Спала Есислава как убитая. Может, оттого что вокруг не было ни звука, а может, оттого что просто устала.
Как и было велено, повязку она не снимала. Сначала было неудобно. Еся ворочалась, пытаясь устроиться, но всё никак не могла улечься. То давит, то неудобно. Так сильно хотелось убрать ткань, что руку зудели. Но она всё же смогла уснуть.
Ей ничего не снилось. Ничего не беспокоило. Было тепло и мягко. Словная чары какие навели. Может, так оно и было. Кто знает, на что этот болотник был способен? Кто вообще мог знать, что он такое?
Да еще имя какое — Владимир. Совсем по-человечески. И руки у него человеческие, и голос… Может, это не болотник вовсе? Может быть, его слуга?
Есислава уснула с этими раздумьями и с ними же проснулась.
Открыв глаза, она сначала испугалась. А потом всё вспомнила. Лежала на кровати и думала: как там ее родители, как Никитка? Успокоились ли все в деревне?
Вопросов было так много, что голова пухла и начинала болеть. Хотя, может быть, болела она от повязки, будь та неладна.
Есислава села на кровати, потянулась и повернула голову, желая осмотреться. Ее плечи тут же понуро опустились. Как осмотреться? Она же ничего не видит…
Еся тяжело вздохнула. Что теперь с ней будет? Что было с девушками до нее? Чего ждать?
Она было хотела испугаться, всё ж не ясно, чего ждать, но поняла: нет того смертельного страха, который был накануне. Немного боязно, но и всё. Ее отдали на убой, ей вслед кричали, что она нечистая, желали смерти, была б их воля, односельчане утопили бы ее сами. А теперь вот она спала на мягкой постели, ей раны лечили, кормили, и условие всего одно поставили — повязку не снимать. Не справится, что ли? А всё остальное…
Есислава решила во что бы то ни стало разгадать загадку болотника. Всё у него осторожно выспросит. Не сбежать ему. На болотах они вдвоем.
Ее обухом по голове ударила мысль: а одни ли?
Еся сделала несколько глубоких вдохов и постаралась сосредоточиться на хорошем. Она ведь жива! И Владимир сказал, что ничего не сделает ей. Она справится. Справится. Всё будет хорошо. А глаза мокнут, так этот от волнения. Вовсе не страшно, и не грустно, и не обидно.
Есислава закусила губу. Да будь не ладна эта коза! Надо было дать ей сгинуть на болотах. Не сунулась бы Еся в тот лес, сейчас бы в дом Никиты женою вошла.
Сердце больно уколола тоска. Как он там? Что стало с ним? Хоть бы он был в полном здравии. Хоть бы образумился и не учудил чего. Он же был готов в церковь пойти ради нее, мог и на болота броситься, а там…
Есислава мигом представила, как-то дерево с внутренностями наружу разрывает тело Никитки своими здоровенными ветками.
Раздался стук. Еся вздрогнула и повернула голову, но опомнилась и горько усмехнулась. Какой незначительной эта привычка была раньше, и какое огромное значение приобрела теперь. Она ведь оборачивалась, чтобы посмотреть…
— Проснулась? — глухой голос Владимира донесся из-за двери. — Я воды тебе чистой приготовил.
— Доброе утро, — собравшись с силами, ответила Еся.
Как открывалась дверь, она не слышала, зато услышала шаги.
Тук, тук, тук… Шорох, скрежет.
Кажется, он поставил воду, а потом что-то передвинул.
— Я выйду. Сними повязку, умойся. Когда я постучусь, снова надень повязку. Можешь осмотреть комнату. Но недолго. Поняла?
— Поняла, — Еся кивнула.
Снова шаги. Тук, тук, тук. Хлопок.
Есислава чуть помедлила и нерешительно потянулась руками к узлу на затылке. Пальцы немели то ли от предвкушения, то ли от переживаний. А что, если не ушел? Что, если специально так сказал, чтобы она на него посмотрела, и ее можно было того…
Пальцы застыли на миг. А затем она с двойным усердием принялась развязывать узел.
Глупости какие! Хотел бы утопить, еще вчера утопил бы. А если просто позабавиться хочет? Да стал бы он тогда ногу лечить, кормить и воду носить?
Есислава развязала повязку. Она с тихим шорохом соскользнула на одеяло. Яркий солнечный свет из окна сделал тьму светлой.
Еся еще несколько мгновений не решалась разлепить глаза. А потом все же один приоткрыла. Наконец, она собралась с силами и уставилась на мир вокруг.
Есислава несколько раз моргнула. Яркий свет в комнате делал больно. Понадобилось время, чтобы привыкнуть.
Комната оказалась просторной и даже богатой. У кровати стоял стол. В дальнем углу сундук, еще один стол у стены, на нем медное зеркало да маленькие шкатулки. Рядом с дверью — табурет, а на табурете — медный таз, полный воды. Кровать Есиславы была заслана белоснежными простынями, у изголовья весела метелочка из трав. Ставни большого окна были открыты настежь. А там, за окном, — чистое голубое небо и яркий желтый круг солнца. Сколько ж она проспала? Небось полдень уже!
Есислава коснулась стены рукой. Вот что она трогала… Изгибы деревянных бревен, из которых была выложена стена…
Еся откинула одеяло и оглядела себя. Белоснежная сорочка с вышивкой на рукавах и аккуратная белая тряпица на ноге с желтыми разводами. Небось от мази какой.
Она встала с постели и поковыляла к медному тазу. Нога всё еще болела, но уже не так сильно.
Есислава опустила руки в теплую воду и улыбнулась. Мог ведь и холодную принести. Но нет — погрел. Она плеснула себе в лицо несколько раз и принялась осматриваться. Под тазом лежал расшитый рушник. Еся вытерла лицо и аккуратно его сложила. Затем села за стол напротив зеркала и посмотрела на свое отражение. На щеках красовались покрытые красной коркой царапины. Она недовольно поморщилась и осмотрела стол: гребни, ленты, украшения… Ай, какие украшения! Всё сияет, в лучах солнца переливается!
Еся мигом захлопнула шкатулку. Нечего зариться на Хозяево добро! Как там в былинах-то говорилось? Ничего у нечисти не брать!
Чтобы совсем уж не впасть в искушение, она принялась с силой чесать волосы гребнем.
В двери снова постучали.
Есислава от неожиданности гребень в волосах запутала.
— Это я. Надень повязку. Вхожу.
— Постойте! Погодите! — Есислава попыталась распутать волосы, но гребень только сильнее сплетался с ее косами. Еся выругалась и кинулась к постели.
— Завязала? — в голосе Владимира послышалось нетерпение.
— Да! — ответила Еся, завязывая узел на затылке.