Хрупкая вечность

Пролог

Сет точно знал, когда Эйслинн проскользнула в дом; легкое повышение температуры сказало бы ему об этом, даже если бы он не видел солнечного сияния посреди ночи. Лучше, чем лампа. Он улыбнулся, подумав, как бы отреагировала его девушка, если бы ее назвали лампой, но мгновением позже улыбка растаяла, когда Эйслинн вошла в комнату.

Она успела снять туфли. Волосы уже не были уложены в прическу, сделанную специально для вечеринки Летних, на которую она ходила этой ночью. С Кинаном. Мысль о ней в объятиях Кинана заставила Сета напрячься. Каждый месяц Эйслинн вместе с Летним Королем посещала эти танцы, длившиеся всю ночь напролет, и несмотря на все усилия Сет по-прежнему ревновал.

Но сейчас она не с ним. Она здесь.

Глядя на Сета, Эйслинн расстегнула корсаж старинного платья.

— Эй.

Наверное, он что-то сказал, но не был в этом уверен. Впрочем, это было неважно. В такие моменты почти все было неважно — только она, только они, только то, что они значили друг для друга.

Платье упало, и она оказалась в его объятиях. Теперь он точно знал, что ничего не говорил — просто не мог, когда солнечный свет, словно теплый мед, растекался по его коже. Гуляния Летнего Двора закончились, и она была здесь.

Не с ним. Со мной.

На ежемесячные вечеринки вход для смертных был закрыт. После них Эйслинн приходила к Сету, слишком переполненная солнечным светом и праздником, чтобы просто уснуть, слишком напуганная возможностью остаться с Летним Двором на всю ночь. Поэтому она приходила в его объятия, опьяненная солнцем, забывая о том, чтобы быть с ним такой же осторожной, как в другие ночи.

Она поцеловала его, и Сет попытался не обращать внимания на тропическую жару. Орхидеи, деревце иланг-иланга и побеги череды «Золотая богиня»1 заполонили комнату. Во влажном воздухе ароматы казались слишком тяжелыми, но все равно это было лучше, чем водопад несколько месяцев назад.

Когда Эйслинн была здесь, в его объятиях, все отходило на второй план. Главными были они сами.

Смертные не созданы любить фейри. Раз в месяц Сет лично убеждался в этом, когда она забывала о том, как он уязвим. Если бы он был достаточно силен, он бы ходил на эти вечеринки. Вместо этого он признавал, что смертным небезопасно находиться среди необузданных фейри. Вместо этого он надеялся, что после очередной такой вечеринки она не поранит его слишком сильно. Вместо этого он ждал ее в темноте, надеясь, что в этом месяце она не останется с Кинаном.

Позже, когда к ним вернулась способность говорить, он выудил лепестки орхидеи из ее волос.

— Люблю тебя.

— И я тебя. — Она покраснела и погладила его по голове. — Ты в порядке?

— Да, когда ты здесь. — Он бросил лепестки на пол. — Будь моя воля, ты была бы здесь каждую ночь.

— Мне бы этого хотелось. — Она устроилась поудобнее и закрыла глаза. Теперь ее кожа не светилась — она не светилась, когда Эйслинн была спокойна и расслаблена, — и Сет был за это благодарен. Через пару часов наступит рассвет; она увидит ожоги у него на боках и спине, где ее руки прикасались слишком сильно, когда сама она забылась. Она отведет взгляд и заговорит о том, о чем он ненавидел слышать.

Дония, Зимняя Королева, дала ему рецепт мази от солнечных ожогов. На смертных она действовала не так хорошо, как на фейри, но если он накладывал ее достаточно быстро, то ожоги заживали в течение одного дня. Сет взглянул на часы.

— Может, позавтракаем?

— Нет, — пробормотала Эйслинн, — лучше поспим.

— Ладно. — Он поцеловал ее и держал ее в объятиях так долго, как только мог, не подвергаясь новой опасности. Посмотрев на часы, он прислушался к ее ровному дыханию — она крепко уснула. И когда он больше не мог ждать, то стал потихоньку выбираться из постели.

Она открыла глаза.

— Останься.

— Я в ванную. Скоро вернусь. — Он робко усмехнулся, надеясь, что Эйслинн не станет задавать вопросов. Поскольку она не могла лгать, он изо всех сил старался избегать говорить ей неправду, но несколько раз все же приходилось.

Эйслинн взглянула на его руки, и он знал, что они оба не хотят разговора, который за этим последует — один из тех, когда она говорила ему, что ей не следует приходить, когда она такая, а он паниковал из-за того, что она могла вместо этого остаться с Летним Королем.

Она поморщилась:

— Прости, я думала, что тебе не больно.

Сет мог бы поспорить, а мог отвлечь ее.

Выбор был несложный.

Проснувшись, Эйслинн приподнялась на локте и посмотрела на спящего Сета. Она понятия не имела, что с ней будет, если однажды она потеряет его. Иногда ей казалось, что он был всем, что сохраняло ее целостность; он был ее вариацией виноградной лозы, обвивающейся вокруг Летних девушек — связью, которая удерживала ее от распада.

И я причинила ему боль. Снова.

Она видела синяки и яркие ожоги на его коже, оставленные ее руками. Он никогда не жаловался, но она беспокоилась. Он был так уязвим по сравнению даже с самым слабым фейри. Эйслинн провела кончиками пальцев по плечу Сета, и он придвинулся ближе. Он был рядом во всей этой неразберихе последних месяцев, с тех пор как она стала Летней Королевой. Он не просил ее стать полностью смертной или полностью фейри; он позволил ей быть самой собой. Это был дар, за который она никогда не сможет отплатить ему. Он был ее даром. Он был всем для нее, когда она была смертной, а стал еще важнее, пока она пыталась свыкнуться с новой жизнью королевы фейри.

Сет открыл глаза и взглянул на нее.

— Ты выглядишь так, будто сейчас где-то далеко-далеко отсюда.

— Просто думаю.

— О чем? — Он вздернул проколотую бровь.

И ее сердце затрепетало так же, как тогда, когда она пыталась просто дружить с ним.

— Как всегда…

— Все будет хорошо. — Он перекатился на нее. — Мы со всем этим разберемся.

Эйслинн обхватила его руками, зарываясь пальцами в волосы. Она приказала себе быть осторожной, контролировать силу, не напоминать ему, что она настолько сильнее любого смертного. Что я не такая, как он.

— Я хочу, чтобы все было в порядке, — прошептала она, пытаясь отбросить мысли о том, что он смертен, о его мимолетности, когда теперь она сама вечна, о том, что ему суждено умереть, а ей нет. — Скажешь мне еще раз?

Сет склонился к ее губам и сказал то, для чего не требовались слова. Затем отстранился и прошептал:

— Такие прекрасные моменты могут длиться вечно.

Она провела рукой вдоль его позвоночника, спрашивая себя, не показалось ли ему странным то, что ей захотелось впустить солнечный свет в кончики пальцев, не напомнило ли ему это о том, что она теперь совсем не смертная.

— Жаль, что так не может быть всегда. Только мы.

В выражении его лица было что-то, чего она не могла прочесть, но потом он привлек ее к себе, и она забыла все слова и все мысли.