Госпожа Смерть

Глава 6

Колдунья пошла своим путем. Бэннон вытер кровь с губ и потрогал синяк. Он попытался улыбнуться, это только усилило боль, но все же растянул губы в улыбке. Он должен был улыбаться, или развалится его хрупкий мир.

Холщовые брюки юноши истерлись и запачкались, но все же оставались прочными рабочими брюками фермера, сшитыми на долгие годы, а теперь они хорошо служили ему на борту корабля. Домотканая рубашка была разорвана в двух местах, но он успеет ее зашить после отплытия «Идущего по волнам». Впереди еще много дней спокойного плавания на юг, а Бэннон легко справляется с иголкой и ниткой и все починит.

Когда-нибудь у него будет жена-красавица, которая сошьет новую одежду и, если надо — заштопает ее, как это делала его мать на острове Кайрия. У них будут храбрые дети с сияющими глазами. Пятеро, решил Бэннон. Он и его жена будут вместе радоваться… в отличие от его матери, которая смеялась лишь изредка. У него будет всё иначе, потому что он не такой, как его отец, совсем не такой.

Молодой человек вздрогнул, вздохнул и заставил свои мечты вернуться в яркую и красочную картину, которую ему нравилось держать в голове. Да. Теплый дом, любящая семья, удавшаяся жизнь…

Он привычно отряхнулся, и на этот раз улыбка была настоящей. Бэннон сделал вид, что даже не заметил синяков на лице и ноге. Все будет хорошо. Просто должно быть так.

Он вышел в светлые и просторные городские улицы. Небо было ясным и голубым, а соленый ветерок, дующий с гавани, пах свежестью. Танимура была городом чудес, как он и представлял.

Во время его путешествия с острова Кайрия он просил других моряков рассказать ему истории о Танимуре. То, что они описывали, казалось невозможным, но в мечтах Бэннона было возможно многое, и поэтому он верил им, и не оставлял повода для сомнений.

Как только «Идущий» вошел в порт и причалил к пристани, Бэннон спустился по трапу и с нетерпением устремился в город — хоть что-то в его жизни — будет именно такой, каким он хотел его видеть. Остальные моряки получили свое жалованье и направились в портовые таверны, где готовили еду помимо рыбы, квашеной капусты или вяленого мяса, и где можно было напиться до упаду. Также тут можно было заплатить за… особых дам, что раздвигали ноги для любого мужчины. Таких женщин не было в деревнях Кайрии — а даже если и были — Бэннон никогда их не видел (по правде сказать — и не больно-то стремился).

Пребывая в глубоком запое, отец Бэннона часто называл его мать шлюхой, обычно перед этим избив ее; но матросы «Идущего», казалось, восторгались встрече с проститутками, и совершенно не интересовались избиением этих женщин, поэтому Бэннон не понимал оскорблений отца.

Он стиснул зубы и сосредоточился на солнечном свете и свежем воздухе. Молодой человек рассеянно откинул свои длинные рыжие волосы, отбрасывая эти мысли. Остальные моряки всегда посещали питейные заведения и продажных женщин. Бэннону же, поскольку это был его первый визит сюда, хотелось насладиться достопримечательностями Танимуры, этого чуда из чудес. Он всегда полагал, что мир именно такой.

Таковым должен быть в его представлении.

Белые здания с черепичными крышами тянулись ввысь, красуясь цветочными ящиками под открытыми окнами. Разноцветное белье висело на веревках, протянутых от окна к окну. Смеющиеся дети бегали по улицам, гоняя мяч, пиная и бросая его во время бега: игра, казалось, не имела установленных правил. Мальчик с большой копной волос врезался в Бэннона, затем отскочил и бросился прочь. Молодой человек ощупал брюки и карманы — мальчик прижимался к нему, возможно, пытаясь обшарить их, — но у Бэннона больше нечего было красть, поскольку его уже и так ограбили. Последние деньги были надежно спрятаны в башмаке, и он надеялся, что их хватит, чтобы купить меч по приемлемой цене.

Он сделал два вздоха, закрыл глаза и снова открыл их. Улыбаясь, юноша заставил себя поверить, что тот уличный мальчишка лишь случайно столкнулся с ним, а не потому, что был карманником, пытающимся воспользоваться невнимательностью прохожего.

В поисках кузнеца-оружейника, Бэннон вышел на главную площадь с видом на сверкающую голубую воду и множество парусных судов. Массивная женщина толкала телегу, заваленную моллюсками, какими-то раковинами и потрошеной рыбой. Она, казалось, не особо старалась продать свой товар. Пожилые рыбаки с опухшими от артрита суставами распутывали и связывали рваные рыболовные сети: их руки каким-то образом оставались проворными, несмотря на боль. Чайки летали над головой, бесцельно кружась; птицы кричали и боролись за все жалкие остатки, что находили в качестве еды.

Бэннон наткнулся на магазин кожевников, где стоял круглолицый мужчина с бахромой темных волос, одетый в кожаный передник. Кожевник скреб и обрезал шкуры, в то время как его почтенного возраста жена, стоя на коленях перед лоханью, погружала руки с кожаными лоскутами в ярко-зеленую краску.

— Простите, — обратился Бэннон, — вы не могли бы порекомендовать хорошего мастера-мечника? С приемлемыми ценами.

Женщина посмотрела на него.

— Хочешь присоединиться к армии лорда Рала, не так ли? Война закончилась. Настало время мира. — Она провела по нему глазами вверх и вниз. — Я не знаю, насколько отчаянно они нуждаются в новобранцах.

— Нет, я не хочу вступать в армию, — возразил Бэннон. — Я матрос на борту «Идущего по волнам», но мне сказали, что у каждого достойного мужчины должен быть хороший клинок — а я достойный мужчина.

— В самом деле? — Кожевник добродушно фыркнул. — Тогда, может быть, тебе стоит попытать счастья у Мэндона Смита. У него найдутся всякие разные клинки, и я никогда не слышал о нем жалоб.

— Где я могу его найти? Я недавно в этом городе.

Кожевник удивленно поднял брови.

— В самом деле? Я бы не догадался.

Жена кожевника вынула руки из лохани. Они были до локтей ярко-зелеными, но запястья оставались более темного цвета, не отмываемые от повседневной работы.

— Двумя улицами дальше, после того, как ты почувствуешь запах из лавки засольщика, ты увидишь магазин отливщика свечей.

— Не покупай там свечи, — вставил кожевник. — Он — обманщик: использует главным образом свиное сало вместо пчелиного воска, так что свечи тают мгновенно.

— Я запомню это, — кивнул Бэннон, — но я не собираюсь покупать свечи.

— Пройдя мимо высохшего фонтана, — продолжила женщина, — ты найдешь лавку мастера-мечника. «Мэндон Смит. Превосходные клинки». За свой тяжелый труд он просит справедливую цену, но не оскорбляй его, выпрашивая скидку.

— Я… я не буду. — Бэннон вскинул подбородок. — Я буду честен, если и он будет честен со мной.

Юноша оставил супругов-кожевников и удалился. Дальше без труда нашел магазинчик засольщика овощей. От запаха уксуса защипало глаза и нос, но когда он увидел большие глиняные кувшины с квашеной капустой, то вдруг почувствовал тошноту, и к горлу подкатила желчь. Это напомнило ему зловоние его старого дома, капустные поля Кайрии — словно бездонное подземелье, бывшее прежде его жизнью. Капуста, капуста, капуста…

Молодой человек пошел дальше, тряся головой, чтобы избавиться от запаха. Он миновал лавку нечестного отливщика свечей, даже не взглянув, а затем поразился замысловато изображенной во всю стену общественного здания фреске. На ней было запечатлено какое-то драматическое историческое событие, но Бэннон истории не знал.

Дальше вышел к высохшему фонтану, украшенному статуей прекрасной морской нимфы. Танимура была полна чудес, он почти не хотел покидать этот город, даже после того, как его ограбили и чуть не убили. Было ли это место хуже того, что он оставил?

Бэннон бежал из своего дома в отчаянии, но он также хотел увидеть мир и плавать по океанам из одного портового города в другой. Было бы неправильно остаться в первом посещенном им месте. Но он, несомненно, остался под впечатлением от той прекрасной и пугающе могущественной колдуньи — не похожей ни на кого, кого он когда-либо встречал на Кайрии…

Заметив лавку мечника в конце улицы, парень сел на краю сухого фонтана, снял левый ботинок и опрокинул его, позволив монетам упасть в ладонь: две серебром и пять медных. Это все. От монет натерся волдырь, но Бэннон был рад, что принял меры предосторожности. Он усвоил этот урок благодаря своему отцу.

Никогда не клади все свои деньги в одно место.

Бэннон сглотнул и подошел к мечнику. Превосходные клинки. Снова, по привычке, он коснулся пустых карманов.

— Мне нужно купить меч, сэр.

Мэндон Смит был темнокожим человеком с блестящей лысой головой и густой черной бородой.

— Я думаю, что так оно и есть, молодой человек, так как как ты пришел в лавку мастера-мечника. У меня есть клинки всех видов. Длинные мечи, короткие мечи, с изогнутыми лезвиями, с прямыми лезвиями, с защитой руки, с открытой рукоятью — все из лучшей стали. Я не продаю мечи плохого качества. — Он указал рукой на свой товар, и было видно, что Бэннон не знает, как их оценить. — Какой же меч ты ищешь?

Бэннон отвернулся, потрогав синяк на лице.

— Боюсь, у вас такого нет.

Мэндон пригладил свою густую бороду, но та была непослушна.

— Я могу изготовить любой меч, молодой человек.

Бэннон просветлел.

— Тогда мне нужен меч… более доступный по цене.

Оружейник был поражен. Лицо его потемнело, он нахмурился, прежде чем рассмеяться.

— Действительно непростая просьба! А если точно: насколько доступным должен быть меч? Что ты имеешь в виду?

Бэннон протянул все оставшиеся монеты. Мэндон издал длинный, обескураживающий вздох.

— Это сложная задача. — Его губы искривились в усмешке. — Однако было бы неправильно позволить мужчине ходить без клинка. Улицы Танимуры полны опасностей.

Бэннон сглотнул.

— Я уже это понял.

Мэндон провел юношу внутрь магазина.

— Давай-ка посмотрим, что мы можем подобрать для тебя.

Кузнец стал разбирать плоские полосы металла, которые еще не были сформированы и выкованы. Он порылся в заготовках длинных мечей, поискал среди сломанных клинков, в богато украшенных кинжалах, между зазубренными охотничьими ножами, даже вытащил короткий плоский нож, который выглядел неспособным ни к чему более опасному, чем резка сыра или размазывание масла.

Мечник остановился, присматриваясь к одному неуклюже выглядящему клинку — под стать руке Бэннона. У него было прямое, неукрашенное перекрестье гарды и небольшое круглое навершие. Рукоять обернута в полоски кожи без вычурного тиснения, проволочных выступов или инкрустированных драгоценных камней. Лезвие выглядело блеклым, будто оно было выковано не так превосходно, как остальные клинки. Также не было дола во всю длину и гравировки. Это был простой, но крепкий меч.

Мэндон поднял его, держа рукоять в правой руке, затем перебросил в левую. Он повращал его запястьем, оценивая вес, наблюдая, как тот рассекает воздух.

— Попробуй этот.

Бэннон поймал меч, опасаясь, что тот упадет с досадным грохотом на пол магазина, но его рука, казалось, сама ухватила рукоять. Пальцы сжались, и кожаная оплетка помогла им удержать клинок.

— По крайней мере, он чувствуется солидным. Прочным.

— Да, это так. Лезвие острое, и будет таким держаться долго.

— Я представлял себе его… — Бэннон нахмурился, ища слова, которые не оскорбят мечника. — немного элегантнее.

— А ты посчитал сколько монет за это должен отдать?

— Да. — Бэннон опустил плечи. — И я понимаю.

Мэндон хлопнул его по спине, и этот удар оказался гораздо тяжелее, чем ожидал юноша.

— Ставь свое преимущество во главе, молодой человек. Когда жертва смотрит на лезвие, торчащее у нее из груди, последнее, о чем она думает, это критика по поводу отсутствия орнамента на рукояти.

— Полагаю, что так и есть.

Мэндон опустил взгляд на плоское лезвие и произнес:

— Этот меч был сделан одним из моих самых талантливых учеников, парнем по имени Гарольд. Я поручил ему изготовить хороший и надежный меч. Ему потребовалось четыре попытки, но я знал его потенциал, и был готов вложить в него четыре заготовки.

Кузнец постучал пальцем по прочному лезвию, вызвав чистый металлический звон.

— Гарольд сделал этот меч, чтобы доказать мне, что подошло ему время стать подмастерьем. — Мечник задумчиво улыбнулся, почесав свою черную бороду. — И он доказал. Спустя три года Гарольд стал таким хорошим мастером, что создал невероятно изысканный, превосходный меч — свой шедевр. Поэтому я и назвал его мастером. — Он расправил плечи и откинулся назад со вздохом. — Теперь он один из моих самых больших конкурентов в Танимуре.

Бэннон смотрел на меч с большим почтением.

Мэндон продолжил:

— Это то, что я хочу сказать — может, меч и неказист, но это очень хорошо сработанный клинок, и может сослужить верную службу. А может, он тебе нужен только чтобы впечатлить какую-нибудь красотку?

Бэннон почувствовал, как вспыхнули его щеки.

— Мне придется сделать это как-нибудь по-другому, сэр. Этот меч послужит мне для собственной защиты.

Он поднял клинок обеими руками и взмахнул медленной, изящной дугой. Как ни странно, но это было приятно — возможно, потому что у него никогда не было меча.

— Да, несомненно, — сказал кузнец.

Бэннон расправил плечи, рассеянно кивая.

— Человек никогда не предугадает, когда ему понадобится защитить себя или своих товарищей.

Темные стороны портили его представление мира. В чудесном городе Танимура, казалось, стало больше теней, чем прежде, более мрачных, темных вещей в углах, а не ярких солнечных цветов. Поколебавшись, юноша протянул монеты, те, что у него не отняли воры.

— Вы уверены, что этих денег хватит?

Оружейник взял монеты по одной — две серебряные, четыре медных — сомкнув ладонь Бэннона на последней. — Я никогда не возьму последнюю монету у человека. — Он кивнул в сторону своей лысой головой. — Давай, выйдем. У меня есть место для тренировки на заднем дворе.

Мэндон отвел его за кузницу в маленький дворик с бочками грязной воды для охлаждения его мечей, шлифовального круга и брусков для заточки. В центре грунтовой площадки, усыпанной соломой, стояло видавшее виды сосновое бревно высотой с человека. Пахучие груды свежих щепок лежали вокруг него на земле.

Мечник указал на изрубленный ствол.

— Это твой противник, защищайся. Представь, что это солдат Имперского Ордена. Хех, а почему бы не представить, что это император Джегань собственной персоной?

— В моем воображении хватает врагов, — пробормотал Бэннон. — Новых добавлять не стоит.

Он подошел к тренировочному блоку и взмахнул мечом, предвкушая момент, когда клинок вонзится в дерево. От неожиданной вибрации рука юноши сотряслась до локтя.

Мечник не был впечатлен.

— Ты что, пытаешься срубить подсолнух, мой мальчик? Ну-ка, еще раз!

Бэннон снова замахнулся, и в этот раз звук удара был громче. С бревна упал сухой кусок коры.

— Защищайся! — крикнул Мэндон.

Юноша замахнулся сильнее, крякнув от напряжения, и в этот раз отдача дошла до самого плеча. — Я смогу себя защитить, — шептал он. — Я не буду беспомощным.

Но он не всегда был в состоянии защитить себя и свою мать.

Бэннон снова ударил, воображая, что лезвие рубило не дерево, а плоть и твердую кость. Ударил вновь.

Он вспомнил тот день, когда еле тащился домой примерно спустя час после захода солнца на острове. Вспомнил, как работал на капустных полях в Кайрии, как и все другие молодые люди его возраста. Ему приходилось батрачить, а не работать на собственной земле, потому что его отец потерял свои владения задолго до этого. Отец вечером где-то пропадал — наверняка уже был в таверне, полупьяный. В этом он деле он был мастер.

По крайней мере, это означало, что в их хижине настанет тишина, и Бэннон с его матерью немного побудут в спокойствии. На полевых работах за неделю Бэннон заработал еще несколько монет, выплаченных ему в этот день: во время сбора урожая капусты жалованье было больше, чем обычно.

Юноша уже накопил достаточно денег, чтобы уплыть с острова Кайрия. Он мог уехать еще месяц назад, и сейчас вспоминал, как ему хотелось убраться с этого места, глядя на редкие торговые суда, что отплывали с порта. Такие суда останавливались на островах только раз или два в месяц, поскольку островитянам с их не развитой торговлей и не хватало денег на покупку привозных товаров. Хотя пройдет какое-то время, прежде чем у него снова появится шанс, Бэннон решил, что он не уплывет, пока не появится возможность забрать с собой и мать. Они с ней найдут лучший мир, новый дом, где-нибудь в тех местах, о которых он слышал, — в Танимуре, Народном Дворце или Срединных землях. Даже дикие места без цивилизации в Новом мире были лучше его страданий на острове Кайрия.

Бэннон вошел в дом, сжимая серебряную монету, которую он заработал в тот день, уверенный, что этого, наконец, будет достаточно для места на корабле ему и его матери. Они сбегут вместе в следующий раз, когда ближайший корабль пришвартуется в порту. Он собирался сосчитать накопленные монеты, спрятанные им на дне цветочного горшка на подоконнике. В том горшке были лишь сморщенные останки скалистого анемона, который он посадил, растил, и наблюдал за ним — но тот высох.

Однако, войдя в дом, Бэннон сразу почувствовал запах подгоревшей пищи и медный запах крови. Он остановился, насторожившись. Мать стояла у очага, отвернувшись от горшка, в котором помешивала ужин; она пыталась вызвать улыбку, но ее губы и половина лица напоминали кусок сырой печени. Она делала вид, что все хорошо, но это было не так.

Бэннон уставился на нее, почувствовав недомогание.

— Я должен был быть здесь, чтобы остановить его.

— Ты ничего не смог бы сделать. — Голос его матери охрип и сорвался, без сомнения, от крика и рыданий. — Я не сказала ему, где ты их спрятал, я бы ни за что не сказала ему. — Она снова начала плакать, качая головой. Затем прислонилась к камням очага. — Я бы не сказала ему… но он все равно бы узнал. Он обыскивал твою комнату, пока их не нашел.

Чувствуя кислоту, подступившую к горлу, Бэннон побежал к себе в комнату и увидел разбросанные по полу вещи. Соломенная набивка тюфяка была разорвана вместе с ватным одеялом, которое сшила мать. Цветочный горшок с анемоном был опрокинут, земля разбросана по постельным принадлежностям.

Монеты пропали.

— Нет! — зарыдал он. Эти деньги должны были стать новой надеждой, новой жизнью для них двоих. Бэннон упорно трудился на полях и скопил за год достаточно, чтобы они покинули Кайрию и убрались подальше от этого человека.

Его отец не просто украл монеты — он отнял у Бэннона и его матери их будущее. — Нет! — крикнул он снова в тишине дома, пока его мать рыдала у очага.

Именно так отец и научил Бэннона никогда не хранить все деньги в одном месте. Неважно, насколько хорош был тайник: воры, — такие как его отец — могли оказаться умнее, могли быть беспощадными — или и то, и другое. Но если бы воры нашли хоть какие-то деньги, то, вероятно, не стали бы продолжать поиски в другом месте…

— Добрые духи, мой мальчик! — Голос кузнеца прорвался сквозь темную пелену его воспоминаний. — Ты собираешься разнести в щепки это бревно, сломать меч и вывихнуть себе руку?

Бэннон моргнул и увидел, что он наделал. В неистовом безумии он нарубил огромных зарубок в сосновом брусе, разбросав щепки во все стороны. Ладони его вспотели, но крепко сжимали обтянутую кожей рукоять меча. Обесцвеченное лезвие дрожало, но меч был невредим, и на лезвии не осталось зазубрин.

Плечи болели, руки тоже, запястья тряслись.

— Я думаю… — пробубнил он и тяжело сглотнул. — Я думаю, что проверил его достаточно. Вы правы, сэр. Кажется, это отличный клинок.

Он полез в карман и вытащил последнюю медную монету.

— Это вам, сэр. Будет ли меди достаточно, чтобы вы снова заточили меч? — Он посмотрел на изуродованный тренировочный блок и подавил дрожь. — Я думаю, что он немного затупился.

Мэндон долго смотрел на юношу, затем принял медяк.

— Я заточу его, и клинок послужит еще долго, если будешь о нем заботиться.

— Буду, — пообещал Бэннон.

Мечник взялся за шлифовальный камень, разбрасывая снопы искр во время работы. Бэннон наблюдал, но его мысли блуждали сквозь трясину воспоминаний. Вскоре он должен был вернуться на «Идущий по волнам», чтобы успеть до его отплытия. Остальная часть команды уже должна быть похмельной и несчастной, и такой же бедной, как он.

Он снова изобразил улыбку и коснулся ушибленной губы, игнорируя боль, представляя, что мог бы сделать с головорезами, побеспокой они его сейчас. Теперь он был готов. Молодой человек ненадолго окунулся в свою фантазию — нет, скорее в его веру в счастливую жизнь, счастливую семью, добрых друзей. Этот мир должен был где-то существовать. На протяжении всего детства в Кайрии, всегда, когда отец ругал и бил его, Бэннон Фармер создавал эту картину в своей голове и отчаянно за нее цеплялся.

К тому времени, пока юноша воссоздавал розовый образ того, как все должно быть, Мэндон уже заточил клинок и протянул ему оружие.

— Я даю тебе этот меч и искренне желаю, чтобы тебе никогда не довелось его использовать.

Бэннон улыбнулся, на этот раз почувствовав боль в губе.

— Я тоже надеюсь. И всегда надеялся. — Но он сомневался, что так и будет.

Распрощавшись с Мэндоном, молодой человек покинул лавку и направился к докам, к «Идущему по волнам».