Хрупкая вечность

Глава 6

Эйслинн кормила птиц, когда в комнату, хлопнув дверью, с мрачным видом ворвался Кинан. Одна из корелл5 вцепилась лапками в блузку Эйслинн и, уткнувшись клювом в ее волосы, наблюдала за Летним Королем. Для Кинана птицы были источником покоя. Порой, когда он впадал в меланхолию или пребывал в раздражении, ему достаточно было посидеть и понаблюдать за ними, чтобы успокоиться. Птицы, похоже, чувствовали, как их ценят, а потому вели себя соответственно. Сегодня, однако, он не остановился, чтобы полюбоваться ими.

— Эйслинн, — бросил он вместо приветствия, направляясь мимо нее в свою студию.

Она не шелохнулась. Корелла улетела, и никто из птиц не рискнул подлететь к Эйслинн. Казалось, они с надеждой поглядывают на нее, распушив хохолки. Другие птицы просто глазели на Эйслинн или в ту сторону, куда ушел Кинан. Некоторые из них покрикивали и щебетали.

— Ладно! Пойду посмотрю, что с ним.

Эйслинн повернулась и пошла за Кинаном. Студия была одной из двух комнат, которые составляли его личные покои. Во вторую — в его спальню — она ни разу не входила. Однако именно в студии они вдвоем проводили время. Было странно ходить туда без него. Иногда на диване в студии можно было встретить Летних девушек с книгами в руках, но им незачем было сохранять дистанцию между собой и Кинаном. В отличие от Эйслинн. Чем ближе подступало лето, тем сильнее ее к нему тянуло. А это никак не входило в ее планы.

Эйслинн стояла в дверях, стараясь перебороть неловкость, которую чувствовала в его присутствии. Он всегда говорил, что дворец так же принадлежит ей, как и ему, что теперь все принадлежит ей. Ее имя значилось в магазинных счетах, на ее имя выписывались кредитки и чековые книжки. Она не обращала на это внимания, и Кинан стал придумывать более изощренные способы, чтобы помочь ей чувствовать себя здесь, как дома. Все что угодно, чтобы привязать меня к этому месту. С первого взгляда было незаметно, что он снова изменил интерьер в студии, но если бы Эйслинн внимательнее присмотрелась к мрачноватой комнате, то заметила бы, что кое-что изменилось. Она здесь не жила, но проводила во дворце достаточно времени, чтобы он стал для нее вторым — третьим — домом. Ночи она проводила у себя, у Сета или здесь. И во всех трех местах у нее были одежда и туалетные принадлежности. Но только в квартире, где она жила с бабушкой, к ней относились так, будто она нормальная. Дома она не была королевой фейри. Там она была обычной девушкой, которая нуждается в помощи по математике.

Пока она в сомнениях торчала у входа, Кинан уселся на диван, обтянутый темно-коричневой кожей. Кто-то позаботился о том, чтобы принести сюда графин ледяной воды. Капли влаги стекали по запотевшим бокам сосуда и капали на плиту из агата, служившую кофейным столиком. Кинан отбросил подальше от себя огромную зеленую подушку, на которой не было никаких узоров.

— Дония не хочет меня видеть.

Эйслинн прикрыла за собой дверь.

— Что на этот раз?

— Может быть, из-за того, что я спрашивал о Бананак. А может, из-за Ниалла. А может, из-за чего-то еще. — Кинан замолчал и нахмурился.

— Она вообще с тобой разговаривала?

Эйслинн на миг прикоснулась ладонью к его руке и заняла место на противоположном конце дивана. Она сохраняла дистанцию по привычке, время от времени нарушая ее, если того требовал этикет или чтобы продемонстрировать дружеские отношения, но держаться на расстоянии с каждым днем становилось все труднее.

— Нет. Меня снова остановили в дверях и не пустили в дом. «Только по официальным вопросам», — сказал мне Эван. Три дня я не мог до нее добраться, а теперь еще и это.

— Эван просто делает свою работу.

— И, несомненно, получает от этого удовольствие.

Кинан плохо реагировал на любые отказы. Об этом Эйслинн узнала еще тогда, когда была смертной. Она сменила тему:

— Вообще-то странно, что она все еще расстроена по поводу Ниалла. Как и то, что ее могли разозлить наши расспросы о Бананак.

— Вот именно. Как только Ниалл успокоится, его правление Темным Двором может пойти на пользу нашим Дворам. Она…

— Да нет. Я имею в виду, что она казалась вполне спокойной, когда мы уходили. Пусть не особенно счастливой, но и совсем не злой.

Эйслинн обняла подушку, будто огромную мягкую игрушку. Разговоры о запутанных отношениях между фейри и их Дворами, об их недовольствах друг другом, которые складывались веками их истории, заставляли Эйслинн чувствовать себя слишком юной. Многие фейри выглядели и вели себя, как ее одноклассники, но их долговечность немало усложняла жизнь. Короткие отношения длились десятилетиями, а долгая дружба — целыми веками. Предательство, совершенное вчера, приносило столько же боли, как совершенное десять или сто лет назад. Разобраться во всем этом было очень непросто.

— Я что-то пропустила? — спросила она, отвлекаясь от своих мыслей.

Кинан задумчиво поглядел на нее.

— Знаешь, Ниалл был таким же. Помогал мне сосредоточиться, переходил прямо к сути…

Его слова повисли в комнате, как крошечные облака в его глазах, обещая еще не пролившийся дождь.

— Тебе его не хватает.

— Да. Уверен, он замечательный король… Жаль, Двор ему достался такой мерзкий. Похоже, я все испортил, — сказал он.

— Мы оба наломали дров. Я не обращала внимания на то, на что должна была отреагировать, а ты… — Эйслинн заставила себя замолчать. Опять напоминать Кинану о его обманах и о том, какие это имело последствия для Лесли и Ниалла, бесполезно. — Мы оба наделали ошибок.

За то, что Лесли оказалась в самом сердце Темного Двора, Эйслинн тоже винила себя. Она подвела одну из лучших подруг, а потому подвела и Ниалла. На ней лежала ответственность за действия всех Летних фейри. Вот почему она старалась в работе быть ближе к Кинану. Эта ответственность была их общей, и если Эйслинн должна нести на себе вину за его не самые лицеприятные поступки, ей было нужно знать заранее, что он планирует делать.

Чтобы остановить его, если он запланирует что-нибудь ужасное.

— А они сделали неправильный выбор. Ответственность за это лежит не только на нас. — Если бы это было ложью, Кинан не смог бы произнести эти слова. Но это было его мнение. А высказать свое мнение было вполне допустимо, учитывая правило о том, что фейри не лгут.

— И все же мы в этом замешаны. У тебя были от меня секреты, и они привели к таким последствиям.

Она еще не простила его за то, что он использовал Лесли и Ниалла в своих целях, но, в отличие от Донии, у нее не было выбора — она должна была иметь дело с Летним Королем. Если один из них не умрет, они навеки связаны друг с другом. Или, как минимум, пока они правят своим Двором. А фейри-монархи стремились к тому, чтобы стоять у власти в течение долгих столетий, что вполне могло сойти за вечность.

Вечность с Кинаном. Эта мысль все еще пугала Эйслинн. Он был не очень-то склонен к тому, чтобы они были равноправными правителями, а у нее было слишком мало опыта в общении с фейри. До того, как она стала королевой, ее линия поведения с ними заключалась в том, чтобы избегать их. А теперь она должна ими управлять. У него за плечами было девятьсот лет правления, пускай и без полной власти, и было бы трудно сказать, что ее голос имел ту же силу, что и его. Однако нести ответственность за то, на что ее согласия не спрашивали, Эйслинн не собиралась.

С тех пор, как ее сделали королевой, Летние фейри стали важны для нее. Их благополучие стало ее главной целью, и на первом месте оказались их счастье и безопасность. Это было на уровне инстинкта, как, например, помогать Лету обрести силу, но это не значило, что она готова была пожертвовать всем остальным ради Лета. А Кинан не мог этого понять.

Эйслинн покачала головой:

— В этом мы не придем к согласию, Кинан.

— Возможно. — Он посмотрел на нее с такой открытой привязанностью, что она почувствовала, как ему отвечают солнечные лучи внутри нее. — Но ты, по крайней мере, не отказываешься разговаривать со мной.

Эйслинн отодвинулась в самый угол дивана, вкладывая в этот жест определенный смысл.

— У меня нет выбора. А у Донии есть.

— У тебя есть выбор. Просто ты…

— Что?

— Ты более рациональна. — И едва он сказал это, на его губах заиграла улыбка.

Растущее в Эйслинн напряжение рассеялось от этой улыбки, и она рассмеялась.

— Я еще в жизни не была такой нерациональной, как в последние месяцы. Учителя заметили, как я изменилась. И мои друзья, и бабушка, и даже Сет… А эти резкие смены настроения — просто кошмар!

— По сравнению со мной, ты сама невозмутимость. — Его глаза сияли. Он знал, каким изменчивым стал ее нрав, и что именно он был причиной этого больше, чем кто-либо другой.

— Не уверена, что мое поведение можно назвать рациональным, если брать тебя для сравнения.

И Эйслинн снова расслабилась. Несмотря не все странности, которыми были наполнены последние месяцы, он всегда находил способ зажечь в ней свет. Во многом именно благодаря этому быть Летней Королевой было не так сложно. Его дружба и любовь Сета помогали ей не сбиться с пути.

Кинан все еще улыбался, но когда снова заговорил, в глазах его была просьба:

— Может, ты поговоришь с Дон? Объяснишь, как мне ее не хватает. Может, ты могла бы рассказать ей, как мне грустно, когда я не вижу ее. Сказать, что она нужна мне.

— А почему ты сам ей не скажешь?

— Как? Она меня даже на порог не пускает. Мне нужно, чтобы она была в моей жизни. Без нее… и без тебя… У меня плохо получается. Я стараюсь, но мне нужно, чтобы она в меня верила. Если одной из вас…

— Не надо.

Эйслинн не хотела, чтобы он развил эту мысль. Новый мир между Дворами был еще слишком хрупким. Было бы лучше, если бы Дония и Кинан не ссорились, но разговоры наедине с Донией заставляли ее нервничать. Они стали друзьями, не такими близкими, как надеялась Эйслинн, но достаточно близкими, чтобы поначалу проводить вместе время. Однако это закончилось, когда пришла весна. Когда изменились отношения Эйслинн с Кинаном. И пусть они избегали разговоров об этом, все же обоим требовались постоянные усилия, чтобы не прикасаться друг к другу.

— Я могу попробовать, но если она злится на тебя, то и со мной вряд ли захочет поговорить. В последнее время она все наши с ней дела передает кому-нибудь другому, — призналась Эйслинн.

Кинан налил два стакана воды и сказал:

— Это потому, что Лето набирает силы, а Зима слабеет. Бейра каждую весну становилась мрачнее обычного. И это тогда, когда я еще не был так силен.

Кинан протянул Эйслинн стакан… и она застыла.

Это просто вода. И даже если бы это было летнее вино, оно не произвело бы на нее такого эффекта, как в первый раз. Она выбросила эти мысли из головы.

— Эш?

Она пошевелилась, пропустив мимо ушей, что он назвал ее сокращенным именем, а не полным, как обычно, отвела взгляд от стакана и посмотрела на него.

— Да?

— Все в порядке. Я не причиню тебе вреда. Никогда. Я и раньше не хотел навредить тебе.

Эйслинн вспыхнула и взяла стакан.

— Извини. Я знаю. Честно-честно.

Кинан пожал плечами, но минуты, когда ее охватывала паника, причиняли ему боль. Она подозревала, что иногда он чувствует то же, что и она, как будто их совместное управление Двором создало некую связь между ними, и ни он, ни она не были к этому готовы. Никто из фейри не мог видеть сквозь стену, которой Эйслинн себя окружила. Никто, кроме Кинана.

Друзья. Мы друзья, а не враги. И только друзья.

— Я поговорю с Дон, — сказала она ему. — Но ничего не обещаю. Я постараюсь. Может, нам с ней это пойдет на пользу. В последние несколько недель она была очень несдержанной со мной. Если все это связано с весной, то поговорить — хорошая идея.

Кинан взял Эйслинн за руку и нежно сжал ее ладонь.

— Ты замечательно справляешься с тем положением, в которое я тебя поставил. Я знаю, что для тебя это совсем не просто.

Она не отпустила его руку, а сжала в ответ с обретенной взамен смертности силой.

— Я могу многое стерпеть, Кинан. Если ты снова будешь что-то от меня скрывать, — она выпустила солнечный свет, живущий внутри нее, не оттого, что потеряла терпение, а чтобы показать, что она может контролировать то новое, что происходит между ними, — это будет не самым мудрым твоим решением. Дония помогла освободить Лесли. А ты подвел меня. Я не хочу, чтобы это снова случилось.

Он молчал почти минуту, просто держа ее за руку, а когда она попыталась освободиться, улыбнулся:

— Не думаю, что эта твоя угроза приведет к тем результатам, которых ты хочешь достичь. Когда ты злишься, то становишься еще прекраснее.

По ее щекам разлился румянец, когда она поняла, что слова, которые она должна сказать, сильно отличаются от тех слов, которые она может и хочет сказать.

— Я тут не в игры играю, Кинан.

Улыбка померкла, он отпустил ее руку и кивнул с серьезным выражением лица.

— Никаких секретов. Ты ведь об этом просишь меня?

— Да. Я не хочу, чтобы мы с тобой стали противниками. И не хочу играть в словесные игры.

Фейри постоянно перекручивали свои слова, чтобы повернуть все в свою пользу.

— Я тоже не хочу, чтобы мы стали противниками, — спокойно отозвался сидевший рядом с Эйслинн фейри.

— И мы не будем играть в словесные игры, — снова сказала она.

Многообещающая улыбка появилась вновь.

— Вообще-то мне нравятся эти игры.

— Я не шучу, Кинан. Если мы собираемся и дальше работать вместе, ты должен быть искренним со мной.

— Серьезно? — спросил он, и в его голосе ей почудились нотки вызова. — Ты именно этого хочешь?

— Да. Мы не сможем работать вместе, если мне постоянно придется догадываться о том, что творится в твоей голове.

— Раз ты так уверена… — Голос его был нарочито серьезен, но в то же время казалось, что он подтрунивает над ней. — А ты уверена, Эйслинн? Ты действительно хочешь, чтобы я был полностью честен с тобой?

Ей казалось, что она шагает прямиком в львиную пасть, но отступать, учитывая ее желание быть с ним на равных, было бы неправильным решением. Эйслинн заставила себя заглянуть в его глаза и ответила:

— Да.

Кинан чуть отодвинулся и глотнул воды, не отводя от нее взгляда.

— Ладно. Тебе больше не придется догадываться, о чем я думаю… Прямо сейчас я думаю, что мы так погрязли в делах Двора, в проблемах с Донией и Ниаллом, с этими твоими школьными занятиями… Со всем этим легко забыть, что все, что я сейчас имею, не было бы моим без тебя. Однако я никак не могу забыть о том, что по-прежнему хочу большего.

Эйслинн вспыхнула.

— Я не это имела в виду.

— Выходит, теперь ты собираешься играть в словесные игры? — В его голосе снова прозвучал вызов, и на этот раз она не сомневалась, что расслышала правильно. — Ты будешь решать, когда моя честность удобна, а когда нет?

— Нет, но…

— Ты сказала, что хочешь знать, о чем я думаю. Никаких условий не было. Никаких словесных игр, Эйслинн. Решать тебе. — Он поставил на столик стакан и подождал несколько секунд. — Неужели ты из тех, у кого семь пятниц на неделе? Так что же? Ты предпочтешь, чтобы у нас были секреты друг от друга, или как?

Эйслинн почувствовала, как в ней поднимается страх. Не за собственную безопасность, а потому, что дружба, которую они так старались построить, рушится у нее на глазах.

Она не отвечала, поэтому Кинан продолжил:

— Я думаю, что никто не смог бы так легко справиться с тем, с чем справилась ты. Даже с тем, чтобы привыкнуть быть фейри. Ни одна из Летних девушек не освоилась так быстро. Ты же не впадала в тоску, не злилась, не цеплялась за меня.

— Я знала о существовании фейри, — возразила Эйслинн, — а они нет.

С каждым его словом она ненавидела неспособность фейри лгать все больше и больше. Было бы намного легче, если бы она могла солгать, отрицая, каким безболезненным было ее превращение в фейри. Было бы легче, если бы она могла сказать, что привыкла к новой жизни не так быстро, если бы могла сказать, что страдала.

Потому что тогда он не поступал бы так со мной.

Он дал ей свободу, дал время. Он был ее другом и никогда не заходил дальше установленных ею границ.

Бежать. Бежать сейчас же.

Но она не сдвинулась с места.

Кинан приблизился, вторгаясь в ее личное пространство.

— Ты знаешь, что в этом есть кое-что еще. А я теперь знаю, что все было правильно. Правильным было то, что я так долго не мог найти свою королеву. Ты стоила того, чтобы ждать, и всего того, что я пережил, даже не зная, что мне это по силам.

Он погладил Эйслинн по волосам, и солнечный свет заструился по ее коже.

— Если бы ты была моей королевой по-настоящему, наш Двор был бы намного сильнее. Если бы стала моей, не отвлекаясь на смертных, мы были бы в большей безопасности. Мы были бы сильнее, если бы по-настоящему были вместе. Лето — время тепла, радости и удовольствий. Когда я с тобой, мне хочется забыть обо всем на свете. Я люблю Донию и всегда буду любить, но когда ты рядом… — Он заставил себя замолчать.

Эйслинн знала, чего он недоговорил. Чувствовала, что в этом и есть истина, но не собиралась полностью поддаваться природе своего Двора. Неужели он знал, что все так и будет? Знал, что ее отношение к их совместному правлению как к работе, а не как к близости между ними ограничит возможности их Двора? Почему-то ей не хотелось знать ответы на эти вопросы.

— Двор сильнее, чем был когда-либо за всю твою жизнь, — тихо сказала она.

— Так и есть. И я благодарен тебе за все, что ты дала нашему Двору. А всего остального я буду ждать столько, сколько потребуется. Вот о чем я думаю. Вероятно, следовало бы думать о целом списке дел, которые нам предстоит сделать, но, — он наклонился к ней, пристально глядя в ее глаза, — все, о чем я могу думать прямо сейчас, — это о том, что ты здесь, со мной, где и должна быть. Я люблю Донию, но своих людей я тоже люблю. Я могу любить тебя, как нам с тобой и было предназначено, Эйслинн. Если ты позволишь мне, я смогу любить тебя так сильно, что мы оба забудем обо всем, кроме нас с тобой.

— Кинан…

— Ты просила, чтобы я был честен.

Он не лгал. Он не мог лгать. Все это не имеет значения. То, что он ей говорил, не имело и не могло иметь значения.

Эйслинн чувствовала солнечный свет, живущий где-то внутри нее. От этот света ее кожа натянулась так, что казалось, вот-вот лопнет. Она отвечала на прикосновение Кинана так же сильно, как и на прикосновения Сета. А это было неправильно.

Неужели? — прошептал предательский внутренний голос. — Он мой король, мой партнер…

Она положила руку на грудь Кинана, собираясь оттолкнуть его, но от этого контакта солнечный свет запульсировал между ними. Их тела были вместилищами этого света, он связывал их петлями, и, преодолевая барьер кожи, становился все сильнее и сильнее.

Глаза Кинана распахнулись, и он сделал несколько неровных вдохов. Он потянулся к Эйслинн, и она почувствовала, как тянется к нему. Рука, которой она собиралась оттолкнуть его, так и осталась на его груди, но согнулась в локте, и теперь их ничто, кроме ее ладони, не разделяло.

Он поцеловал ее. Он не делал этого с тех пор, как она перестала быть смертной. В первый раз это случилось, когда она была совершенно не в себе, выпив слишком много летнего вина и протанцевав слишком долго в его объятиях. У их второго поцелуя был привкус искушения, когда она просила его оставить ее в покое. Но этот третий поцелуй был таким нежным, что его губы едва касались ее губ. Этот поцелуй был подтверждением его привязанности к ней, а это усугубляло все еще больше.

Эйслинн отстранилась:

— Прекрати.

Ее голос был не громче шепота, но Кинан все же остановился.

— Ты уверена?

Она не смогла ответить. Никакой лжи. Она чувствовала в его словах вкус зрелого лета, обещание того, что она могла бы получить, если бы осмелилась зайти чуточку дальше.

— Мне нужно, чтобы ты отодвинулся. — Эйслинн попыталась сосредоточиться на значении этих слов, на диване, на кожаных переплетах книг, которые она видела на полках за Кинаном — на чем угодно, лишь бы не на нем самом.

Она убрала руку с его груди.

Помедленнее. Думай о том, что важно. Моя жизнь. Мой выбор. Сет.

Кинан отодвинулся, внимательно наблюдая за ней.

— Если бы не ты, Двор бы погиб.

— Я знаю.

Отодвинуться еще дальше она не могла — подлокотник дивана и так упирался ей в спину.

— Без тебя я был бы совершенно бесполезен, — продолжал Кинан.

Схватив подушку, Эйслинн поставила ее себе на колени, как щит, который смог бы стать преградой между ними.

— Ты правил Двором без меня девять веков.

Он кивнул:

— И это того стоило. Каждая мука стоила того, чтобы прийти к тому, что есть у нас сейчас и чего мы можем добиться, если ты однажды примешь меня. Если бы мы могли хоть какое-то время провести вместе так, как нам это предначертано…

В течение долгой минуты Эйслинн сидела, не шевелясь, пытаясь подобрать слова, которые помогли бы развеять возникшую напряженность. Уже не в первый раз он говорил так страстно, но сейчас впервые он потянулся к ней, чтобы дотронутся до нее, выказывая больше, чем простые дружеские чувства. А это было уже слишком.

— Не будешь на меня давить? — тихо спросила она.

Он отодвинулся еще чуть-чуть.

— Только потому, что ты об этом просишь.

Эйслинн почувствовала странную легкость в голове.

Кинан натянуто улыбнулся.

Она поднялась и нетвердой походкой направилась к двери. Распахнув дверь, Эйслинн так вцепилась в дверную ручку, что чуть не сломала ее. Потребовалась слишком много силы воли, чтобы поднять голову и встретить его взгляд:

— Это ничего не меняет. Ничего. Ты мой друг, мой король, но… это все, чем ты можешь быть для меня.

Он кивнул, но это, скорее, говорило о том, что он ее слышал, а не о том, что согласился с ней. И его слова подтвердили ее догадку:

— А ты — моя королева, мое спасение, мой партнер. И в этом вся суть.