Император Пограничья 10

Глава 8

Артём Стремянников в третий раз взглянул на массивные напольные часы у входа в «Серебряную подкову». Их мерное тиканье отдавалось у него в висках, словно отсчитывая секунды до встречи, ради которой он примчался в Сергиев Посад из своего уютного кабинета в Московском бастионе.

«Нервничаю», — с удивлением отметил про себя финансист.

Заведение для беседы он выбирал с особой тщательностью. Сначала хотел заказать пафосный кабинет в ресторане «Над облаками». Все путеводители по городу взахлёб нахваливали это место.

Но потом представил прямолинейного Платонова среди золочёных канделябров и бархатных портьер, и чуть не рассмеялся вслух. Нет, маркграф из тех, кто предпочитает дело помпезности.

«Серебряная подкова» оказалась идеальным компромиссом. Приглушённый свет создавал атмосферу конфиденциальности, негромкая музыка не мешала разговору, а широкие промежутки между столами гарантировали приватность.

Да и здешнюю кухню его дядя, опытный юрист Пётр Павлович Стемянников очень хвалил. А дядя плохого не посоветует. Вот и сделка с Платоновым произошла по его рекомендации.

Стремянников вспомнил их первую встречу. Тогда молодой маркграф сидел напротив него — прямая спина, холодный расчёт в глазах, ни тени сомнения в голосе. Никакой юношеской горячности, никаких прожектов. Только цифры, факты, план. Железная воля, облечённая в безупречную логику.

Поначалу проект казался авантюрой. Провинциальный острог, окружённый Бездушными, возглавляемый никому не известным воеводой. Артём согласился помочь только из уважения к дяде. Тот крайне редко о чём-то просил.

Но потом начали происходить вещи, в которые трудно было поверить. Платонов не просто выполнял обещания — он их перевыполнял. Победа в дуэли с представителем Фонда Добродетели. Получение статуса острога. А когда пришли вести, что Угрюм отбил Гон без единой жертвы среди гражданских…

Своим чутьём, которое помогло Артёму выбиться в люди в достаточно раннем возрасте, Стемянников понял. Это его шанс, тот самый который бывает раз в жизни.

«Люди инвестируют не в цифры, — подумал он. — Они инвестируют в идеи».

Дверь ресторана открылась. Финансист поднял голову и увидел того, кого ждал. Прохор Платонов шёл через зал всё с той же уверенной походкой человека, точно знающего свою цель. Ни грамма показной роскоши — и именно это делало его присутствие таким весомым.

— Артём Николаевич, — маркграф протянул руку. — Рад нашей встрече, хотя и удивлён.

— Здравствуйте, Прохор Игнатьевич. Сейчас всё вам расскажу.

Я прошёл через зал ресторана, внутренне одобрив выбор места. Во время своего пребывания в Сергиевом Посаде, я и сам обедал именно здесь. Личный приезд Стремянникова-младшего и настойчивые просьбы о встрече заинтриговали. Что-то явно произошло с облигациями.

И судя по его виду — что-то хорошее.

— Закажем сначала? — предложил тот, подзывая официанта.

Молодой парень в чёрной жилетке принёс меню в кожаных папках.

— Господа, сегодня могу предложить уху царскую, щи из квашеной капусты, жаркое из говядины… — начал было он.

— Мне уху и свиную отбивную с жареной картошкой, — перебил Артём Николаевич. — И графин морса.

— Щи и говядину с гречкой, — добавил я.

Официант кивнул и удалился.

После заказа я сразу перешёл к делу:

— Итак, что с выкупом облигаций? В письме вы упомянули «неожиданные сложности».

Стремянников откинулся в кресле, явно наслаждаясь моментом. Такие новости он, видимо, предпочитал преподносить с должным драматизмом.

— Сложности в том, что выкупа не происходит. Вообще. Никто не продаёт.

Я приподнял брови:

— В смысле — никто?

— Я предлагал всем держателям продать облигации обратно. С премией. Сорок процентов сверху, Прохор Игнатьевич. Сорок! — финансист развёл руками. — Это сто сорок тысяч за бумаги номиналом в сто. Чистая прибыль без трёхлетнего ожидания.

— И?

— И все отказались. От князя Оболенского до купца Добромыслова. Даже граф Белозёров, которому сейчас каждая копейка на счету важна.

Я прищурился, пытаясь понять логику:

— Но это же… Двадцать процентов годовых хорошо, но Сорок процентов прямо сейчас…

— Экономический абсурд, — согласился Стремянников. — Я сам был в шоке. Знаете, что мне сказал князь Оболенский? — финансист понизил голос, подражая властным интонациям правителя Сергиева Посада: — «Молодой человек, неужели вы думаете, что я настолько недальновиден? Платонов из тех, кто платит долги с процентами. Причём не только финансовые».

Официант принёс закуски. Пока он расставлял тарелки, мы молчали. Аромат укропа и чеснока щекотал ноздри.

Я приступил к еде, обдумывая услышанное.

— Выходит, они верят в Угрюм больше, чем в быструю прибыль.

— Не в Угрюм, — поправил Стремянников, наклоняясь вперёд. — В вас лично. Понимаете разницу? Люди покупают не облигации Марки. Они покупают частичку легенды о человеке, который бросил вызов системе и побеждает.

Принесли горячее. Уха дымилась ароматным паром, от отбивной шёл одуряюще аппетитный запах. Артём с удовольствием вдохнул, но есть не спешил — сначала дело.

— И что вы предлагаете? — прямо спросил я.

— Новый выпуск облигаций. Большой. На пятьсот тысяч рублей.

На мгновение моя маска невозмутимости дала трещину.

— Пятьсот тысяч? Вы это серьёзно?

— Абсолютно, — Стремянников достал из папки документы. — Смотрите сами. Рост населения Угрюма — триста процентов за год. Успешное отражение Гона — это плюс к военной репутации. Статус Марки — политическая стабильность.

Я откинулся в кресле, быстро прикидывая в уме. Дополнительные финансовые обязательства — это риск, но… Вместе с доходами от продажи Сумеречной стали эти средства позволят мне сделать качественный рывок. Появятся средства на открытие производства готовых изделий из Сумеречной стали. Переработка реликтов в зелья и артефакты вместо продажи их втридорога перекупщикам.

В Угрюме уже тесновато для масштабного производства, но фабрику можно открыть здесь, в Сергиевом Посаде. А с такими деньгами — и не одну. Плюс сеть магазинов в дружественных городах для прямых продаж.

— Условия?

— Пятнадцать процентов годовых на три года. Да, ниже первого выпуска, но всё равно втрое выше банковских ставок.

Мы временно отвлеклись на еду. Уха оказалась наваристой, с крупными кусками стерляди. Щи источали аромат квашеной капусты и копчёностей. Оба ели с аппетитом, но мысли были далеки от гастрономических удовольствий.

— А наши инвесторы потянут подобную сумму?

— О, — улыбнулся Артём, — тут не сомневайтесь. За последнее время у меня все пороги обили, с просьбой допустить их до ценных бумаг Угрюма.

— И что же вы?

— Отобрал только тех, кому можно доверять, — он пододвинул ко мне лежащую на столе папку. Вот, посмотрите сами.

Я принялся листать документы, и мои брови поползли вверх от изумления.

— Вы серьёзно?

— Абсолютно, — улыбнулся Стемянников. — Я удивился не меньше вашего. Уточнил. Всё именно так.

— В таком случае, когда проведём размещение?

— Можем хоть сейчас, — Стремянников допил морс. — У меня забронирован конференц-зал в местном филиале банка. Видеосвязь настроена, все участники предупреждены. Ждут только вашего согласия.

Я отложил приборы:

— Не будем затягивать. Поехали.

Конференц-зал встретил нас сдержанной роскошью. Не хай-тек, но с другой стороны качественно и уютно. Дубовая обшивка стен, кожаные кресла, большой экран для видеоконференций.

На экране уже мерцали окна подключившихся участников. Знакомые лица прежних инвесторов смотрели с разной степенью заинтересованности. Князь Оболенский восседал в своём кабинете, за спиной виднелся герб Сергиева Посада. Граф Горчаков, судя по обстановке, подключился из библиотеки. Дядя Аркадий улыбался сидя в беседке в саду, Добромыслов хмурился, сидя в какой-то конторе, а Белозёров выглядел несколько потрёпанным.

Загорелись новые окна, и я увидел тех, о ком говорил Стремянников.

Князь Дмитрий Голицын смотрел с экрана властным взглядом. Правитель Московского бастиона неожиданно сам связался с финансистом. Сказал, что хочет поддержать перспективный проект в стратегически важном регионе.

Причем, с ходу потребовал сорок процентов облигаций. Голицин привык властвовать, и не удивлюсь, если он через финансирование захочет распостранить на Угрюм свой контроль.

Вторым был Семён Мерзляков — круглолицый старик с хитрыми глазками и благодушной улыбкой. Но я не обманывался — за маской добродушного купца скрывался один из умнейших дельцов Москвы.

Мерзляковым принадлежал крупнейший торговый дом, куда мы уже успели привести партию Реликтов. Можно сказать, что они лично убедились в платежеспособности Угрюма и решили застолбить себе место на будущие поставки.

Следующая кандидатура вызвала у меня еще больше удивления.

Потап Воротынцев. Глава ратной компании «Перун».

Воротынцев сказал финансисту, что долг чести требует поддержать человека, который заботится о павших воинах. Но я предположил, что он просто лучше других понимал. Если Угрюм пережил Гон, он выдержит что угодно.

И наконец четвертая. Ярослава Засекина — рыжеволосая княжна с холодным огнём в глазах. Даже через видеосвязь в ней чувствовалось напряжение стальной пружины, готовой распрямиться.

И я, не скрывая, был очень рад её видеть.

Стремянников откашлялся:

— Дамы и Господа, благодарю всех за участие. Как вы знаете, цель встречи — обсудить второй выпуск облигаций Марки Угрюм. Параметры следующие: объём — пятьсот тысяч рублей, ставка — пятнадцать процентов годовых, срок погашения — три года.

— Почему ставка ниже? — тут же спросил Горчаков.

Я взял слово:

— Риски снизились, граф. Год назад Угрюм был безвестной деревней в Пограничье. Сегодня — официальная Марка с растущим населением и отлаженной обороной. Мы доказали свою жизнеспособность.

— Пятнадцать процентов всё равно щедро, — заметил Мерзляков, поглаживая подбородок. — Что гарантирует такую доходность? Простите старика, но я привык проверять каждую копейку.

«Осторожничает, — понял я. — Хочет выведать побольше».

— Экономика Марки растёт стремительными темпами, — ответил я, тщательно подбирая слова. — Кроме того, у нас есть доступ к уникальным ресурсам. Мало какая территория может этим похвастаться.

— Любая деревня в Пограничье этим может похвастаться, — грубовато пошутил Воротынцев.

— Вот только они не выпускают облигаций, — вернул я шутку.

Я заметил, как напрягся князь Оболенский при виде Голицына. Два правителя смотрели друг на друга через экраны с плохо скрываемой неприязнью.

— Неожиданно видеть интерес Москвы к провинциальным проектам, — заметил Оболенский. Его тон был подчёркнуто вежливым, что делало укол ещё острее.

— Времена меняются, князь, — парировал Голицын. — Умные деньги ищут новые возможности. А Угрюм явно представляет собой нечто большее, чем просто «провинциальный проект». Иначе бы вы сами не вкладывались с таким энтузиазмом.

Температура в зале словно упала на несколько градусов.

Тут в разговор вступил Воротынцев:

— Княжна Засекина, при всём уважении к вашей доблести, — его голос звучал снисходительно, — Не кажется ли вам, что ваши финансовые возможности… скромноваты для такого крупного проекта? «Северные волки» — это что, три десятка бойцов? У «Перуна» триста только в Москве.

Глаза Ярославы сверкнули яростью:

— Сотник, размер отряда не всегда определяет степень его успешности. Мои волки берут такие контракты, за которые ваши триста «перунов» не рискнут. К тому же — это мои личные средства, не компании!

— Личные? — Воротынцев приподнял бровь. — И много ли накопила молодая княжна без княжества?

— Достаточно! — выпалила Засекина.

«Сейчас сцепятся», — осознал я.

Единства среди будущих инвесторов не было и в помине.

— Уважаемые, — прервал я перепалку. — Выяснить у кого сильнее отряд или город, вы всегда сможете в другом месте. Здесь важно одно, кто и сколько сможет вложить средств.

Воцарилась тишина. Даже князья нахмурились, не ожидая такой резкости от молодого маркграфа.

Князь Голицын нарушил паузу:

— Что ж, давайте к делу. Я готов инвестировать двести тысяч рублей. Это справедливо, учитывая мои возможности и заинтересованность в проекте.

«Вот и ключевой момент, — подумал я. — Сейчас будет взрыв.»

Я встал, чтобы моя фигура была видна всем на экранах:

— Ваша Светлость, ценю вашу щедрость. Но устанавливаю жёсткое правило — максимум двадцать процентов выпуска на одного инвестора. То есть сто тысяч рублей. Без исключений.

Лицо Голицына окаменело:

— Вы ограничиваете мои инвестиции?

— Я обеспечиваю баланс, — твёрдо ответил я. — Угрюм не станет филиалом чьих-либо интересов. Ни Москвы, ни Сергиева Посада, ни кого-либо ещё.

— Это неразумно… — начал князь.

— Это окончательно, — отрезал я. — Господа, позвольте напомнить цель нашего проекта. Угрюм — не просто источник прибыли. Это форпост цивилизации в землях, где другие видят только смерть. Это дом для сотен людей, а скоро и тысяч, которым больше некуда идти.

Мой голос стал жёстче:

— Я ограничиваю ваши доли не из прихоти. Я защищаю независимость Угрюма. Потому что только независимый Угрюм сможет выполнить свою миссию — стать щитом Пограничья и, в конечном счёте, мечом против Бездушных. Двадцать процентов достаточно для хорошей прибыли, но недостаточно для диктата. Кто не согласен — может не участвовать.

Долгое молчание. Князь Голицын первым нарушил тишину:

— Дерзко, маркграф. Очень дерзко. Но… пожалуй, в этом есть смысл. Сто тысяч — пусть будет сто тысяч.

Будто плотину прорвало. Инвесторы заговорили все разом, обсуждая доли, спорили, торговались. Но уже в рамках установленных правил.

— Сто тысяч, — твёрдо заявил князь Голицын, смирившись с ограничением.

— Столько же, — кивнул Оболенский, не желая уступать московскому правителю.

Мерзляков долго торговался, выбивая каждую тысячу:

— Восемьдесят тысяч — мой максимум. Больше правление не одобрит.

— Шестьдесят, — отрезал Воротынцев. — «Перун» не кидает деньги на ветер.

Горчаков взял пятьдесят — половину от прошлого максимума. Дядя Аркадий увеличил долю до сорока. Добромыслов остановился на тридцати. Белозёров смог выкроить только двадцать — дела после скандала с женой шли неважно.

— Двадцать тысяч, — тихо, но твёрдо произнесла Ярослава. — Это всё, что я могу себе позволить.

«Личные сбережения, — понял я. — Для неё это серьёзные деньги».

Но отговаривать не стал. Хотя бы потому, что сам верил в Угрюм абсолютно.

К концу беседы все пятьсот тысяч были распределены. Старые инвесторы увеличили свои доли, новые получили желаемое.

— Что ж, господа, — подвёл итог Артём. — Документы будут подготовлены в течение трёх дней. Благодарю за участие.

Экраны погасли один за другим. Стремянников пожал мне руку:

— Знаете, — задумчиво произнёс финансист, — я видел много переговоров. Но чтобы молодой маркграф спорил сразу с двумя князьями. Это войдёт в историю.

— История пишется не словами, а делами, — ответил я, поднимаясь. — Теперь нужно оправдать доверие. Все эти люди поверили не в цифры на бумаге. Они поверили в идею.

— И в человека, который её воплощает, — добавил собеседник.

Я стоял у окна конференц-зала, глядя на вечерние огни Сергиева Посада. Внезапно я стал богаче на полмиллиона рублей. Нет, Угрюм стал богаче. В этих деньгах мне виделось многое. Новые стены, современное оружие, развитие производства…

«Но главное — это люди», — отметил я.

Теперь успех Угрюма — это не только моя забота. Князь Голицын станет гарантом нашему представительству в Московским бастионе. Мерзляков обеспечит стабильный рынок сбыта реликтов. Воротынцева можно будет «раскрутить» на новых инструкторов. А Ярослава…

Я улыбнулся. Княжна вложила личные сбережения — для неё это был акт веры, а не коммерции. Такая поддержка дороже золота.

В кармане завибрировал магофон. Звонил Родион Коршунов.

— Прохор Игнатьевич, всё готово. Документы подписаны, дело за вашим человеком.

Пора было превращать пылкого итальянца в респектабельного торгового магната.

Что же, Джованни. Твой выход!