Гусар

Глава 16

Посыльный, отдав честь, оставил нас в звенящей тишине.

Приказ предельно ясен. Завтра нас ждет официальный разбор полетов. Но Чаадаеву, похоже, было на это плевать. Он пришел уже накрученным и заведённым. Им руководило лишь одно желание — выплеснуть накопившуюся злость. Видимо, случившееся поручик принял слишком близко к сердцу. Ну или, по-русски говоря, его задавила обычная человеческая жаба. Как это так, мы — в центре внимания, а он, бедолага, остался в стороне. По крайней мере, мне показалось, дело именно в этом.

— Слышали, господа? — голос Чаадаева звучал тихо, язвительно. В нем отчётливо звучали ядовитие нотки. Поручик не стал подходить к столу, остался стоять поодаль. Нас он рассматривал с таким выражением лица, будто палач своих будущих жертв. — Доигрались? Вас вызывают в штаб. Вот и пришёл час расплаты, голубчики. Ваше самоуправство и распущенность наконец-то получат должную оценку.

— Поручик, мы вскрыли гнездо предателей, — с нажимом произнес Ржевский, поднимаясь из-за стола. — Не думаю, что ваш тон здесь уместен.

— Вы вскрыли гнездо? — Чаадаев криво усмехнулся. — Вы, поручик, устроили пьяную драку, в результате которой погибли несколько человек. А лично вы, — он перевел свой ледяной взгляд на меня, — вы, корнет, очевидно, считаете, что вам все позволено. Ваша нелепая дуэль с Орловым, вопиющее поведение во время маневров, ваши выходки… А теперь что? Пожар! Вы думаете, я не понимаю, что гауптвахта сгорела не случайно? Или ваша безосновательная уверенность в собственной гениальности слишком непоколебима?

Чаадаев скривился, будто его сейчас стошнит собственной злостью, и сделал шаг вперед.

— Никакой дисциплины. Никакого уважения к уставу. Вы позорите мундир, господа. Вы — не гвардия, вы — шайка разбойников! Мне стыдно за вас!

Ржевский сжал кулаки, но молчал. Хотя взгляд его был красноречивие многих слов. Глаза поручика буквально метали молнии. Если бы взглядом можно было убивать, Чаадаев уже валялся бы перед нами, пронзённый сто пятьдесят раз.

Единственное, что сдерживало Ржевского — субординация. Спорить с командиром, да еще и при даме, было верхом нарушения любых приличий.

Остальные гусары тоже молчали. Хотя гневные речи Чаадаева им явно не пришлись по душе.

А вот я…я не был связан условностями. Я вообще устал от его нравоучений, если честно. Задолбал слегка меня этот нудный, завистливый тип.

— Поручик, — начал я, лениво отрезая кусок пирога. При этом как раз на пирог и смотрел.— Если вы так печетесь о чести мундира, то мы дрались на смерть! Или честь полка нужно защищать только в пределах плаца строго по расписанию? А! Да! Еще такой вопрос… Именно вы отправили нас проверять склады… Интересно, да? Может, это было неспроста?

Естественно, на самом деле я так не считал. Чаадаев та еще дрянь, но он вряд ли стал бы мараться в махинациях интенданта и поляков. Мне просто хотелось ткнуть поручика посильнее, побольнее. Ну что сказать… У меня получилось.

Чаадаев побагровел, потом пошел белыми пятнами, потом снова сделался весь малинового цвета. Даже уши и шея. Он открыт рот, несколько раз хапнул воздуха, чуть не подавились им, а потом, наконец, выдал:

— Ты… ты, зарвавшийся мальчишка, будешь меня учить⁈ Будешь обвинять в непорядочности⁈

— Я не учу и не обвиняю. Всего лишь констатирую факт. По-моему, вполне логичные вопросы. — я спокойно посмотрел ему в глаза. — Пока вы спали в теплой постели, мы рисковали своими жизнями, выполняя долг перед отечеством. Да, не по уставу. Но по совести. А ваш устав, поручик, хорош только для парадов.

— Да я тебя под трибунал отдам! — вызверился Чаадаев еще больше. Мне в какой-то момент показалось, его сейчас от злости хватит самый настоящий инсульт.

— Попробуйте, — усмехнулся я. — Будет очень интересно посмотреть, как вы объясните трибуналу, почему отправили нас охранять склад, и это привело ко всем этим событиям.

Наша перепалка достигла пика.Чаадаев был готов взорваться. Боюсь, еще пару слов — и мы натурально устроили бы драку. Не знаю, как поручик, а я, к примеру, был близок к этому. Именно в этот момент со своего места поднялась Антонина Мирофановна.

— Поручик, — ее голос звучал ровно, но в нем была сталь. — Вы находитесь в моем доме. Вы оскорбляете моих гостей. Я вас прошу либо сменить тон и присоединиться к нашему ужину, либо покинуть пределы дома. Немедленно!

Ее вмешательство оказалось подобно ушату ледяной воды. Чаадаев опешил и даже, наверное, растерялся. Он, аристократ и педант, не мог хамить уважаемой вдове и хозяйке дома. Это было ниже его достоинства, он оказался в ловушке.

Поручик бросил на меня взгляд, полный неприкрытой ненависти, а затем тихо, сквозь зубы процедил, опять переходя на «вы»:

— Это еще не конец, Бестужев, Мы с вами обязательно продолжим разговор. На плацу.

С этими словами он резко развернулся и, не прощаясь, быстрыми шагами покинул сад. Тишина, повисшая после его ухода, была оглушительной.

— Ну и фрукт… — протянул Ржевский, наливая себе вина. — Однако, граф, ты его уел.

Я в ответ лишь пожал плечами. Вполне понятно, что сегодняшняя победа над Чаадаевым — это лишь начало нашей долгой и, скорее всего, очень неприятной войны. Такие люди, как он, никогда не останавливаются в своей ненависти. Или зависти. Тут как посмотреть.

— В штаб… в парадной форме, — задумчиво протянул Ржевский. Он уже выкинул Чадаева из головы и теперь размышлял о предстоящей встрече с Давыдовым. — Это, господа, может означать две вещи. Либо нас будут публично наказывать, либо награждать. Третьего не дано.

— Я ставлю на награду! — с пьяным оптимизмом выкрикнул корнет Алексин. — Мы же изменников поймали!

— А еще троих шляхтичей на тот свет отправили, не забывай, — проворчал другой гусар. — И сарай казенный спалили. Тут как посмотреть.

Гусары принялись шумно спорить, взвешивая шансы на орден и на гауптвахту. Я в их споре участия не принимал, ибо считал подобные разговоры бестолковыми. Зачем гадать, завтра все узнается.

Антонина Мирофановна, видя, что вечер перестал быть томным, поднялась со своего места и тактично намекнула на расход:

— Господа, вам нужен отдых перед важным днем, — мягко сказала она. — Идите по своим квартирам. Утро вечера мудренее.

Спорить с вдовой никто не стал. Шумная гусарская ватага разошлась по домам, и в ночной тишине повис главный вопрос: что же будет завтра?

Наверное из-за этого вопроса мой сон оказался слишком беспокойным. Я проснулся рано, сам, до первых петухов. Вчерашняя усталость ушла, оставив после себя кристальную ясность в голове и легкий холодок в районе солнечного сплетения.

Сегодня придётся держать ответ перед начальством и черт его знает, как это будет выглядеть.

Дверь тихо скрипнула, в комнату вошли Захар с Прошкой.

В руках, как величайшую драгоценность, Прохор держал мою парадную форму.

— Доброго утра, батюшка, — прошептал он, его глаза сияли от волнения и гордости.

Захар, как обычно, был мрачнее тучи, что, в общем-то уже перестало удивлять. Если оптимист считает, что стакан на половину полон, пессимист — что на половину пуст, у Захара этот стакан вообще весь разлился к чертям собачьим, разбился и врезался в пятку. Вот в таком настроении он всегда пребывает.

— В штаб… в парадном… — бормотал старик себе под нос, расправляя золотые шнуры на доломане. — Не к добру это, ох, не к добру…

Я, не обращая внимания на причитания Захара, встал с кровати и занялся делом. Для начала — оделся. Не без помощи слуг, конечно.

Ярко-алый доломан, расшитый серебром, синие чакчиры, начищенные до блеска сапоги — все сидело на мне идеально. Когда пристегнул к поясу саблю с соколиным эфесом, почувствовал себя не нарядным франтом, а воином, идущим в бой.

— Теперь в конюшню, — коротко бросил я.

Захар хотел было возразить, но, встретившись со мной взглядом, лишь покорно кивнул.

В конюшне пахло сеном и лошадьми, что в принципе вполне логично. Этот запах, еще недавно казавшийся мне отвратительным, теперь почему-то успокаивал.

Я подошел к стойлам, где находились мои кони. Могучий черный Гром и не такой эффектный, но крепкий Вьюн. Затем сам, без помощи Прошки, проверил копыта, задал овса. Естественно, делал все осторожно, аккуратно, чтоб не испачкать форму.

Это была моя новая рутина, мой новый долг, и в его исполнении я теперь видел что-то правильное, настоящее.

Похлопал Грома по мощной шее, накинул на него седло.

— Ну что, дружище… Поедем к славе или к изгнанию?

Гром мотнул головой, словно успокаивая меня. Мол, не дрейфь, хозяин. Где наша не пропадала?

Во дворе меня уже ждала вся дюжина моих «подельников».

Гусары, как и я, оделись в парадную форму. Выглядели они серьезно, ничего не скажешь. Солидные, подтянутые. Прошлая ночная эйфория исчезла. Сегодня мы были не просто товарищами по пирушке, а единым отрядом, готовым вместе встретить свою судьбу.

Ржевский стоял во главе всей компании. Он посмотрел на меня, в его глазах я увидел не страх, а упрямую решимость.

— Мы вместе. Мы — гусары. Мы — гвардия! — Высказался поручик.

Я кивнул, поддерживая его чёткую уверенность, а потом обратился к остальным товарищам:

— Ну что, господа… Пора к полковнику Давыдову. И бог нам всем в помощь…Правда на нашей стороне.

Не прошло и пяти минут, как мы, оседлав коней и сверкая серебром на алых мундирах, двинулся по утренним улицам.

Не было шуток-прибауток, свойственных гусарам, не было вообще никаких разговоров. Каждый думал о своём. Поэтому к дому полковника мы добрались молча, но быстро.

Денщик встретил нас во дворе и проводил в кабинет. Но не всех. Только меня с Ржевским. Остальным гусарам было велено ждать.

В комнате висела тревожная, напряжённая тишина. Она не нарушилась даже когда мы вошли и замерли, ожидая вердикта.

Полковник сидел за столом. При этом выглядел он, прямо скажем, не очень. Давыдов, похоже, был уставшим и злым.

Рядом с ним, в кресле у камина, сидел человек, которого я раньше не видел. Он был одет в простой, но дорогой штатский сюртук, и его ничем не примечательное лицо с бесцветными глазами казалось абсолютно лишенным эмоций. Незнакомец держал в руках тонкую трость. Смотрел он исключительно в сторону камина, совершенно не замечая нашего появления.

Спустя пять минут давящей тишины, Давыдов указал нам на стулья.

— Садитесь, господа.

Мы сели. Я и Ржевский.

— Итак, — начал полковник, не глядя в нашу сторону и перебирая бумаги на столе. — Опрос подтвердил ту версию событий, которую я услышал от вас. Все детали совпали. Интендант арестован, им уже занимаются. Но… — Давыдов поднял на нас тяжелый взгляд, — Это только начало…

Полковник вдруг тяжело вздохнул, а потом резко отодвинув кресло, встал и подошел к окну.

— Весь город гудит, как растревоженный улей. Польская шляхта во главе с представителями рода Радзивиллов требует сатисфакции за «зверское убийство». Родственники этого вашего Лейбы подняли на уши всю еврейскую общину, они требуют суда над «убийцами-гусарами». Жалобы уже легли на стол и губернатора, и военного министра.

Ржевский хотел что-то возразить, но Давыдов остановил его жестом.

— Это еще не все, поручик. Имейте терпение выслушать до конца…

В этот момент человек в штатском, до этого сидевший неподвижно, кашлянул.

— Позвольте, полковник, мне…

Давыдов кивнул. При этом лицо его стало еще более мрачным.

Незнакомец встал и подошел к нам. Он двигался плавно, бесшумно. Какая-то подозрительно знакомая манера вести себя… А еще, его бесцветные глаза, казалось, смотрели сквозь меня. И такой взгляд я тоже уже встречал. В прошлой жизни…

— Корнет Бестужев-Рюмин, — голос неизвестного господина был таким же невыразительным, как и его лицо. — Можете звать меня… Александр Поликарпович. Ваша вчерашняя выходка вызвала большой интерес в определенных кругах.

Я молчал, не зная, что ответить. При этом лихорадочно пытался сообразить, кого же мне столь сильно напоминает этот тип…

— Вы проявили похвальную храбрость и недюжинную смекалку, — продолжил «Александр Поликарпович» — Вам удалось вскрыть серьезный заговор и захватить исполнителей. За это, несомненно, вас ждет награда.

Он сделал паузу.

— Однако, — его голос стал еще тише и холоднее, — своими действиями вы испортили нам всю игру.

Я удивленно посмотрел на него. Кому это «нам», интересно? А уже в следующую секунду, наконец, понял, кого мне напоминает незнакомец.

Отец Коли Ревякина! Тот самый сотрудник каких-то там суперважных «органов», который предупредил Толика о налоговой. Вот, на кого похож мужик с бесцветными, рыбьим глазами. А значит, передо мной человек из организации, являющейся прадедушкой спецслужб!

— Понимаете ли, корнет, за паном Радзивиллом и его «патриотами» велось долгое и очень тщательное наблюдение. Мы ждали. Ждали, когда они выведут нас на своих покровителей и мы сможем вычислить остальных. Мы почти подобрались к самому сердцу змеиного гнезда. А вы… вы своей дерзкой, шумной и кровавой вылазкой отрубили змее хвост.

Александр Поликарпович, который, подозреваю, не является ни Александром, ни Поликарповичем, удрученно качнул головой.

— Хвост отрастет. Однако теперь змея станет вдвое, втрое осторожнее. Радзивилл заляжет на дно, затихнет, и всю пойдет насмарку. Вы поймали пешек, корнет, но спугнули королей.

Я сидел, ошеломленный внезапным поворотом. Мы думали, что совершили подвиг, а оказывается, помешали более крупной игре. Чувство триумфа сменилось горьким разочарованием. Вот это и есть «пиррова победа».

— Но их нужно было остановить! — вмешался Ржевский. — Они вооружали предателей!

— Ваша задача была — доложить, поручик. А не играть в героев, — отрезал человек с рыбьими глазами. Он снова повернулся ко мне. — Впрочем, что сделано, то сделано. У вас интересный склад ума, граф. Возможно, мы еще увидимся.

С этими словами он, не прощаясь, повернулся и бесшумно вышел из кабинета, оставив нас в полной растерянности.

Давыдов тяжело вздохнул.

— Как видите, господа, вы умудрились за один день стать и героями, и вредителями. А теперь… нас ждет генерал Уваров. Идемте. И да поможет нам Бог.

Мы достаточно быстро проехали по улицам Вильно, которые уже гудели от дневной суеты. Всюду были офицеры, курьеры, проезжали экипажи. Так понимаю, Давыдов торопился, потому что не очень хотел привлекать внимание.

Сначала полковник привел нас в штаб кавалерийского корпуса. В просторной комнате, заваленной картами и бумагами, нашего появления ждал генерал-лейтенант Уваров.

Увидев меня, он едва заметно кивнул. Чёрт… Значит, запомнил нашу встречу. С одной стороны приятно, а с другой, вроде как усилилась чувство вины, будто я должен был закончить школу с золотой медалью, но в последний момент все испортил.

— Господа, — начал Уваров без предисловий, его голос звучал сурово, но в нем, к счастью, отсутствовал гнев. — Я в курсе ваших… ночных подвигов. Полковник Давыдов доложил. Дело серьезное, разбирательство идет. Вы проявили излишнее рвение, однако храбрость ваша неоспорима.

Генерал прошелся по комнате и остановился у окна.

— Когда все уляжется, будьте уверены, ваша заслуга не забудется. Награда всегда находит героев. А пока — никаких самовольных действий. Вы меня поняли, корнет?

Уваров посмотрел прямо на меня. Я молча вытянулся в струнку, потому что ответа, как бы, никто не ждал. Вопрос был риторический. Но потом все же бодро гаркнул:

— Так точно, ваше превосходительство!

— Вот и хорошо. А теперь, господа, нас ждет его сиятельство военный министр. Он желает видеть вас лично. Пойдемте.

Сердце у меня ухнуло в пятки. Военный министр. Это уровень, о котором я даже не мог помыслить. Ржевский, кстати, тоже. У поручика взгляд стал какой-то бешеный. Так понимаю, его распирало чувство собственной значимости и восторга.

Главная квартира Барклая-де-Толли располагалась в роскошном дворце, который, очевидно, раньше принадлежал какому-то знатному польскому магнату. В просторной, залитой светом приемной было полно адъютантов и генералов, которые сновали туда-сюда с важным видом.

Уваров оставил нас у двери в кабинет министра, а сам вошел внутрь. Мы с Ржевским и Давыдовым остались ждать в приемной. Я с любопытством оглядывался по сторонам, оценивая окружающую обстановку.

Внезапно мой взгляд наткнулся на группу людей, вольготно расположившихся на бархатном диване в углу. Эти люди выглядели подозрительно похожими на тех шляхтичей, с которыми произошла вся заварушка. Такая же одежда, такие же самоуверенные лица. С надменным видом они беседовали между собой, попивая чаёк из фарфоровой посуды. Разница была лишь в том, что конкретно эти выглядели значительно старше тех, что мы встретили в корчме.

Именно в тот момент, когда я смотрел на них, они, будто почувствовав мой взгляд, все, как один, уставились в нашу с Ржевским сторону.

Но мое внимание привлёк лишь один шляхтич. Самый взрослый, самый высокомерный. Встретив мой взгляд, он не отвел глаза. Наоборот, смотрел на меня в упор и на его губах медленно расплывалась холодная, абсолютно торжествующая ухмылка.

В этот момент я понял, что наша ночная вылазка была лишь первым, самым простым ходом в игре, правил которой я совершенно не понимал. И мы в этой игре были не охотниками, а дичью.