Жена ярла

Глава 21

Тишина была странной. Не та благоговейная и звенящая тишина каменных стен, а приглушённая, городская, с отдалённым гулом машин за окном.

Лера застонала и попыталась приподняться, но тело не слушалось. Оно было... другим. Мягким. Незакованным в лёд. Она лежала на чём-то невероятно упругом и податливом. И запахи... Не дым очага, не солёная морская взвесь, не терпкий дух кожи и конского пота. Воздух пах стиральным порошком, сладковатой пылью и чужими духами.

Она заставила себя открыть глаза.

Белый, ровный потолок, без единой трещины и теней от мощных балок. Она медленно, с трудом повернула голову. Комната. Не её комната в общежитии, не её скромная квартирка. Чужая, большая, с дорогой и безликой мебелью. На прикроватной тумбочке лежали книга в яркой обложке, очки в тонкой оправе и электронные часы.

Холодная и до тошноты знакомая паника сжала её горло. Снова. Снова чужое тело, чужое место. Неужели всё сначала?..

— Нет... — вырвался из рта у неё пересохший шепот. — Только не снова...

Из её груди вырвался звук, которого она сама от себя не ожидала. Не крик, а вопль абсолютного отчаяния, от которого заныли виски и задрожали руки. Она не могла этого вынести. Не могла снова пройти через этот ад.

Рядом что-то зашевелилось. Послышался резкий, встревоженный вздох.

— Астрид?

Мужской голос. Сонный, но уже настороженный. Знакомый.

Рядом с ней на кровати поднялась фигура. Лера, сжавшись, прищурилась. Из-под одеяла появилась светлая, почти белая копна волос, а затем лицо. Усталое, милое, с добрыми, полными беспокойства глазами.

Гарик.

Её коллега. Друг. Тот самый, что врывался в её кабинет в тот последний, проклятый день, когда мир перевернулся.

Он щёлкнул выключателем на прикроватной лампе. Мягкий свет залил комнату, и Лера окончательно поняла. Она была в своём старом теле. Теле настоящей Леры. Но... в его квартире. В его кровати.

Всё ещё пребывая в ужасе, она отпрянула к изголовью, сжав край одеяла в побелевших пальцах.

— Астрид? — снова произнёс Гарик. Его голос был мягким и обволакивающим, будто он успокаивал испуганного зверька.

Лера ощутила, как по спине пробежал ледяной холод. Она поняла.

— Какая, к чёрту, Астрид? — прохрипела она.

Гарик замер, а его лицо исказилось от неподдельного изумления. Он медленно протёр глаза, будто стараясь стереть наваждение.

— Лера? — наконец, выдохнул он.

В его голосе было столько растерянности, что это прозвучало почти комично.

— Конечно, Лера! А кто же ещё... — она резко замолчала, потому что в её памяти сплыло собственное отражение в тумане сна. Испуганные глаза Астрид, смотревшие на неё из зеркала. Всё то время, пока её сознание было в теле Астрид, сознание самой Астрид было здесь, заперто в её, Лерином, теле.

Гарик лишь молча смотрел на Леру так, будто увидел призрак. Она метнула взгляд по комнате, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Её взгляд упал на книгу на тумбочке. Том древнескандинавского эпоса.

— Гарик... — она посмотрела на него. И мир вокруг снова начал медленно плыть, теряя очертания. — Что... что происходит?

Он тяжело вздохнул и провёл рукой по лицу, словно включившись.

— Я думаю, ты всё пони...

— Попробуй ещё раз! — истерично взвигнула Лера.

Секунду помолчав, Гарик кивнул и послушно начал рассказывать.

— Тот день... когда ты потеряла сознание в универе. Ты очнулась только в больнице и... ничего не помнила. Ни своего имени, ни работы. Ничего. Врачи сказали, что это амнезия. Но... — он сделал паузу, посмотрев на Леру с невероятной серьёзностью. — Ты смотрела на мир глазами животного, загнанного в угол. Ты боялась электричества, машин, не понимала, как пользоваться телефоном... А древнескандинавский... ты знала его в совершенстве. Лучше, чем мы с тобой когда-либо. Как родной. Ты говорила на нём во сне.

Лера сидела, не дыша. В ушах стоял оглушительный гул, сквозь который она слышала лишь бешеный стук собственного сердца.

— Астрид... — прошептала она.

— Астрид, — с готовностью кивнул Гарик. — Она рассказала мне всё, когда поняла, что может мне доверять. Про своего отца, ярла Сигурда. Про ненавистный брак с ярлом Хальвданом, которого должна была убить. Про служанку Гуннхильд, которая убедила её, что есть способ сбежать. Обряд "смены кожи". Астрид думала, что попадёт в лучший мир, к богам... а оказалась здесь. Она была в ужасе.

— Она должна была его убить... — голос Леры был беззвучным шёпотом. Она горько усмехнулась, посмотрев на Гарика. — Это же звучит, как бред сумасшедшего. Как ты... по всё это поверил?

Теперь невольно улыбнулся Гарик.

— Это ты мне скажи.

— Это... это всё правда, Гарик, — её голос внезапно сорвался. Слёзы, которые она сдерживала, хлынули ручьём. — Это правда.

И тогда её прорвало.

Она начала говорить. Сначала тихо, сбивчиво, подбирая слова, потом всё быстрее, почти истерично, захлёбываясь рыданиями и словами. Она рассказывала обо всём. О тёмной комнате и ярости Сигурда. О леденящем душу, оценивающем взгляде Хальвдана на берегу. Об ужасе первой ночи, о боли и чувстве осквернения. О тяжёлой рукояти кинжала, который он ей вручил, сказав, что она вправе защищаться даже от него. О ледяной воде фьорда, принявшей её в объятия, и о его сильной руке, вырвавшей её из пучины. О камешках на песочном столе и его приказе: "Делайте, как показала моя жена". О той единственной ночи перед походом, когда между ними не было ни войны, ни брони, а было лишь хрупкое и безмолвное понимание и невысказанная нежность.

Она рассказывала, а Гарик слушал, не перебивая, и его лицо становилось всё бледнее и серьёзнее, отражая всю невероятность её истории.

Когда она закончила, в комнате повисла тяжёлая тишина.

Лера сидела, обхватив себя руками, и тихо плакала. Плакала о тёмных водах фьорда, о суровых камнях замка, о тёплых язычках щенков в конюшне. О мужчине, который был ей врагом, тюремщиком, союзником и... мужем. Которого она, сама того не желая, оставила одного в его мире, полном предателей и войны.

— И ты... хочешь туда вернуться? — тихо и нерешительно спросил Гарик.

Лера медленно покачала головой, и в её глазах погас последний огонёк истерики, сменившись леденящей ясностью.

— Ты спрашиваешь, хочу ли я вернуться в мир, где женщины — это лишь разменная монета, которую отдают в жёны врагу, чтобы купить пару лет шаткого перемирия? — её голос звучал холодно и язвительно. — Где закон — это сила, и прав тот, у кого больше воинов? Где справедливость — это не суд присяжных, а окровавленный топор на тинге? Где твоя смерть может прийти в любую минуту от ножа в спину, от стрелы в горло или от банальной лихорадки? Где ты живёшь в вечном страхе, что в любой момент твой дом возьмут штурмом, а твою семью и друзей перережут, как скот, а тебя самого либо убьют, либо уволокут в плен?

— Прости, Лер, — поспешно прохрипел Гарик. — Прости. Я... я не подумал.

Он потянулся и осторожно, почти с благоговением, взял её за руку. Она не отдернула её, позволив ладони лежать в его тёплой ладони.

В ладони из другого мира.

— Но.., — Лера высвободила руку и положила её на грудь, прислушиваясь к чему-то внутри. Закрыла глаза. — Но моё сердце осталось там. И оно бьётся в такт его шагам по каменным плитами. Так что не спрашивай, хочу ли я вернуться. Спроси, смогу лишь я жить здесь, зная, что оставила его там одного.

— А ты сможешь? — едва слышно спросил Гарик.

— Нет, — Лера покачала головой. — Не смогу.

Перед ней стояло лицо Хальвдана.

Не яростное и не холодное, а то, каким она видела его в последнюю ночь. Снявшего броню, живого, настоящего.

Лера посмотрела в безопасное окно на огни города и не увидела в них жизни. Она видела их изнутри — звёзды над свинцовыми водами фьорда и одинокую фигуру на стене, вглядывающуюся в туман, в надежде, которая давно стала болью. И она окончательно осознала, что этот тихий и предсказуемый мир, где самые жаркие битвы происходили на страницах пыльных фолиантов, больше не был ей домом.

Её домом стали холодные и продуваемые ветром камни замка у тёмного фьорда. Камни, которые помнили гул голосов в пиршественном зале, звон стали во дворе и тихий шёпот доверия в ночи. Теперь она принадлежала той буре, тому краю света и тому невыносимому и молчаливому человеку, который стал центром её новой, но настоящей Вселенной.