Гусар

Глава 18

Возвращение в дом Антонины Мирофановны, конечно же, получилось крайне волнительным. Такое чувство, будто чья-то невидимая рука бросила камень в спокойную гладь воды, и по ней пошли круги. Вот, как это выглядело.

Причиной стала весть о моем производстве в поручики, о чем, естественно, половина города узнала в течение ближайших нескольких часов. А уж мои домочадцы были одними из первых.

Это при том, что сам я ни с кем на данную тему не говорил и вообще после посещения военного министра, как правильный, порядочный поручик, отправился заниматься обозначенными в нашем гусарском расписании тренировками. Сабля, кони, обед в Собрании — все как положено. Даже постарался с сослуживцами особо не взаимодействовать. Мне нужно было побыть наедине с собой, подумать о разговоре с Барклаем-де-Толли. Поэтому, к примеру, на обед пошел только в компании Ржевского и позже остальных.

Домой смог попасть только ближе часам к четырём после полудня.

Не успел я войти во двор и проследовать к крыльцу, как на ступеньках появился Прохор. Он так торопился, что едва не сбил Захара с ног, оттолкнув его локтем. Старик семенил следом за Прошкой, стараясь обогнать молодого слугу. Такой «наглости» за пацаном ещё не числилось. Обычно он Захара побаивался.

Старик ухватил Прохора за шиворот, поймав его практически на бегу, и настойчиво потянул назад. Прохор вместо того, чтоб уступить дорогу старшему «коллеге», принялся с еще большим энтузиазмом работать локтями.

В итоге, в дверях дома Антонины Митрофановны началась форменная давка из двух человек. Прохор рвался вперед, Захар тянул его обратно. Каждый из моих слуг желал быть первым.

— Ох, батюшка! Петр Алексеевич! Поручик! Да я так и знал! Герой! Наш герой! — Выкрикивал Прошка малосвязные фразы, пытаясь попутно отбиться от Захара. По-моему, он даже несколько раз лягнул его ногой.

— Поручик… Ох, беда… Чем выше чином, тем больнее падать. Теперь уж точно под трибунал за что-нибудь угодите. Или поляки прирежут. Или этот… Чаадаев… Ох, голова моя несчастная…– Стонал Захар, бедром отпихивая Прохора внутрь дома, при этом не забывая его щипать так сильно, что Прошка вскрикивал и кривился лицом.

— А ну прекратите этот балаган! — Раздался из-за спины моих слуг командирский окрик Антонины Митрофановны, которой, видимо, надоело наблюдать толкотню и едва ли не драку.

Услышав недовольство хозяйки, и Прошка, и Захар разом присмерели. Потом тихонечко расступились в стороны, пропуская вдову.

— Поздравляю, поручик Бестужев. После столь внезапного повышения уж точно не отвертеться от ответственности. — Произнесла Антонина Митрофановна с улыбкой. Она вышла на крыльцо и теперь наблюдала, как я поднимаюсь по ступеням ей навстречу. — И… берегите голову. Она вам еще пригодится. Говорят, количество ваших врагов продолжает приумножаться.

Я заверил Антонину, что враги для гусара — это скорее честь, чем досадная обуза. Не хотелось обсуждать все это с красивой женщиной. Ее забота, конечно, радовала, но имелось желание, чтоб она видела во мне настоящего мужчину, а не мальчика, которого хочется защитить.

От обеда я, само собой, отказался, а вот насчет бала сообщил сразу. Нужно было подготовиться, тем более до предстоящего мероприятия оставалось совсем немного.

Мои слуги, услышав о том, что их барин приглашен в дом Ожаровских, тут же взметалось по двору, пытаясь сделать все сразу. И баньку затопить, и форму приготовить, и рассказать мне новости. От первого я отказался, решив просто обмыться из бочки. Второе — одобрил. А насчёт третьего — велел обоим заняться делом, вместо того, чтоб собирать сплетни. Тем более новости один черт касались моей персоны, а о себе я и без того все знаю.

Суету, связанную с подготовкой к балу, дополнил Ржевский, явившийся в дом вдовы через пару часов. Он уже нарядился в парадный доломан и теперь стоял посреди гостиной, словно влюблённый в себя павлин, источая аромат дорогой помады, которой поручик намазал волосы так, что они едва не блестели в лучах предзакатного солнца.

— Ну что, поручик Бестужев? — громко вещал он, — Чин — один! Значит, и гулять будем на равных! Антонина Мирофановна, вы только посмотрите на него! Настоящий поручик!

Ржевский окинул меня критическим взглядом, пока я, стоя перед зеркалом, поправлял алый доломан.

— Хорош граф! Хорош…Вот только сапоги… Прошка! Давай сюда ваксу! С сапогами непорядок! Надо, чтоб блистали, как водная гладь при тихой погоде!

Пока Прошка с энтузиазмом драил мои сапоги до ослепительного блеска, а Захар ворчал о «суете перед бедой», я лихорадочно обдумывал кое-какую проблемку. Она мне казалась вполне насущной.

Бал, поляки, присутствие Радзивиллов…Поганое сочетание. Этот вечер может легко превратиться из приятного мероприятия с легким флиртом и шампанским в замаскированную западню. То, что шляхтичи туда явятся — к бабке не ходи. Неужто они упустят возможность нагадить тому, кого считают виновным в смерти родичей? Да ну на фиг!

— Ржевский, — начал я, поправляя саблю на портупее. Голос звучал серьезнее, чем планировал. — Ты помнишь тех поляков в приемной у Барклая?

Ржевский, натиравший щеки духами, понятия не имею, откуда он их взял, поморщился:

— Ну? Седой старейшина и тот молодой, с глазами, как у гадюки? Как не помнить. Смотрели так, будто мы их родовое гнездо спалили вместе с прабабушкой внутри. Ну и что?

— На балу у Ожаровского они будут. Обязательно. — Я повернулся к товарищу. — И это не просто недовольные аристократы. Это те, кто считает нас убийцами своих сородичей. Им нужна кровь. Или публичное унижение. А лучше — и то, и другое. Понимаешь, чем может закончиться сегодняшний вечер?

Ржевский поставил флакон на стол, его лицо слегка помрачнело.

— Ну… Бал есть бал. Там драться не станут. Этикет, все же не позволяет. Максимум — язвительный комплимент или холодный взгляд. Мы же не в корчме.

— Не станут? — Я усмехнулся, но не потому что мне весело. — Ржевский, они готовы были прибить меня в кабинете министра! Что им стоит устроить скандал на балу? А еще лучше, чтоб самим остаться, белыми и пушистыми –спровоцировать нас? Выставить дураками или трусами перед всем светом Вильно? А потом… Дуэль все равно неизбежна. И это еще хорошо, если дуэль. У меня имеются ощущения, что поляки скорее просто прибьют нас по одному. В темной подворотне. Ты их лица видел? Этим господам чужды понятие чести и совести. Нет… я не хочу идти туда вдвоем против всего их клана.

Я подошел к окну, глядя на закатное небо. Мысли работали четко, анализируя возможное развитие событий.

— Предлагаю взять наших? Алексина, Марцевича, тех, кто был с нами в ту ночь? Они теперь тоже герои и они знают всю ситуацию.

Ржевский нахмурился, не до конца понимая мою логику:

— Ты хочешь взять их с собой? На бал? Но полковник велел только нам явиться…

— Полковник велел нам вести себя прилично и не навести шуму, — парировал я. — А знаешь, как бывает? Если начальство говорит не драться, по закону подлости нам точно драться, скорее всего, придется. Наши товарищи… Они не просто подмога. Они еще и свидетели. Что если после бала поляки устроят нам засаду. Справимся ли мы? Конечно! Я не сомневаюсь ни в твоей, ни в своей храбрости. Но нас снова обвинять в членовредительстве польских дворян. К тому же, если ситуация снова коснётся нас двоих, мы не сможем ничего доказать. Скажут, опять Бестужев и Ржевский бедненьких шляхтичей убили. А вот если нас будет… ну хотя бы семеро… Это — свидетели. Свидетели того, что поляки были вооружены и напали первыми. Если что-то случится, слово наших товарищей будет весомее. И… — я посмотрел Ржевскому прямо в глаза, — вместе мы — не просто гусары. Мы — братство и пусть весь Вильно это знает.

После моего пояснения мысль о том, чтобы явиться на враждебную территорию не вдвоём, а сплоченной группой ветеранов ночной стычки, показалась Ржевскому привлекательной. Его лицо посветлело, а в глазах зажегся знакомый азарт.

— Дьявол, Бестужев, ты прав! — Поручик звонко хлопнул себя по ляжке. — Пусть эти польские крысы знают, с кем имеют дело! Мы не парочка забияк, а гусары! Герои! Алексин вон, так и рвется всегда в бой, Марцевич — непоколебимая стена! Да и остальные… Ох, и повеселимся мы сегодня!

Ржевский восторженно закатил глаза и несколько раз причмокнул губами. Он уже представлял, как наша группа в парадных мундирах производит фурор.

— Веселье — потом, — напомнил я сухо. — Сначала — осторожность и готовность. Отправляйся к нашим. Скажи, пусть готовятся. Времени в обрез осталось. Пистоли… на всякий случай…

— Возьмем! — Перебил меня Ржевский, не дослушав до конца.

— Нет! — Резко ответил я. — Как раз наоборот. Пистоли не брать. Знаю я вас…Придется потом не только за поляками следить, но и за вами. Мы идем показать, что нас не сломить и не запугать. И что за каждым из нас стоит весь эскадрон. Оружие — только сабли и только для красоты образа. Если что-то пойдет не так, справимся голыми руками.

Ржевский кивнул, уже мысленно составляя список «приглашенных» на бал бойцов.

— Договорились, граф! Сейчас же поскачу их собирать! Эх, и удивим же мы Ожаровского своей компанией!

Поручик схватил кивер и, бодро отсалютовав Антонине Мирофановне, которая наблюдала за нами с затаенным беспокойством, выскочил из комнаты. Вдова, кстати, тоже оказалась в списках приглашенных, а потому была вынуждена заняться своей подготовкой к праздничному мероприятию.

Я остался у окна. Закат догорал кровавым золотом. В доме пахло воском, духами Ржевского и тревогой. Я провел пальцем по холодному клинку «Сокола».

Бал… И Ночь! Казалось бы, вершина светской жизни. Но для меня и моих гусар это могло стать лишь другим видом поля боя. Бархатным, блестящим, но не менее опасным. И мы шли на него во всеоружии, готовые ответить на любой вызов. Поляки жаждали реванша? Что ж, они его получат. Но на наших условиях.

Прошка подал мне отблескивающий кивер.

— Готовы, батюшка? — спросил он с обожанием.

— Готов, Прошка. Как никогда. Подавай коня. Пора на бал.

Через полчаса мы с Ржевским и группа наших товарищей в количестве шести человек, уже приближались к месту проведения бала.

Конь подо мной нервно перебирал ногами, пар от его ноздрей смешивался с холодным вечерним воздухом Вильно. Перед нами, как огромный светящийся корабль, высился особняк графа Ожаровского. Окна сияли тысячами свечей, лилась музыка, сквозь распахнутые двери доносился гул голосов. К парадному подъезду мы явились целым отрядом.

Рядом со мной, сияя довольным лицом и щегольски откинувшись в седле, гарцевал Ржевский. Сзади, выстроившись почти в шеренгу, — Алексин, Марцевич и еще четверо гусар нашего эскадрона, тех самых, кто был в ту ночь в проклятой корчме.

Все — в парадных доломанах, с начищенными до зеркального блеска сапогами и киверами. Мне кажется, сегодня дрогнет не одно девичье сердечко.

Наш неожиданный «парад» сразу привлек внимание. Слуги у входа замерли, выпучив глаза. Те, кто выбегал встречать экипажи, остановились как вкопанные. Даже несколько прибывших дам и кавалеров, отпрянули в сторону, с любопытством и легким испугом разглядывая грозную процессию гусар.

Именно в этот момент из-за угла особняка, появился сам полковник Давыдов, явившийся на бал, как и мы, верхом, в парадном мундире. Он сначала уставился в нашу сторону непонимающим, удивленным взглядом, но уже в следующую секунду его лицо, обычно озаренное удалью или иронией, побагровело от неконтролируемой ярости.

Конь Давыдова, почувствовав шпоры, рванул вперед, и через мгновение полковник уже был рядом, нависая надо мной. Его глаза метали молнии.

— Бестужев! — прошипел он так, что, казалось, слышали только я и Ржевский, но гулявшие неподалеку гости невольно решили погулять в другом месте. — Какого черта⁈ Что это за самовольство⁈ Я говорил — вы и Ржевский! Вы! Двое! И точка! Эти тут как оказались⁈

Давыдов ткнул пальцем сначала в меня, потом в Ржевского, а потом размашистым жестом обвел всю нашу гусарскую «делегацию». Его взгляд скользнул по серьезным, напряженным лицам Алексина, Марцевича и других.

— Вы с ума сошли? Вы хотите устроить здесь казарму? Или…– голос полковника понизился до смертельно опасного шепота, — … вы ждете тут боя?

Я держался прямо, чётко, уверенно. Встретил гневный взгляд Давыдова спокойно. Голос мой звучал ровно и отчетливо, чтобы слышали гусары:

— Господин полковник, не понимаю причины гнева. Я действовал исключительно в рамках вашего приказа. Вы сами так распорядились.

— Кто⁈ Я⁈ — Обалдел от моей наглости Давыдов.

— Так точно. Вы сами изволили сказать после того, как я вышел от министра:«Приглашения — всем, кто отличился в той истории». — Я чуть повернулся в седле, указывая кивком на стоящих сзади гусар. — Вот они. Те самые, кто отличился. Кто с оружием в руках доказал верность присяге и товарищам. Разве не так? Разве не все они заслужили право быть здесь, под знаком «отличившиеся»?

Давыдов замер. Его ярость на миг сменилась растерянностью. Он обвел взглядом моих товарищей, а потом, наверное, вспомнил свои собственные слова, брошенные тогда в порыве гордости за эскадрон. Полковник набрал воздуха в грудь, собираясь, видимо, пояснить мне, в чем конкретно я не прав, но…возражений не последовало.

— Ох, черти гусарские… — проворчал Давыдов, снимая кивер и проводя рукой по волосам. Гнев сменился смесью досады, невольного восхищения моей наглостью и тревоги. Он понял, что его переиграли его же словами. — Ладно… раз уж явились… Но чур! Никаких скандалов! Никаких драк! Вы — гости! Поняли⁈ Все! — Он бросил очередной убийственный взгляд на нашу компанию. — Вести себя прилично! И… — полковник понизил голос, глядя мне прямо в глаза, — … будьте начеку. Но в рамках разумного! Ваши «друзья»-шляхтичи уже здесь.

Давыдов кивнул в сторону одного из высоких окон. Я последовал его взгляду. В проеме, подсвеченный огнями бального зала, стоял тот самый седовласый тип из приёмной Барклая-де-Толли.

Рядом с ним замер молодой человек с холодными, змеиными глазами. Они смотрели на нашу группу не скрывая ненависти и… чего-то еще. Удовлетворения? Предвкушения? Седовласый, заметив мое внимание, медленно поднял бокал в нашу сторону. Жест был исполнен ледяной вежливости, но в нем читался явный вызов.

— Понял, господин полковник, — ответил я, чувствуя, как холодок пробежал по спине, а внутри закипела решимость. — Вести себя прилично. И быть начеку. Ребята? — Я обернулся к своим гусарам.

— Так точно, поручик! — хором, четко и громко, как на плацу, ответили они. Их лица были серьезными, но в глазах плескался уже знакомый азарт и желание навести шороху.

— Ну что ж… — вздохнул Давыдов, смирившись с неизбежным. — Тогда слезайте с коней, «отличившиеся». И попробуйте не затоптать гостей сапогами. А вы… — он добавил уже совсем тихо, глядя на меня, — … береги голову, поручик. Она мне еще нужна.

Мы спешились. Местные слуги тут же бросились брать коней. Я поправил кивер, ощущая тяжесть «Сокола» у бедра, Ржевский бодро встряхнул плечами, расправляя форму. Алексин и Марцевич встали чуть позади нас, по бокам, образуя незримый щит. Остальные гусары замкнули группу.

Под звуки нарастающего вальса из распахнутых дверей мы двинулись к свету, музыке. Не просто гости, а боевой отряд, вступающий на новый, бархатный рубеж. Ловушка захлопнулась? Что ж, мы вошли в нее с открытыми глазами и сжатыми кулаками. Пусть поляки видят: гусарская семья держится вместе. И отвечать, если будем, то всем скопом.