Гусар

Глава 13

Через десять минут наша кавалькада, состоящая из телег, гружёных пленными шляхтичами и их невезучими мёртвыми товарищами, торжественно покатилась в сторону Вильно. Слава богу, на улице еще не до конца рассвело. Не хотелось бы, чтоб эта процессия попалась кому-то на глаза прежде, чем я поговорю с Давыдовым.

Почему именно с ним? Да потому что ни Браздин, ни Чаадаев не станут меня даже слушать. У этих товарищей к корнету Бестужеву отношение определенное. Они уже составили обо мне некоторое мнение и оно, мягко говоря, ни разу не положительное.

К тому же вопрос касается фактически государственной безопасности. Тут надо действовать решительно и бить наверняка.

Гусары, как обычно, весело смеялись, обмениваясь впечатлениями о том, кто кого круче рубанул и как позорно враги были вынуждены сдаться. Ну, им-то хорошо, они ехали докладывать полковнику Давыдову о своём «великом подвиге». А я? Я ехал получать по заслугам. И не факт, что это будут медали.

Так-то всё вроде бы хорошо. Мы, по сути, раскрыли заговор и арестовали предателей-поляков. Однако три мёртвых шляхтича делали всю картину менее радостной.

Ну и ещё, честно говоря, меня напрягала та спокойная уверенность, в которой пребывал седовласый. Он словно очень хорошо понимал, что им абсолютно ничего не будет. На дурака поляк не похож, а значит, для подобной уверенности у него должны быть основания.

По предрассветным улицам города мы неслись так, будто везли новость о конце света. Телеги громыхали колёсами по брусчатке, грозя не доехать до финальной точки. На подобные гонки они явно не были рассчитаны.

Нашей целью был дом полковника Давыдова. К счастью, где живёт командир полка, знал Ржевский. Он и указал дорогу. Мы подъехали прямиком к забору, окружавшему двор, и я велел гусарам ждать, оставив напоследок важное указание:

— До моего возвращения, Христом богом прошу, не убейте больше никого. Вообще никого.

Они посмотрели на меня с обидой. Мол, корнет, что ж вы нас так…Мы если кого и убьем, то исключительно ради России-матушки.

— Не переживайте, граф. — Успокоил меня один из гусар. — Все хорошо.

А я как раз переживал. Очень. Стоит отвернуться, эти бравые вояки уже кого-нибудь грохнули. Не зря кто-то там говорил, что настоящий гусар не доживёт до тридцати пяти лет. Ясное дело! Их же медом не корми, дай какой-нибудь замес организовать.

Я кивнул Ржевскому в сторону дома, намекая, что пора идти. Или за славой или… О втором варианте думать не хотелось. Надеюсь, моё предчувствие в этот раз подведёт.

Мы с поручиком забежали во двор, напугав своим появлением караульного. Он вскинулся, намереваясь то ли спросить пароль, то ли перегородить путь, но наш вид, похоже, дал ему понять — случилось что-то серьезное.

Я и Ржевский сразу, сходу, взлетели на крыльцо, затем решительно постучали в дубовую крепкую дверь. Не вдвоем, конечно. Если говорить более точно, я постучал.

Удары эхом разнеслись по сонному двору. Главное, чтобы полковник не послал нас куда подальше. Время, конечно, раннее, но тянуть нельзя. Поэтому я и решил рискнуть. К тому же, доложить надо было в обход Браздина. Надеюсь, важность информации сможет оправдать тот факт, что мы прыгнули через голову. Даже через две головы. Чаадаев тоже остался в стороне.

На пороге возник заспанный денщик. Увидев двух взъерошенных офицеров, он испуганно моргнул. В принципе, понять его можно. Выглядели мы, мягко говоря, не очень презентабельно. Мундиры в пыли и в крови, у Ржевского оторвана пара пуговиц.

— Полковника Давыдова. Немедленно. Дело государственной важности, — отчеканил я.

Денщик замялся. Судя по выражению его лица, он узнал и меня, и Ржевского. А судя по выражению взгляда, он твёрдо был уверен, что от нас двоих ничего хорошего ждать не приходится. У Ржевского в полку имелась репутация задиры и любителя приключений. У меня… Тут всё ясно. Ничего нового. Соответственно, денщик предполагал, что по нашей вине ему может прилететь нагоняй.

— Ночь на дворе! Его превосходительство почивают! Никак невозможно… — пролепетал он, пытаясь изобразить стойкость и твёрдость духа.

— Какая ночь, любезный. Рассвело! — Ржевский широким жестом указал на розовеющее небо.

— Всё равно. — Упёрся денщик. — Значит, утро. Но его благородие спит. Не вижу причин, чтоб будить его. Сообщите о вашем деле, и я передам всё.

Честно говоря, я не планировал вести себя по-хамски или грубить. Просто… Это был весьма тяжёлый день и ещё более тяжёлая ночь. Я очень, очень задолбался! Поэтому отступать из-за упрямства денщика не планировал. Надо будет прорываться с боем — не вопрос. Другого варианта всё равно нет. Доложить Браздину я не могу. Тот, пользуясь ситуацией, сто процентов либо заберёт все лавры себе, если руководство будет благосклонно, либо свалит всю вину на нас, если полетят головы.

В общем, я решил сделать диалог более убедительным и молча извлёк из-за пояса пистоль. Денщик икнул, затем попятился. Наверное, вид у меня был не совсем адекватный. Думаю, я вполне сейчас напоминал слегка психованного человека да ещё и с оружием в руках.

— У тебя десять секунд, любезный, — процедил я, приблизив ствол к перепуганному лицу денщика. — Через десять секунд я выстрелю в эту дверь. А потом, возможно, в тебя. Потому как ты своей дуростью мешаешь очень важному делу. Мою репутацию знаешь? Стреляю я погано. Если что, даже не убью с первого раза. Придется дырявить тебя многократно. Хочешь быть похожим на сито? Думаю, нет. А теперь беги. Буди полковника.

Денщик развернулся и, спотыкаясь, бросился вглубь дома. Мы с Ржевским замерли на пороге, ожидая появления Давыдова.

Прошла, кажется, целая вечность, или просто мои внутренние часы сбились из-за усталости. Ржевский тоже нервничал, ему, видимо, передалось мое состояние. Он переминался с ноги на ногу и тяжело вздыхал.

Наконец, в прихожей снова послышались тяжёлые шаги, которые сопровождало недовольное бормотание. Дверь распахнулась настежь. На пороге возник сам полковник Давыдов.

Я, конечно, не знал его в лицо, но, думаю, вряд ли денщик рискнул позвать кого-нибудь другого. Заспанный, в наспех накинутом халате поверх белья, он был красен от гнева. Его взгляд метнулся от моей персоны к Ржевскому, затем снова переключился на меня. Ох, чувствую, сейчас будет эпический разнос…

— Бестужев⁈ Ржевский⁈ — взревел он. — Вы оба в своем уме⁈ Какого черта происходит⁈ Врываться вот так, беспардонно… Это что, не могло до утра подождать⁈ И вообще…

Я шагнул вперёд, глядя полковнику прямо в глаза. Нужно было прервать его гневный монолог, но так, чтобы он меня не пристрелил на месте за нарушение субординации.

— Никак нет, господин полковник. Не могло ждать, — твёрдо произнёс я. — Мы вскрыли заговор. Государственная измена.

Слово «измена» подействовало на Давыдова, как ушат ледяной воды. Сонливость и ярость с его лица моментально исчезли, сменившись острой, хищной сосредоточенностью.

— Слушаю. — Коротко бросил полковник.

— Ребята, завози! — громко крикнул я гусарам, которые вместе с телегами оставались за забором.

Буквально через пару минут во двор дома полковника въехала подвода с четырьмя связанными шляхтичами и тремя мёртвыми. Давыдов обвёл взглядом пленных поляков, задержался на трупах, а затем жестом указал мне и Ржевскому на дверь.

— В дом. Живо. Будете докладывать.

Наконец-то. Хоть какой-то прогресс.

В кабинете полковника, при свете двух свечей, я, стараясь говорить чётко и по-военному кратко, доложил обо всём, что произошло. Хотя, скрывать не буду, хотелось добавить пару смачных деталей для драматизма. Но… Ситуация к тому не располагала. Да и потом драматизма и без того хоть отбавляй, на десятерых полковников хватит.

В итоге, рассказал всё от начала до конца: про идиотский приказ Чаадаева, а я его до сих пор считал идиотским, про обе засады, про бой и захват преступников.

Давыдов слушал молча, его лицо каменело с каждым моим словом. Когда я закончил, он долго смотрел куда-то в одну точку, потом перевёл на меня тяжёлый, пронзительный взгляд. И в этом взгляде не было ни капли благодарности. Только мрачная, суровая решимость.

Ну, конечно, кто бы сомневался. Приблизительно такой реакции я и ждал. По сути полковник только что получил новости, одна лучше другой. Интендант — сволочь продажная, помощник интенданта — тоже сволочь, но уже мёртвая, шляхта за спиной у императора готовит отряды для встречи Наполеона. Ну и ещё плюсом три трупа польских дворян. Ситуация просто огонь.

— Вы самовольно устроили две засады, заподозрив воровство. С боем и убитыми. Причём один из них — чиновник интендантского ведомства. Вы напали на шляхтичей. Часть убили, часть привезли сюда, — медленно начал Давыдов.

Честно говоря, мне показалось, что фоном к его словам шёл звук, похожий на зубовный скрежет. Соглашусь, в исполнении полковника история выглядела несколько иначе. Она прямо погано выглядела.

— Да, господин полковник, — отчеканил я, хотя имелось сильное желание сказать обратное.

— Вы понимаете, корнет, что я должен немедленно отдать вас обоих под трибунал за самоуправство⁈ — поинтересовался Давыдов таким же спокойным тоном.

— Понимаю. Но в этой ситуации я думал о последствиях промедления, господин полковник. Нужно было действовать быстро и решительно. К сожалению, Лейба не успел рассказать нам всё. Только об участии интенданта, о заговоре шляхтичей. Встреча была назначена на рассвете. Промедление грозило тем, что мы могли их упустить.

Давыдов встал и прошёлся по кабинету.

— Дерзость… неслыханная дерзость, — пробормотал он. Затем резко остановился и посмотрел на меня. В его глазах блеснуло нечто похожее на суровое одобрение. Вот это поворот! — Однако, чёрт вас дери, Бестужев, пожалуй, я сам поступил бы так же. Но… Радоваться рано… Я обязан немедленно доложить… — полковник запнулся, его лицо скривилось, будто он съел целый лимон. — Военному министру. Князю Барклаю-де-Толли.

Мой мозг лихорадочно заработал. Барклай-де-Толли… Если мне не изменяет память школьных уроков, этого товарища сильно все не любили. Он — типа главный оппонент Кутузова. А Давыдов, судя по выражению лица, явно на стороне Михаила Илларионовича. Полковник, похоже, не любит военного министра, как и все остальные. Уверен, его коробит сам факт, что он вынужден отдать плоды нашей возможной победы прямо в руки враждебной «партии».

— Хорошо, — Давыдов решительно вздохнул. — Прежде чем мы предпримем хоть один шаг, я хочу сам взглянуть на этих… изменников. И на убитых. Ведите.

Мы вышли во двор. Предрассветный сумрак погружал всё в серые тона. Мои гусары стояли наготове, окружив пленных. На двух телегах под рогожей по-прежнему угадывались три трупа. Не то, чтоб я надеялся, будто за время отсутствия они испарятся, но лишний раз видеть итог своих действий было немного не по себе.

Заметив полковника, гусары вытянулись в струнку. Давыдов медленно подошёл к связанным шляхтичам.

Надо отметить, даже в своём плачевном положении они держались с вызывающей надменностью. Это плохо… Либо поляки слишком уверены в себе, либо слишком уверены в том, что им помогут.

— Пан Радзивилл? — спросил Давыдов седовласого лидера.

Тот гордо вскинул подбородок и одарил полковника таким взглядом, будто перед ним не командир гусарского полка, а обычный крестьянский мужик.

— Я не Радзивилл. Но это ничего не решает. Требую, чтобы вы немедленно освободили нас и арестовали этих разбойников! — Седовласый метнул в мою сторону гневный взгляд.

Давыдов нахмурился.

— Разбойников? Вы говорите, да не заговаривайтесь. Напомню, вас обвиняют в государственной измене.

Поляк громко, презрительно рассмеялся. Прямо в лицо полковнику. Наглости его, конечно, можно позавидовать.

— Измене⁈ Полковник, это вы сейчас ответите за разбой! Мы, шляхтичи, мирно проводили время в корчме, когда на нас без всякой причины налетела пьяная орда ваших вояк! — седовласый кивнул на моих гусар. — Они ворвались, начали драку, убили троих наших товарищей, а нас связали, как простолюдинов!

Ржевский, стоявший рядом, побагровел от ярости. Он был готов ринуться в бой.

— Да как ты смеешь, предательская собака⁈ — Выкрикнул поручик, хватаясь за саблю.

Я напрягся. Не хватало, чтоб Ржевский прямо на глазах полковника что-нибудь исполнил.

— Молчать, поручик! — рявкнул Давыдов, даже не обернувшись. Взгляд его внимательно изучал седого.

Этот сукин сын, имею в виду поляка, почувствовав преимущество, продолжил ещё более нагло:

— Мы — дворяне, подданные его величества! А это — пьяные гусары, устроившие резню! Мы будем жаловаться на ваше самоуправство Императору! И он выслушает нас, а не шайку пьяных убийц!

Слова поляка повисли в воздухе, тяжёлые и опасные. Ситуация мгновенно перевернулась. Теперь это было не просто разоблачение заговора. Это было слово русских гусар против слова польских шляхтичей. И без неопровержимых доказательств вообще неясно, кому поверит высшее начальство. По сути, мы только что сменили статус «героев» на звание «потенциальных преступников». Зашибись!

Давыдов медленно повернулся ко мне. Лицо его было похоже на гранитную маску, но в глазах полковника я увидел холодную ярость и… долю сомнения. С одной стороны, он, конечно, взбесился из-за седовласого, посмевшего называть гусар бандитами. С другой — Давыдов понимал, чем чревата ситуация, если и правда произошла ошибка.

Наступила тишина. Полковник медленно обвёл взглядом поляков, моих гусар, затем снова посмотрел на меня. Он выглядел так, будто решал, кого первым отправить в петлю. И я туда точно не хотел.

В этот момент в мою голову даже закралась мыслишка. Может, зря не дал гусарам прирезать всех заговорщиков? Да, жестоко, но зато сейчас не пришлось бы стоять перед Давыдовым и думать, чем закончится это дело.

— Я… я должен разобраться, — наконец произнёс Давыдов глухо, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Немедленно. Случившиеся слишком серьёзно. Слова шляхты против вашего… доклада.

Я напрягся. «Разобраться» — это всегда плохо. Это значит волокита, бумаги, допросы, и никакого быстрого решения. А у нас времени нет. Так-то остался ещё тот же интендант. Сейчас до него дойдёт информация о случившемся, и всё. Он хвосты быстро подчистит, свалит всё на Лейбу, один хрен тот помер, и выйдет сухим из воды. Да и с Радзивиллом этим дурацким вопрос до конца не решён. Он ведь главный заговорщик. А мы до сих пор даже не знаем, кто он такой вообще.

— Господин полковник, у нас есть… — попытался я снова высказаться, но Давыдов лишь отмахнулся.

— Корнет, вы уже все сказали, — перебил он меня.

Затем повернулся к опешившему денщику, который всё ещё стоял неподалёку, словно вросший в землю столб, и, нахмурившись, отдал приказ:

— Живо сюда караул и Браздина! Немедленно!

Денщик вышел из ступора и пулей вылетел прочь, бормоча что-то типа «сейчас, ваше превосходительство», «конечно, ваше превосходительство».

Поляки, поняв, что их ни кто не спешит арестовывать, расправили плечи. Сволочи… А потом начали возмущенно кудахтать, снова требуя наказания для «зарвавшихся» гусар, но Давыдов так на них глянул, что даже седовласый предпочел заткнуться.

Полковник вновь подошел к телегам, осмотрел мертвых и тихонько принялся расспрашивать остальных гусар. Тех, которые участвовали в нашей операции по захвату предателей. Так понимаю, Давыдов хотел послушать, что скажут единственные свидетели случившегося с нашей стороны.

Мы с Ржевским молча переглянулись. И он, и я понимали, разбирательства могут прийти не к самому лучшему результату, но нам ничего не оставалось кроме как ждать.

Буквально через пять минут появился караул, состоящий из четырех рядовых гусар и корнета. Следом за ними топал Браздин. Лицо его выглядело не очень довольным, а стоило ротмистру увидеть меня вместе с Ржевским, так его вообще перекосило.

Давыдов тут же начал что-то выговаривать Браздину, тихо и зло. Я очень старался услышать, что именно, мне кажется, у меня даже уши, как локаторы шевелились туда-сюда, однако ни черта не вышло.

— На гауптвахту! — рявкнул Давыдов в конце своей речи.

— Но… господин полковник, у нас тут нет гаупвахты, — растерялся Браздин.

— Да какое мне до этого дело, есть или нет? Найди! Но что бы они все сидели на гаупвахте.

— Есть! — вытянулся в струнку Браздин.

— А Этих… панов, — Давыдов процедил слово «панов» с неприкрытым отвращением, — разместить в доме при комендатуре. Обеспечить им все условия, соответствующие их положению. Вино, тёплые одеяла, чистое бельё. И приставить усиленную охрану. Никаких вольностей, но и никаких притеснений. Они гости. Пока.

Браздин кивнул, затем повернулся к нам и посмотрел таким раздраженным взглядом, что мы с Ржевским, не дожидаясь приказа, тут же подскочили к ротмтстру. Остальные гусары сделали то же самое.

— Пойдемте! — Рявкнул Браздин, и повел нас в сторону, известную только ему.