по которым всё ещё пробегали редкие судорожные толчки пара. Фундамент оплетали трубы потолще, они уходили под землю. Два паровых крыла навеки застыли, но третье всё ещё подрагивало на ветру, издавая скрипучие стоны. Внутри — затхлость прогорклой муки и перегоревшего машинного масла.

Пахло временем, которое здесь текло иначе — не вперёд, а по спирали водоворота.

— Смотри.

Ян откинул половицу. Под ней был люк с медными краями, отполированными тысячами прикосновений.

— Припасы, если надо будет отсидеться.

Лестница поскрипывала, сопровождая их в огромный подвал. Спуск показался Улиссу бесконечным, каждый шаг отзывался слабостью.

Ступени под ногами были разной высоты.

Свет факела, жирный и коптящий, выхватывал из мглы толстобокие бочки, от которых несло забродившей тоской, и ящики, набитые ружьями-уродцами с приваренными к прикладам железяками. В углу, подбоченившись, стояла ручная мортира. Докризисная модель со свежей царапиной на боку — будто кто-то недавно пытался заставить её заговорить.

На стене — карта. Не официальная, не та, что печатали в столичных типографиях с гербом Империи. Это был рукотворный чертёж на кусках сшитой кожи, испещрённый пометками, стрелками, перечёркнутыми маршрутами.

— Лесные тропы? — спросил Улисс, проводя пальцем по линиям.

— Не только. — Ян ткнул пальцем в переплетение линий. — Тут нарисованы и реки, по которым ты приплыл.

Улисс прищурился:

— Я приплыл по тоннелям.

— По рекам Первых Механиков? — Ян резко обернулся, глаза стали круглыми, как шайбы. — Я думал, за одно упоминание о них грозит…

— Грозит. — Улисс поднёс к лицу Яна перебинтованную руку.

В этот момент сверху донёсся грохот, и в люк свесилась голова Марты.

— Моё сердце как чувствовало, что вы тут! Вылезайте!

Она схватила Яна за ухо и дёрнула вверх.

— Ты решил выболтать чужаку все наши секреты? Сегодня останешься без ужина!

Повернувшись к Улиссу, она ткнула в него пальцем:

— А ты — лучше держаться подальше от наших секретов!

Когда они выбрались наружу, ветер подхватил листья и швырнул через поле, где закатное солнце заливало небо алым. Последние лучи пробивались сквозь гигантские пальцы облаков.

Когда Марта наконец скрылась за поворотом и её гневные крики, смешанные с перепуганным кудахтаньем кур, поутихли, Ян потёр покрасневшее ухо. Но в его глазах не было злости, а скорее привычная покорность судьбе.

— Чёртова баба! — Ян легонько толкнул Улисса под локоть. — Эй! Раз ужина не будет... знаю, где можно подкормиться. — В его глазах мелькнул огонёк, который бывает у мальчишек, затевающих шалость.

Они побрели по тропинке, петляющей между огородов. Порывы воздуха подгоняли их в спины. Впереди, за крепким забором, виднелся дом, в окнах которого светился жёлтый, почти медовый свет, а из трубы валил густой дым, смешиваясь с вечерним туманом.

Из-за угла вдруг выскочила рыжая девчонка! Та самая, что напугала Улисса ночью. Она затормозила прямо перед ними, запыхавшаяся, с растрёпанными волосами.

— Ян! — она схватила его за рукав. — Ты идешь к нам?

— Ага. Лира, а твоя мама опять пироги с крыжовником напекла?

— С крыжовником... и кое-чем ещё... — прошептала она, прикрыв рот ладошкой, вся изгибаясь в таинственной позе. — Папа сегодня в подвале что-то паял... — Она сделала драматическую паузу, скривила нос и добавила шёпотом: — Пахло... ну ооочень подозрительно!

При этом её лицо скорчилось в такую нелепую гримасу — глаза стали размером с блюдца, брови поползли к волосам, а рот изобразил нечто среднее между удивлением и отвращением — что Улисс не смог сдержать улыбку. Даже Ян, казалось бы, привыкший к её выходкам, фыркнул.

Девочка пустилась скакать вокруг них, как юркий воробей, то и дело оборачиваясь и корча свои смешные рожицы. Казалось, её энергия могла бы осветить всю деревню, если бы удалось её приручить.

Дом Брантов жил по своим законам. Казалось бы, хаос изобретений, но на самом деле — свой, особенный порядок... каждый инструмент висел на отведённом месте, каждая деталь лежала в специально помеченной коробке.

Брант, массивной тенью заслонивший дверной проём, изучал Улисса, как бракованную деталь. Его пальцы, покрытые ожогами и шрамами, нервно постукивали по косяку, словно проверяя его на прочность.

— Шпион? — хрипло повторил он, выплюнув жвачку табака прямо на порог.

Ян покачал головой:

— С реки. Полудохлый.

— Полудохлые самые опасные, — проворчал Брант, но шагнул в сторону, пропуская их внутрь.

Жилище было наполнено странными предметами — не фабричными, не теми, что одобрены догматиками, а какими-то живыми, почти одушевлёнными. На полке над печью стоял автомат для чистки картофеля, собранный из ржавых шестерёнок и проволоки, — он тикал, словно вёл обратный отсчёт до своего побега. У стены дремала прялка с паровым приводом, от которой тянулись медные трубки к закопчённому котлу. В углу кухни стоял «усовершенствованный» самовар, превращённый в сложный агрегат с манометром и регулятором давления. Его медные бока блестели, как у новенького, хотя этому устройству было никак не меньше сорока лет.

Жена Бранта мельтешила между столом и печью, как заводная кукла. Её руки — быстрые, точные — резали хлеб, помешивали варево в котелке, поправляли чепец на голове, и всё это одновременно.

— Садись, — бросила она Улиссу, даже не взглянув.

Дети — рыжий выводок, от липкого карапуза до долговязого подростка — столпились у печи, любопытно разглядывая гостя. Самый старший, парнишка лет четырнадцати, щелкнул каким-то самодельным устройством, и между его пальцами что-то вспыхнуло.

— Не балуйся, — рявкнул Брант, но в его голосе не было злости. — Покажи гостю уважение.

Парень нехотя сунул устройство за пазуху и протянул Улиссу глиняную кружку.

— Пей.

Сидр был мутным, золотисто-ржавого цвета, с плавающими на дне крупинками чего-то, что Улисс решил не рассматривать. Запах ударил в нос — сладковато-горький, с примесью металла.

— Не сдохнешь — значит, не яд, — усмехнулся Брант, усаживаясь напротив.

Улисс сделал глоток.

Горло тут же сжалось, глаза застила слёзная пелена. На языке разлилось что-то, напоминающее смесь уксуса, раскалённого железа и лесных ягод.

— Ну? — Брант прищурился.

— Как... паровозная смазка, — выдавил Улисс.

Хозяин дома внезапно рассмеялся — хрипло, будто изнутри его раздирал кашель.

Жена Бранта наконец повернулась к Улиссу. Её глаза, цвета болотной тины, скользнули по его перебинтованной руке.

— Вы к нам откуда?

— Из города, — осторожно ответил Улисс.

— Из какого? — Она осторожно поставила миску на стол. — Их много.

— Из того, что летает.

В доме вдруг повисла такая тишина, что стало слышно, как трещат полешки. Даже дети замерли.

Брант медленно поднялся, его тень накрыла Улисса целиком.

— Ты... из Небесного Утёса?

Ян нервно кашлянул:

— Он не из Инквизиции, если ты об этом.

— Я не об этом, — прошипел Брант. Он наклонился так близко, что Улисс почувствовал запах табака.

— А больно было? — встряла неугомонная Лира, не моргнув.

Младшие братья замерли. Самый маленький, пухлый карапуз с перепачканным вареньем ртом, даже прикрыл ладошками глаза — но тайком продолжал жадно наблюдать.

Улисс разжал культю.

— Сначала — нет. Потом — да.

Лира кивнула, как учёный, подтвердивший гипотезу.

— У дяди Тобиаса руку паровым клапаном оторвало. Он говорит, что вначале вообще ничё не почувствовал. — Она вдруг схватила Улисса за запястье (он невольно дёрнулся) и повернула его руку к свету.

— Лира! — рявкнула мать, но девочка лишь буркнула:

— Что? Я же не трогаю!

За окном закричали соседские дети, и Лира тут же забыла о госте — выскользнула из-за стола и помчалась к двери, даже не оглянувшись.

Младшие братья кинулись следом, только самый маленький задержался на пороге. Он посмотрел на Улисса, потом на его руку, и вдруг сказал очень чётко:

— Она врёт. Дядя Тобиас умер.

И убежал, громко шлёпая босыми ногами.

В наступившей тишине жена Бранта неловко поправила фартук, затем неожиданно оживилась:

— А правда, что у вас там в Витражном квартале дамы носят кринолины на паровых каркасах? — её глаза блестели. — Говорят, они могут раскрываться, как зонтики!

— Да, — ответил Улисс. — Но это скорее для воскресной службы. В обычные дни носят облегчённые версии с пружинами.

Жена Бранта задумчиво провела рукой по своему домотканому фартуку.

— Чушь собачья! — проворчал Брант, хлопая кружкой по столу. — Расфуфыренные курицы!

Наступила неловкая тишина. Самовар в углу зашипел, выписывая математически точные завитки.

Ян протянул Улиссу кусок хлеба.

— Ешь. Пока не выгнал.

В наступившей тишине из-за окна донёсся детский визг и топот босых ног по крыльцу: «Я — инквизитор! Лови еретика!» — не игра, жутковатое эхо взрослых кошмаров.

Брант вдруг, кряхтя, поднялся и подошёл к печи. Снял закопчённый глиняный горшок. — На, — пробормотал он, ставя его перед Улиссом. — Малина. Сам собирал. Дай ему ложку побольше.

Жена Бранта улыбнулась, наливая всем чаю. Самовар уютно пыхтел.

Уже ближе к ночи, когда дом затих, Улисс вышел во двор. Небо было чёрным, а звёзды — ослепительно острыми.

Какой длинный день... Как будто не один день, а всё лето прошло. И Улисс, чьё имя и судьба были украдены у древнего героя, с горечью вспомнил, что родился именно сегодня. Ему всегда казалось, что сама судьба подарит эпическую одиссею по лабиринтам жизни. Вместо этого время не плыло — оно спрессовалось в один липкий, статичный момент, в бесконечное «сейчас».