Император Пограничья 10

Глава 3

Я встретил взгляд Василисы, не отводя глаз. В зелёных омутах плескалась такая боль, что сердце сжалось. Но правда была важнее сиюминутного комфорта.

— На несколько часов раньше тебя, — ответил я спокойно. — Когда допрашивал княгиню.

Лицо геомантки дрогнуло, словно от удара. Она сжала кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Секунду я думал, что она меня ударит, но девушка лишь глубоко вздохнула, явно борясь с первым порывом.

— И ты молчал, — её голос звучал глухо, сдавленно. — Собирался ли вообще рассказать мне?

— Помнишь, что я говорил тебе днём? «Сегодня днём всё решится». Я собирался рассказать сразу после того, как мы вскроем предательство покойной княгини. После того, как твой отец увидит правду своими глазами. И не забывай, я попросил тебя прийти вместе с отцом, а не отправить его одного в тот коридор.

— Ты не имел права скрывать это от меня! — вспыхнула Василиса, и в её глазах блеснули слёзы ярости. — Это моя мать! Моя семья! Как ты мог…

— Василёк, — я прервал её тираду, голос мой стал жёстче. — Будь со мной столь же откровенна, как я сейчас с тобой. Скажи честно, без увёрток — если бы я рассказал тебе утром, смогла бы ты сохранить эту информацию от отца? Смогла бы не выдать себя ни словом, ни жестом перед женщиной, убившей твою мать?

Девушка открыла рот для гневной отповеди, но слова застряли в горле. Она отвела взгляд, уставившись в пол. Плечи её поникли.

— Я… — начала она и осеклась.

— Ты бы выдала себя, — продолжил я мягче. — И не имея доказательств, мы разрушили бы все шансы поймать Строганову с поличным. Твой отец не поверил бы, потому что всё свелось бы к твоему слову против её. А даже если бы поверил — что дальше? Скандал, расследование, попытки замять дело… Яд бы продолжал своё действие, а Кристоф ушёл бы от ответственности.

Я подошёл ближе, но не пытался прикоснуться к ней.

— Было критически важно вскрыть гнойник предательства так, чтобы князь увидел всё сам. Чтобы услышал признание из уст заговорщиков. В первую очередь нужно было спасти твоего отца, Василиса. И для этого мне пришлось сделать тяжёлый выбор — временно скрыть от тебя правду.

— Временно, — эхом повторила она с горькой усмешкой.

— Клянусь, я собирался рассказать сразу после того, как охрана возьмёт под стражу Елену и посла. Просто… — я покачал головой, — не ожидал, что ты убьёшь княгиню на месте.

Василиса тяжело вздохнула и опустилась в кресло у окна. Долгое время мы молчали. Наконец она заговорила, и голос её дрожал от сдерживаемых эмоций:

— Знаешь, что самое страшное? Когда я услышала… когда узнала правду… — она судорожно сглотнула. — Словно что-то внутри оборвалось. Все эти годы я носила в себе боль утраты, думала, что мама умерла от болезни. А оказалось… оказалось, что всё это время убийца спала в постели моего отца. Растила моего брата. Сидела напротив меня за завтраком…

Княжна закрыла лицо руками.

— И я убила её. Просто… не смогла остановиться. Вся эта ярость, накопившаяся за годы… Я не жалею Елену, Прохор. Ни капли. Но…

— Но? — мягко подсказал я.

— Мирон, — прошептала она. — Мой маленький брат. Если он узнает правду… Если узнает, что я убила его мать… Между нами всё будет кончено. А я люблю этого мальчишку, понимаешь? Он ни в чём не виноват.

Василиса подняла на меня полные слёз глаза.

— И отец… Что если он примет какое-то суровое решение? Отлучит Мирона от себя? Выведет из линии наследования? Это же ребёнок, Прохор! Ему всего пять лет! Он не заслужил расплачиваться за грехи своей матери.

Я присел на корточки перед её креслом, заглядывая в глаза.

— Твой отец гораздо рациональнее, чем тебе кажется. Вспомни — он ведь смог сдержать убийственный порыв, когда узнал правду. Не прикончил княгиню на месте, хотя это наверняка далось ему чертовски непросто. Железная выдержка государя.

— Но…

— Он любит сына, Василиса. И не станет отыгрываться на невинном ребёнке за преступления матери. Дмитрий Валерьянович — мудрый правитель. Он найдёт способ защитить Мирона от правды, пока тот не станет достаточно взрослым, чтобы понять и принять.

Геомантка покачала головой.

— Я хочу уехать отсюда. Из Москвы. Этот ужасный город подарил мне одно лишь горе.

— Велика вероятность, что твоё желание исполнится, — заметил я с лёгкой улыбкой. — Ты уедешь в Угрюм.

Она вскинула голову с недоумением.

— Почему ты так уверен? Отец может и не согласиться…

— Там мне будет проще защитить тебя от возможной мести. К тому же работа поможет отвлечься от… произошедшего.

Василиса нахмурилась, не понимая.

— Защитить? От какой мести? От кого…

И тут я увидел, как её лицо побледнело. Глаза расширились от внезапного осознания.

— Строгановы… — прошептала она. — Боже мой, они же… они захотят расквитаться.

— Именно. Один из могущественнейших родов Содружества. И да, они не оставят это просто так.

Я поднялся и прошёлся по комнате, собираясь с мыслями.

— Твой отец сейчас обдумывает план, который я предложил. Публично обвинить Ливонскую конфедерацию в покушении на княжескую семью. Арестовать всех их дипломатов. Объявить полное эмбарго на ливонские товары. И самое главное — увеличить поставки оружия княжествам Белой Руси. Всё это представить как справедливый ответ на агрессию.

— А смерть Елены?

— Официальная версия будет такова: княгиня погибла, защищая мужа от ливонского заговора. Посол напал на неё, когда понял, что разоблачён. Героическая смерть вместо позорного разоблачения предательницы. Если действовать решительно, Строгановы узнают об этом именно в такой интерпретации — из уст твоего отца, с соболезнованиями и обещанием возмездия Ливонии. Перед ними встанет выбор: оспаривать слова князя Московского, рискуя выглядеть союзниками внешнего врага, или поддержать его в праведном гневе против иноземных убийц.

Собеседница медленно покачала головой, и на её лице отразилась горькая усмешка.

— Героическая смерть? — голос звучал устало, но в нём слышалась глухая обида. — Значит, эта змея подколодная останется в истории невинной жертвой? Защитницей семьи? Она убила мою мать, Прохор. Чуть не убила отца. А теперь её будут оплакивать как мученицу.

Я выдержал её потускневший взгляд, понимая тяжесть этой несправедливости.

— Порой жизнь ставит нас перед ужасным выбором, где оба варианта представляют собой зло, — произнёс я размеренно. — И всё, что остаётся — попытаться найти меньшее из них.

— Меньшее зло? — Голицына криво улыбнулась. — Позволить убийце остаться героиней?

— Подумай сама. Если раскрыть истину, под удар попадёшь ты. Строгановы будут требовать твоей головы за убийство родственницы. Твой брат узнает правду раньше времени — именно то, чего ты так боишься. Возможно, возненавидит тебя на всю оставшуюся жизнь. Если же скрыть правду — да, злодей останется в истории героем. Несправедливо? Безусловно. Но что из этого причинит больше вреда живым?

Княжна отвернулась к окну, обхватив себя руками. Плечи её слегка ссутулились, словно под грузом этого знания.

— Это неправильно, — тихо произнесла она. — Моя мать лежит в холодной земле, а её убийца будет оплакана как мученица. Где же здесь справедливость?

— Справедливость в том, что она мертва и больше никому не причинит вреда. В том, что твой отец жив. В том, что ты и Мирон не потеряете друг друга. Княгиня причинила много зла в своей жизни. Пускай хотя бы своей смертью принесёт пользу.

Голицына медленно кивнула, переваривая информацию. Потом встала, подошла ко мне и неожиданно взяла за руку.

— Спасибо, — произнесла она тихо. — За то, что раскрыл заговор. За то, что спас отца. И… — она помолчала, — за благоразумие. За холодную голову, когда я бы наломала дров.

Княжна грустно улыбнулась.

— Знаешь, я сегодня поняла важную вещь. Дружба — это не только радостные моменты и взаимная поддержка. Иногда это необходимость принимать тяжёлые решения ради блага друзей. Даже если в моменте они осудят и не поймут, что ты защищал их.

Я сжал её ладонь в ответ.

— Ты сильнее, чем думаешь, Василёк. И ты не одна.

— Так и будешь меня теперь всё время называть? — притворно возмутилась она.

— Ага! — я ответил ей широкой улыбкой.

Через несколько часов, когда мы уже вчетвером обсуждали оставшиеся на повестке дела, в дверь постучала охрана. Офицер изобразил поклон и официальным голосом произнёс:

— Маркграф Платонов, княжна Голицына, Его Светлость требует вашего присутствия в тронном зале.

Василиса выглядела бледной, но собранной. Она переоделась в строгое тёмное платье — подходящее для торжественных мероприятий. Мы последовали за стражниками по коридорам дворца. У массивных дверей тронного зала уже собралась толпа — вельможи, купцы, представители прессы с блокнотами и магофонами. Журналисты оживились при нашем появлении, но охрана не позволила им приблизиться.

Тронный зал встретил нас торжественной тишиной. Под высокими сводами с позолоченной лепниной собрался весь цвет московского общества. Дмитрий Валерьянович восседал на троне — монументальная фигура в чёрном двубортном костюме с серебряной вышивкой. Лицо архимагистра застыло маской скорби и сдержанного гнева.

— Подданные Московского Бастиона, — голос князя разнёсся по залу без всякого усиления. — Сегодня ночью был раскрыт чудовищный заговор против княжеской семьи. Ливонская Конфедерация, прикрываясь дипломатическими переговорами, организовала покушение на мою жизнь и жизнь моей супруги.

По залу пробежал шёпот. Журналисты яростно застрочили в своих блокнотах.

— Посол Кристоф фон дер Брюгген замыслил лишить меня жизни, используя редчайший яд из Восточного каганата. Месяцами этот негодяй поставлял отраву, которой меня травили в собственном доме. Когда моя супруга, — князь сделал паузу, и в голосе прорезалась боль, — разоблачила его преступные планы, негодяй напал на неё. Елена погибла, защищая честь и безопасность княжеской семьи.

Василиса стояла рядом со мной, и я чувствовал, как напряглось её тело. Но геомантка держалась с поистине королевским достоинством.

— Объявляю трёхдневный траур по княгине Елене Павловне Голицыной. Похороны состоятся послезавтра в Успенском соборе. Все ливонские дипломаты арестованы до выяснения степени их причастности к заговору. Торговля с Ливонской Конфедерацией прекращается. Активы ливонских купцов в Москве заморожены.

Князь поднялся с трона.

— Пусть враги Московского Бастиона знают — покушение на правящий дом не останется безнаказанным.

Советник подал знак, и в сторону правителя посыпались многочисленные вопросы от журналистов.

После официальной части нас с Василисой пригласили в малый совещательный зал. Там, без посторонних глаз, Дмитрий Валерьянович выглядел уставшим мужчиной, потерявшим жену, пусть и предательницу.

— Василиса, — обратился он к дочери, — я назначаю тебя официальным представителем дома Голицыных в Угрюме. Будешь следить за развитием региона и состоянием наших интересов в Пограничье. Отчитываться будешь напрямую мне.

Княжна с удивлением кивнула, принимая назначение.

— Маркграф Платонов, — князь повернулся ко мне. — Вы доказали свою преданность и честь. Но теперь я прошу большего. Моя дочь… — он помолчал, подбирая слова. — Она всё, что у меня осталось от первого брака. От настоящей любви. Дайте слово, что защитите её. От врагов, от опасностей Пограничья, от… — архимагистр покачал головой, — от её собственной импульсивности.

Я посмотрел в глаза одному из могущественнейших людей Содружества.

— Даю слово, Ваша Светлость. Буду беречь княжну как собственную сестру.

— Отец, я не нуждаюсь… — начала Василиса, но Голицын жестом остановил её.

— Нуждаешься. Есть риск, что Строгановы узнают правду. И если это произойдёт, они не простят смерти Елены, как бы мы ни представили события. В столице тебе оставаться опасно.

Он подошёл к дочери, положил руки ей на плечи.

— Я был плохим отцом. Слишком занят государственными делами, слишком… слеп. Прости меня, дочь.

В зелёных глазах Василисы блеснули слёзы.

— Папа…

— Ступайте. Завершите свои дела в столице как можно скорее и уезжайте. Но не забудь… — князь тяжело вздохнул, — навестить брата. Мирон захочет попрощаться с тобой.

Чтобы последовать рекомендации Голицына я решил доделать то, ради чего мы приехали в Москву. Уже через четверть часа Бурлак направился на окраине города. Внедорожник петлял по улицам столицы, постепенно удаляясь от центра.

Металлические и стеклянные громады сменились каменными особняками, а те, в свою очередь, деревянными домами, широкие проспекты — узкими переулками. Наконец показались редкие постройки промышленного вида, и машина остановилась у массивных ворот с табличкой «Ратная компания „Перун“».

Территория поражала размахом. За высоким забором виднелись ангары, складские помещения и обширная лесополоса. В центре возвышалось трёхэтажное административное здание из красного кирпича в отличном состоянии.

— Внушительно, — негромко заметил Черкасский, оценивающе осматривая укрепления.

Охранник на КПП профессиональным взглядом изучил наши документы, после чего пропустил внутрь. В просторном холле центрального здания нас встретила молодая секретарша в строгом костюме.

— Маркграф Платонов, — представился я. — С товарищами. Прошу доложить главе компании о моём прибытии, если господин Воротынцев на месте. Он меня знает.

Девушка вежливо кивнула и набрала кому-то по внутренней связи. Не прошло и пяти минут, как в холл вышел крепкий мужчина лет сорока пяти. Потап Викторович Воротынцев выглядел именно так, как я представлял по голосу — коренастый мужчина лет пятидесяти, с военной выправкой, седеющие виски и цепкий взгляд профессионала. На нём была простая полевая форма без знаков различия, но власть читалась в каждом движении.

— Маркграф Платонов, — сотник протянул руку для рукопожатия. — Не ожидал вашего приезда, но рад встретились лично.

Хватка у него оказалась крепкой, но без показной демонстрации силы.

— Взаимно рад знакомству, Потап Викторович, — ответил я, представляя спутников. — Княжна Голицына, графиня Белозёрова, боярин Черкасский.

Воротынцев с интересом осмотрел нашу компанию, особенно задержав взгляд на Василисе — видимо, фамилия произвела впечатление.

— С момента нашего разговора вы, маркграф, сумели натворить немало дел, — усмехнулся сотник. — Дуэль с главой Сергиево-Посадского Фонда Добродетели, выстояли во время Гона, получили статус Марки… Что ж, вы серьёзно заявили о себе.

— Обстоятельства требовали решительных действий, — пожал я плечами.

— И что привело вас к нам? Хотя… — Потап Викторович прищурился, — полагаю, дело касается Федота Бабурина?

— Вы правы. Я по делам в Москве и хотел проведать своего человека. Заодно посмотреть на его прогресс.

— Разумно. Отряд, к которому приписан ваш боец, как раз должен вернуться с задания через… — сотник взглянул на часы, — полчаса-час. Пока есть время, могу показать территорию.

Мы вышли из здания, и Воротынцев повёл нас по ухоженным дорожкам. Первой остановкой стала лесопарковая зона.

— Здесь отрабатываем тактику действий в условиях естественных укрытий, — пояснил глава компании. — Засады, преследование, выживание. Территория оборудована ловушками и укрытиями для максимально реалистичных тренировок.

Дальше показался огромный тренировочный полигон с полосами препятствий, стрельбищами и площадками для отработки рукопашного боя. Несколько отрядов как раз проводили занятия — слаженные движения, чёткие команды, профессиональная выучка чувствовались в каждом жесте.

— А это наша гордость, — Воротынцев подвёл нас к ряду ангаров. — Внутри воссозданы различные типы помещений — от офисов и складов до дворцовых покоев. Отрабатываем штурмы, освобождение заложников, зачистки.

Полина с любопытством заглянула в приоткрытую дверь одного из ангаров, где группа бойцов штурмовала макет двухэтажного особняка.

— Впечатляет, — искренне отметил Тимур. — Уровень подготовки явно выше среднего.

— Стараемся соответствовать репутации, — кивнул сотник.

В этот момент на территорию въехали два Муромца. Из машин начали выходить бойцы в полной боевой экипировке. Пот струился по их лицам, форма была в грязи и пыли — видно, задание выдалось непростым.

— А вот и мои орлы, — Воротынцев направился к прибывшим. — Этот отряд ездил в Пограничье. Искали пропавшего на охоте тупоголового сынка одного боярина. Молодчик захотел приключений — Бздыхов пострелять, удаль молодецкую показать. А потом перестал выходить на связь. Вот отец и нанял нас разыскать бедового отпрыска.

Заметив командира, весь отряд мгновенно выстроился и отдал честь. Дисциплина — железная. Среди бойцов я сразу заметил Федота. Длинноносый охотник стоял в строю, и хотя усталость читалась в его позе, глаза горели. Увидев меня с товарищами, он едва сдержал улыбку.

— Старший десятник Ланской, — обратился Воротынцев к командиру отряда. — Докладывайте.

Подтянутый мужчина средних лет шагнул вперёд. Я сразу узнал его — мы встречались у Мещёрского капища. Левая рука Ланского была заменена сложным механическим протезом с подвижными металлическими пальцами.

— Задание выполнено, господин сотник, — чётко отрапортовал десятник. — Боярского сынка нашли. Парень обосрался от ужаса, простите за выражение. Потерял всю охрану, забился в какое-то дупло. Чудом выжил — Бздыхи обошли его стороной. Доставили к нанимателю в целости.

— Молодцы. Потери?

— Без потерь. Двое легко ранены — царапины от Трухляков.

— Хорошо. Вольно! Отдыхать.

Отряд расслабился, и я подошёл к Федоту. Охотник расплылся в широкой улыбке.

— Прохор Игнатич! — он явно обрадовался встрече. — И барышни здесь! Здравствуйте!

— Здравствуй, Федот, — я пожал ему руку. — Как успехи?

— Ох, столько всего узнал! — глаза охотника загорелись энтузиазмом. — Я думал, что умею обращаться с оружием, знаю лес… Ан нет! Тут такому учат — голова кругом. Правильная зачистка помещений, работа в группе, тактические манёвры, обращение с разными видами огнестрела…

Голицына тепло улыбнулась.

— Рада тебя видеть целым, Федот. В Угрюме все волнуются.

— Да я уж стараюсь, боярышня… — охотник смутился.

— Для тебя я по-прежнему просто Василиса, — мягко поправила его геомантка.

Подошедший Ланской окинул меня оценивающим взглядом.

— Маркграф Платонов? Не ожидал вас увидеть снова.

Старший десятник повернулся к Федоту.

— Скажу честно, маркграф — из вашего человека выйдет грамотный боец и командир. Всё хватает на лету, глупых ошибок не делает. И что важно — гонор не мешает учиться. Открыт к знаниям, не считает себя умнее инструкторов.

— Рад слышать, — я с одобрением посмотрел на Федота, который покраснел от похвалы.

Ланской кивнул и направился к остальным бойцам, оставив нас поговорить. Мы отошли в сторону, и беседа потекла непринуждённо. Полина расспрашивала о бытовых условиях, Тимур интересовался особенностями тренировок с магами, Василиса — о товарищах по отряду.

— А как там наши? — спросил Федот. — Борис, Гаврила, остальные?

— Все живы-здоровы, — заверил я. — Кощея одолели, Гон пережили. Правда, было тяжело, но справились. Угрюм теперь официально Марка, со всеми правами.

— Видел в новостях! — охотник просиял. — Так горжусь! Хоть и не был рядом…

— Ты здесь выполняешь не менее важную задачу, — серьёзно сказал я. — То, чему научишься, поможет защитить Угрюм в будущем.

— Так и есть, Прохор Игнатич. Столько полезного узнал! Вот, например, при штурме здания нельзя толпиться в дверях — лёгкая мишень. Нужно веером расходиться. И проверка углов — целая наука! А стрельба из укрытий, смена позиций… Я всё запоминаю, чтобы потом ребятам показать.

— Умница, — одобрила Полина, — именно это от тебя и требуется.

Федот смущённо улыбнулся.

— Обещаю вернуться таким умелым, что многократно отобью каждую копейку, затраченную на моё обучение. Чтобы вы, воевода, не пожалели, что отправили меня в Москву.

Я рассмеялся.

— Уверен, не пожалею. Главное — возвращайся живым и здоровым.

— Непременно! У меня же дома жена, сын. Да и боярский спецназ без командира — что за спецназ? Или он теперь маркграфский? — расплылся в улыбке собеседник.

Разговор продолжался ещё около получаса. Федот рассказывал о сложностях первых недель, когда городские инструкторы смеялись над «деревенским», пока он не показал им навыки следопыта в лесу. О том, как постепенно завоевал уважение умением метко стрелять и быстро учиться. О новых товарищах — бывших Стрельцах и обедневших дворянах, с которыми нашёл общий язык.

Наконец пришло время прощаться. Федот по-военному вытянулся.

— Служу Угрюму!

— Вольно, — усмехнулся я. — Береги себя, Федот. И учись всему, чему можно.

Мы попрощались со всеми и направились к выходу в сопровождении Воротынцева.

— Хороший у вас боец, — заметил сотник. — Если все в Угрюме такие, понимаю, как выстояли во время Гона.

— У нас каждый на счету, — ответил я.

У ворот мы пожали друг другу руки.

— Было приятно познакомиться лично, маркграф. Если понадобится помощь Перуна — обращайтесь. Сделаю скидку по знакомству, — он хмыкнул.

— Учту. Спасибо за экскурсию и за обучение моего человека.

Бурлак тронулся, увозя нас обратно в центр Москвы. Полина задумчиво смотрела в окно.

— Федот изменился, — заметила она. — Стал увереннее, собраннее.

— Профессиональная подготовка чувствуется, — согласился Тимур. — Правильное решение отправить его сюда.

Василиса кивнула.

— Когда он вернётся, наши шансы значительно возрастут. Особенно если сможет обучить других.

Я откинулся на спинку сиденья, размышляя об увиденном. Ратная компания «Перун» произвела солидное впечатление. И то, что Федот там прижился и показывает успехи, радовало. Оставалось ещё несколько дел в Москве, прежде чем мы сможем вернуться в Угрюм.

Следом мы направились в торговые кварталы. Здесь располагались лавки и конторы, специализирующиеся на Реликтах — товаре, который всегда пользовался спросом в столице.

— Начнём с продажи излишков, — объявил я, когда Бурлак остановился у солидного здания с вывеской «Торговый дом Мерзляков и сыновья». — Мраморник, Вороний лён, Сумеречник и прочая всячина. То, что не пригодится в Угрюме.

Внутри нас встретил пожилой приказчик с цепким взглядом оценщика. Увидев качество товара, он пригласил нас в отдельный кабинет, где развернулись торги. Мраморник вызвал особый интерес — древесина и лак для элитной мебели всегда в цене.

— Превосходные образцы, — приказчик рассматривал срезы через увеличительное стекло. — Но должен предупредить — после недавнего Гона рынок переполнен. Цены упали.

— На сколько? — поинтересовалась Василиса.

— На Эссенцию — процентов на двадцать. На редкие Реликты падение меньше, но тоже ощутимое.

Я кивнул. Ожидаемо — после каждого крупного Гона Стрельцы и охотники выбрасывали на рынок солидные объёмы трофеев. Мы договорились о приемлемой цене и перешли к Эссенции. Здесь я проявил сдержанность, продав лишь малую часть наших запасов — ровно столько, чтобы иметь прикрытие относительно реального источника финансов Угрюма.

Следующим этапом стал поиск горняков. Полина предложила начать с Горного училища, но я покачал головой.

— Нам нужны опытные люди, готовые к переезду. Пойдём другим путём.

Артели вольных шахтёров собирались неподалёку от промышленных окраин. Здесь, в невзрачных питейных заведениях, можно было найти специалистов любого профиля. Мы зашли в «Кирку и молот» — заведение с говорящим названием.

Внутри царил полумрак и запах табачного дыма. За столами сидели крепкие мужчины с обветренными лицами и мозолистыми руками. Наше появление — особенно дам — вызвало оживление, но стоило мне назвать себя и цель визита, атмосфера изменилась.

— Ищу опытных горняков для нового проекта в Пограничье, — объявил я, встав так, чтобы меня было видно всем. — Условия: постоянный контракт, жильё, достойная оплата. Работа на новом месторождении с хорошими перспективами.

По залу пробежал заинтересованный гул. Первым поднялся седоусый мужчина лет пятидесяти.

— Кузьма Матвеевич Долбилин, горный мастер, — представился он. — Двадцать лет в шахтах Урала. Что за руда, если не секрет?

— Железо. Подробности обсудим с теми, кто пройдёт отбор, — ответил я. — Скажу лишь, что работа того стоит. Есть особые условия контракта, но это уже при личной беседе.

За следующие два часа мы с вместе с Василисой провели собеседования с парой десятков кандидатов. Отбирали тщательно — нужны были не просто золотые руки, но люди, без грязных пятен в прошлом, умеющие работать в команде. Особенно ценными оказались трое: сам Долбилин с опытом проходки сложных выработок, молодой инженер Арсений Ветров, закончивший Горное училище с отличием, и бывший десятник Никифор Грачёв, умевший организовать работу артели.

— А безопасность? — спросил Грачёв. — В Пограничье, говорят, Бездушные…

— Острог укреплён, гарнизон обучен. Гон мы уже пережили без потерь среди гражданских.

Это произвело впечатление. После обсуждения условий — жалование, премиальные, обеспечение семей — дюжина человек согласилась на мои условия. Я провёл ритуал магической клятвы прямо в отдельной комнате таверны. Каждый поклялся не разглашать увиденное и услышанное о природе добываемой руды.

— Подробности узнаете на месте, — произнёс я, когда последний завершил клятву. — Скажу лишь, что руда стратегической важности. Редкая и ценная.

Долбилин задумчиво кивнул.

— Понятно. Потому и секретность такая. Что ж, за хорошую плату можно и в Пограничье.

— Отправление с ближайшим грузовым караваном, — завершил я. — Берите только необходимое — всем остальным обеспечим на месте. И помните о клятве — никаких разговоров о нашем контракте. Даже с близкими. Если, конечно, вам дорога ваша жизнь.

Ещё час ушёл на организационные вопросы. Полина записывала имена, адреса для связи с семьями, особые потребности. Василиса обсуждала с Ветровым технические аспекты — какое оборудование понадобится в первую очередь.

К вечеру, вернувшись во дворец, я подвёл итоги дня. Реликты проданы — не слишком много, чтобы не привлекать внимание, но достаточно для объяснения растущего благосостояния Марки. Горняки наняты — хороший костяк для будущей артели. Оставалось организовать их переезд и подготовить шахту к приёму специалистов.

— Удачный день, — заметила Василиса, устраиваясь в кресле. — Хотя я напряглась, когда ты упомянул особую секретность проекта. Думала, кто-то откажется из-за клятвы.

— Клятва надёжна, — заметил Тимур с лёгкой усмешкой. — Уж я-то знаю. Нарушить её означает потерять жизнь. Поверьте, это отличная гарантия молчания.

— Что именно они будут добывать, узнают только в Угрюме, — добавил я. — Лишняя предосторожность не помешает. Даже со всеми клятвами.

Ещё один шаг к превращению Угрюма в настоящий промышленный центр Пограничья. С опытными горняками добыча пойдёт быстрее и безопаснее. А это означало выполнение обязательств перед Терновским и укрепление экономической базы Марки.

Утром мы готовились к возвращению домой, и Василиса отравилась прощаться с братом, попросив меня сопроводить её. Детская комната находилась в западном крыле дворца. У дверей стояла пожилая гувернантка, которая, увидев княжну, присела в реверансе. Внутри, среди игрушечных солдатиков и деревянных мечей, на ковре сидел мальчик лет пяти. Тёмные волосы, как у отца, но глаза — голубые, материнские.

— Лиса! — Мирон вскочил и бросился к сестре. — Ты вернулась!

Василиса подхватила братишку на руки, закружила. На мгновение маска взрослой женщины спала, и я увидел ту девочку, которая когда-то играла здесь с маленьким братом.

— Привет, медвежонок, — княжна поставила мальчика на пол, присела перед ним на корточки. — Как ты вырос!

— А мама заболела, — сообщил Мирон с детской непосредственностью. — Папа сказал, она уехала лечиться. Далеко-далеко. Ты останешься со мной?

Я видел, как дрогнуло лицо геомантки. Она обняла брата, прижала к себе.

— Нет, милый. Мне нужно уехать. По важным делам.

— Опять? — губы мальчика задрожали. — Ты опять меня бросаешь?

— Я не брошу тебя, Мирон. Никогда. Просто… иногда взрослым приходится уезжать. Но я буду писать тебе письма. И приеду, как только смогу.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Мальчик засопел, но кивнул. Потом вдруг сорвался с места, подбежал к сундуку с игрушками.

— Подожди! Я хочу тебе кое-что подарить!

Он вернулся, сжимая в кулачке маленькую фигурку — грубо вырезанную из дерева лисичку.

— Это ты, — пояснил Мирон серьёзно. — Я сам вырезал. Ну, дядя Фёдор помогал немножко. Возьми, чтобы не забывала меня.

Василиса взяла фигурку дрожащими пальцами.

— Спасибо, медвежонок. Я никогда тебя не забуду.

Они обнялись ещё раз — долго, крепко. Потом княжна поднялась, и мы вышли из комнаты. В коридоре она остановилась, прислонилась к стене.

— Он вырастет, даже не зная правды о матери, — прошептала девушка.

— Это к лучшему, — ответил я мягко. — Пусть сохранит светлые воспоминания.

Через час наш обе машины выехали из ворот Кремля. Впереди ждала неблизкая дорога в Угрюм. Позади остались незавершённые дела — допрос Кристофа, реакция Строгановых, политические последствия. Но сейчас важнее было увезти Василису подальше от возможной угрозы.

Девушка молча смотрела в окно, сжимая в руке деревянную лисичку. За стёклами проплывали московские улицы. Машина увозила её, как она и хотела, подальше от дворцовых тайн и семейных трагедий.