Жена ярла

Глава 18

Сумерки сгустились в синеву, а потом и в чернильную темень, когда он вошёл без стука. Дверь отворилась бесшумно, впустив в комнату его высокую фигуру и струю леденящего воздуха из коридора, пахнущего дымом и влажным камнем.

— Я ухожу на рассвете, — бросил Хальвдан, застыв посреди комнаты.

Его тяжёлый и пристальный взгляд скользнул по её простому серому платью и впился в лицо, выхваченное из мрака неровным светом камина.

Лера, сидевшая у огня с книгой, которую не в силах была прочесть вот уже который час, медленно подняла голову. Сердце ёкнуло и забилось частой дробью, на это раз не только от привычного страха. От чего-то нового, тревожного и горького. От знания, что получила сегодня. От леденящей душу мысли, что это их последняя ночь перед... чем? Разлукой долгой? Или вечной?

Она положила книгу на колени, сжав пальцы, чтобы скрыть дрожь.

— И зачем ты пришёл? — хриплым от напряжения спросила она.

Он не шелохнулся.

— Ты знаешь.

В его голосе не было прежней приказной властности, лишь тяжёлая и неотвратимая констатация. Да, она знала.

Хальвдан пришёл за своим правом.

За долгом, который она, его жена, должна отдать перед тем, как он уйдёт на войну.

— Ты уже получил свой ответ, ярл, — сказала она. В усталых словах зазвучала та самая сталь, что она в себе открыла.

Лера встала и демонстративно повернулась к нему спиной, сделав вид, что её куда больше занимают чёрные квадраты окон, за которыми выл ветер.

Он резко, почти со свистом выдохнул, словно это её очередное неповиновение сорвало в нём какой-то внутренний стержень.

Его шаги за спиной были тяжёлыми, уставшими, но быстрыми. Он не направился к постели. Он не направился к ней. Хальвдан шёл к двери. Чтобы уйти. Снова.

И в этот миг в ней что-то переломилось.

Все обиды, вся злость за первую ночь, за холодность, за Рагнхильд, вся её гордость и жажда отстоять свою независимость... Всё это рассыпалось в прах, как подкошенный сухостой, перед лицом одного простого, животного и безоговорочного страха.

Он уйдет.

Сейчас.

И, быть может, она больше никогда его не увидит. Быть может, он погибнет там, в ледяных морях, под вражескими топорами, с её ядовитыми словами в сердце и её холодным отказом в памяти.

Она резко обернулась. Его рука уже лежала на тяжелой железной скобе, готовая рвануть дверь на себя.

— Стой.

Слово вырвалось тише шёпота, сорвавшимся, надтреснутым. Но в гробовой тишине комнаты оно прозвучало, как удар хлыста.

Хальвдан замер. Не обернувшись.

Его спина, широкая и напряжённая, неестественно подалась вперед, будто он все ещё продолжал движение, застыв в нём. Затем, медленно, словно против воли, он отпустил скобу и повернулся.

Вся ярость, все напряжение, что копились в нём все эти долгие дни, разом ушли из его плеч, сменившись тяжелой и почти осязаемой усталостью.

Он не двинулся с места, не сделал к ней ни шага. Он просто стоял и смотрел.

И в этой тягучей и звенящей тишине, натянутой между ними, как струна, рухнула последняя стена. Её защита, её гордость, её обида рассыпались в прах, оставив лишь голую правду. Она боялась его потерять. И этот страх был сильнее всего на свете.

Лера не помнила, кто сделал первый шаг. Возможно, она. Возможно, это было одновременное, отчаянное движение двух людей, изможденных битвой, которую они вели друг с другом. В следующее мгновение он был уже рядом, и его руки поднялись, чтобы коснуться её лица. Не с силой, не с требованием, а с почти нерешительной осторожностью, которую она никогда бы не ожидала от этого сурового воина. Будто он впервые в жизни боялся совершить ошибку.

Его пальцы, шершавые от железа и старых шрамов, коснулись её щеки, провели по линии скулы, отодвинули в сторону прядь волос. Она не отпрянула. Она стояла, затаив дыхание, глядя в его глаза, в которых бушевала целая буря. Недоумение, накопленная боль, ярость и ожидание.

— Не уходи, — прошептала она.

И это уже была не просьба, а мольба.

Хальвдан не ответил. Он наклонился и прижался лбом к её лбу, тяжело и прерывисто дыша. Это был жест такой неожиданной, такой обнажённой нежности, что у неё внутри всё оборвалось и поплыло. Она закрыла глаза, позволяя теплу его тела, знакомому запаху кожи, дыма и холодной ночи заполнить собой всё её существо.

Их первая ночь была войной. Эта же... стала капитуляцией. Полной и безоговорочной.

Его прикосновения на этот раз были медленными и исследующими. Он словно заново открывал каждую линию её тела, ища в нём не доказательство состоявшегося брака, а отклик, согревая своим дыханием холодную кожу. И она, к своему собственному изумлению, отвечала ему. Сквозь робость и призрачную память о прошлой боли пробивалось странное, но согревающее изнутри чувство. Не страсть. Пока ещё нет. Но доверие. Признание. Прощение.

Когда, наконец, наступила тишина, сломленная лишь убаюкивающим треском огня и их уже спокойным дыханием, Лера лежала, прижавшись щекой к его груди и слушая под ухом размеренный стук его сердца.

Хальвдан не говорил слов любви. Она не ждала их. Но в тишине, что царила между ними, было больше правды и понимания, чем в тысяче громких клятв.

На рассвете он поднялся так же бесшумно, как и пришёл. Он одевался в сером свете зари, и каждый приглушенный звук, лязг пряжки, шелест шерсти, отзывался в ней острой, режущей болью предстоящей разлуки. Он подошёл к кровати и посмотрел на неё сверху вниз. Его лицо в утреннем сумраке было усталым, но спокойным.

Хальвдан протянул руку и коснулся её волос, запустив пальцы в спутанные пряди.

— Не дай погаснуть очагу в нашем доме, жена, — лишь тихо сказал он.

Затем он развернулся и вышел.

Дверь закрылась беззвучно.

Лера лежала, прислушиваясь к его шагам, затихавшим в коридоре. Потом донёсся короткий окрик, и вскоре замок погрузился в давящую тишину его отсутствия.

Она потянулась к его половине постели, всё ещё хранившей тепло и запах его тела, и сжала в кулаке грубую шерсть одеяла. Впервые за всё время её пребывания в этом теле, в этом чужом и суровом мире, её сердце сжималось не от страха или отчаяния, а от острой и пронзительной тоски.

Он ушёл.

И теперь ей предстояло дождаться.

Просто дождаться.