Жена ярла

Глава 6

Время, словно подтаявший ледник, наконец, сдвинулось с мёртвой точки. Лера чувствовала, как отчаяние выедало последние силы, а они были ей нужны. Поэтому она больше не могла позволить себе такую роскошь. Её разум, долго пробывший в ледяном оцепенении, содрогнулся, заскрипел, как заржавевший механизм, и начал работать. Бегство было невозможном, а, значит, нужно приспосабливаться. А чтобы приспосабливаться, нужно понимать.

И она стала слушать.

Целенаправленно, с холодной отстранённостью, с которой когда-то анализировала древние тексты.

Однажды, проверяя бочки с соленьями в прохладной кладовой у кухни, она замерла в арочном проёме, слившись с грубой каменной кладкой. Две служанки, с красными от ледяной воды руками, перешёптывались, перетирая в огромной ступе грубую крупу.

— ...а Гуннар слышал от самого ярла, — та, что помоложе, наклонилась к другой, — будто он сквозь зубы цедил: "Если ещё одна лодка пропадёт, я с них шкуру спущу. За обещаниями пошли, а вернулись с пустыми руками".

— Да ему лишь бы повод найти, — вздохнула вторая, что постарше. — Безжалостный он, не спорю... но ведь справедливый. Смотрит на всех, как волк на стадо, но чует, кто провинился, а кто просто под горячую руку попал.

— А то! Помнишь, как того рыбака, Эйнара, что в прошлую зиму сеть в шторм порвал, наказал? Весь улов отрабатывал, семья на грани была... Но ярл потом, когда узнал, что не вина Эйнара, а снасть старая подвела, так тому поставщику снастей взыскал, что тот до сих пор вздрагивает. Жалости мало, да. Но по правде.

— Уж лучше так, чем как у ярла Сигурда, — служанка вдруг мотнула головой в сторону, где стояла Лера, и та едва успела отпрянуть глубже в тень. — Говорят, там за взгляд косой в подземелье бросить могут. И характер у нашей новой госпожи, поди, такой же... ядовитый.

Они понизили голоса, перейдя на обсуждение кого-то из дружинников, но слова "безжалостный, но справедливый" уже врезались в сознание Леры. Они не укладывались в образ примитивного варвара, который сложился у неё после той ночи.

Имя "Ингвар" начало всплывать в разговорах всё чаще. Сначала как далёкая, почти мифическая угроза — "На востоке у конунга опять пополнение!" — потом как нечто более осязаемое и близкое. Она слышала его в обрывках разговоров стражников у ворот, когда гуляла по внутреннему двору под бдительным взором старого Бьярни.

— Говорят, его лазутчики у нас под носом шныряют, — бурчал один, почесывая заросший подбородок.

— Тише ты, — огрызался другой, косясь на Леру. — Ярл и так злее тучи ходит.

И он действительно ходил.

Лера стала замечать детали, которые раньше ускользали. Как слуги, заслышав его тяжёлые, мерные шаги по каменным плитам, не шарахались в панике, а замирали, выпрямлялись, и в их позах читалось не только напряжение, но и готовность. Уважение, замешанное на страхе, но не панический ужас. Это была дисциплина железной руки, которая могла и покарать, но и защищала своих.

Однажды вечером, стоя у узкого окна своей комнаты и глядя на темнеющие воды фьорда, она поймала себя на мысли, что уже не просто боялась. Она анализировала. Складывала разрозненные пазлы в единую картину. Этот замок, эти люди, этот молчаливый муж — всё это было сложной, опасной, но подчиняющейся своей логике системой.

Последующие дни её "службы" пролетели в нескончаемой череде подсчётов, проверок и попыток понять запутанные записи прежней управительницы. Она стояла в прохладной полутьме кладовой, щупая пальцами плотность холщовых мешков с ржаной мукой и сверяя их количество с закорючками на восковой табличке.

Дверь скрипнула, впустив полосу света и суровый силуэт Ингрид.

— Ржаная мука, — прозвучал её голос, оборвав тишину. — В погребе. Сколько осталось?

Лера не стала поднимать глаз, боясь сбиться. Пальцы скользнули по воску, выискивая нужную строку.

— Три с половиной мешка, — ответила она ровно. — Четвёртый начали вчера на хлеб для дружины.

Ингрид молча подошла ближе. Лера чувствовала её тяжёлый взгляд на себе. Шершавый палец старухи ткнул в одну из цифр на табличке.

— И надолго этого хватит? — спросила она.

В её голосе не было ни вызова, ни одобрения. Лишь холодный деловой интерес.

Лера, наконец, оторвала взгляд от таблички и посмотрела на Ингрид.

— До новой поставки с мельницы? Если не увеличивать пайки дружины, то на семь дней. Может, на восемь, если печь лепёшки вместо караваев.

— А если увеличить? — продолжила она своё испытание.

Лера на мгновение задумалась, прокручивая в голове цифры. Это уже был не просто счёт, а первая робкая попытка планирования.

— Тогда на пять. Но лучше не надо, — сказала она твёрже, чем ожидала сама. — В торсдагр ждут возвращения рыбаков с полными лодками. Будет дополнение к столу. Муку можно сэкономить.

Ингрид замерла. Её пронзительные глаза сузились, изучая лицо Леры. Казалось, тишина длилась вечность.

— Рыбаков... — наконец, произнесла она медленно, словно пробуя это слово на вкус. — Так.

Она резко развернулась и направилась к выходу. Её рука уже легла на железную дверную скобу, когда она остановилась и, не оборачиваясь, бросила через плечо:

— Счёт верный.

Голос её был таким же грубым и бесстрастным, как и всегда. Но прозвучавшие слова заставили сердце Леры на мгновение ёкнуть.

— В прошлый раз управительница ошиблась на два дня, — добавила она, уже выходя в коридор. — Голодали потом.

Дверь захлопнулась, оставив Леру в одиночестве. Она медленно выдохнула, ощущая, как по спине разлилось странное и непривычное тепло. Обвела взглядом полки, уставленные мешками и бочками, и впервые они не казались ей враждебными.

"Счёт верный".

В устах Ингрид это прозвучало весомее любой похвалы.

На следующее утро Лера пришла в главный зал на завтрак, всё ещё храня внутри это крошечное достижение. Она тихо заняла своё место возле главы стола, надеясь остаться невидимкой, и уткнулась в деревянную миску с овсяной кашей.

Хальвдан не повернулся, не подал виду, что заметил её присутствие. Его внимание было сосредоточено на грубом куске хлеба, который он методично разламывал сильными и исчерченными мелкими шрамами пальцами. Лера потянулась к кувшину с водой, стараясь, чтобы рука не дрожала.

И в этот момент он поднял на неё глаза.

Это был не тот отстранённый и скользящий взгляд, каким он удостаивал её последние дни. Нет. Это был тяжёлый и пристальный взгляд, полный какого-то невысказанного вопроса. В его серых, холодных, как воды фьорда, глазах читалось что-то... осознанное. Признание?

Но, встретив его взгляд, Лера не увидела в нём ярла, оценивающего полезность своей жены. Она увидела того самого человека, чьё тяжёлое дыхание она чувствовала в ту ужасную ночь, чьё безразличное прикосновение обжигало больнее огня. Память о боли и унижении нахлынула с новой силой.

Резко, почти грубо, она отвела глаза, уставившись в сучки деревянного стола. Внутри всё закипело от ярости. Он мог быть справедливым правителем для своих людей. Он мог ценить точный расчёт. Но для неё он навсегда остался тем, кто вошёл в её жизнь с болью и унижением.

"Безжалостный, но справедливый".

Слова служанок теперь звучали горькой насмешкой. Какой ей был прок с его справедливости, если её не хватило на ту ночь? Какой прок в его признании, если оно пришло слишком поздно и стоило ей слишком дорого?

Её тело напряглось прежде, чем ум успел отдать чёткую команду. Она отодвинула от себя почти полную миску. Дерево глухо заскрежетало по деревянной доске, но звук прозвучал оглушительно громко в звенящей тишине её собственного отчаяния.

Она поднялась. Резко. Не глядя на него.

Её шаги по холодному камню были быстрыми и чёткими. Она не побежала, не бросилась прочь. Она ушла. С высоко поднятой головой, хотя внутри всё дрожало от ярости и обиды. Она прошла мимо скамей с дружинниками, не видя их удивлённых взглядов и чувствуя лишь жгучий ком в горле.

И вышла из зала, хлопнув тяжёлой дверью с таким звуком, который на мгновение заглушил гул голосов.