Жена ярла

Глава 20

Тишина в старой кузнице была звенящей, нарушаемой лишь прерывистым дыханием Леры и потрескиванием масляной лампы в руке Гуннхильд. Пламя отбрасывало уродливые тени на стены, заваленные почерневшими от ржавчины инструментами. Воздух был густым от запаха железа, влажного камня и чего-то горького.

— Какая же ты тварь, кем бы ты ни была, — голос Гуннхильд был ровным и почти бесстрастным, но в нём вибрировала годами копившаяся горечь. Служанка медленно обвела лампой тёмное пространство, и свет выхватил из мрака причудливые символы, начертанные на полу мелом и чем-то бурым. — Ты разрушила всё. Годы терпения. Годы плана.

Лера рванула цепь. Холодное железо с скрежетом впилось в её запястье, сдирая кожу.

— Тебе лучше отпустить меня, Гуннхильд, и бежать, — с трудом сдерживая дрожь в голосе, произнесла она. — Иначе...

— Иначе что?

— Иначе Хальвдан...

— Хальвдан? — Гуннхильд коротко и сухо усмехнулась. — Он на пиру. Празднует победу... над моим названным братом. Над моим господином.

Леру будто обдали ледяной водой. Она замерла, уставившись на служанку, в глазах которой теперь пылал фанатичный огонь.

— Ты... служишь Ингвару?

— Я возвращаю долг. — Гуннхильд сделала шаг ближе. — Он дал мне кров, когда мой собственный род от меня отвернулся. Когда ярл Сигурд, мой родной дядя, назвал мою мать, свою сестру, ведьмой и приказал её сжечь, а меня, её дочь, изгнал как прокажённую. Он стёр мою мать из памяти рода, как стирают имя с надгробия.

Лера почувствовала, как почва начала уходить из-под ног.

— Его дочь, — голос Гуннхильд дрогнул, выдав старую и незаживающую боль, — должна была стать моим орудием. Она должна была выйти за этого волка Хальвдана и разрушить его изнутри. Опозорить его. Убить его. А потом... исчезнуть. Чтобы Сигурд знал, что его род прервётся. И что его кровь ничего не стоит.

Она посмотрела на Леру с ненавистью, смешанной с презрением.

— Но Астрид оказалась такой слабой. В последнюю ночь она рыдала у меня на коленях, умоляя о спасении. И я спасла. Указала путь к великому переселению. Сказала, что её душа сможет уйти в светлый мир, а её бренная оболочка останется, став вечным проклятием для её отца и этого брака. Она так хотела убежать... что согласилась.

Губы Гуннхильд искривились в подобии улыбки.

— Но явилась ты. Чужая. С волей, закалённой в ином мире. Ты не должна была выжить. Не должна стать хозяйкой дома Хальвдана. Ты должна была тронуться умом, а не вдохнуть жизнь в этот прогнивший союз! Ты... всё испортила.

Лера смотрела на неё, и кусочки пазла, наконец, сложились в ужасающую картину. Не политический заговор, а личная месть. Хладнокровная, многоходовая, беспощадная.

В этот момент за дверью послышались приглушённые крики, лязг оружия и тяжёлые шаги. Гуннхильд встрепенулась. Её рука, быстрая и точная, как змеиный язык, скользнула в складки платья и вынырнула, сжимая короткий изогнутый нож, лезвие которого тускло блеснуло в свете лампы.

Дверь с оглушительным грохотом распахнулась, ударившись о каменную стену. В проёме, заслонив собой тусклый свет из коридора, стоял Хальвдан. Он был без доспехов, в одной рубахе, прилипшей к могучему торсу, а в его руке был боевой топор, с лезвия которого на пол медленно стекала алая капля. Его взгляд, дикий, яростный, метнулся по комнате, выхватив из полумрака прикованную Леру и Гуннхильд с ножом в руке.

— Отойди от моей жены! — его голос пророкотал, как раскат грома.

Служанка повернулась к нему. На её лице не было страха. Лишь странное и торжествующее спокойствие обречённости.

— Ты опоздал, Хальвдан.

Хальвдан сделал шаг вперёд. Его мускулы напряглись, как у зверя, готовящегося к прыжку.

— Брось нож, и, слово ярла, твоя смерть будет быстрой.

— Глупый ярл! Я не собираюсь её убивать! — истерично рассмеявшись, вскрикнула Гуннхильд. — Я лишь отправлю эту чужую душу туда, где ей и должно быть. А для этого... нужна жертва. Крови, полной воли. Крови, которая когда-то уже была пролита этим родом.

Её взгляд стал остекленевшим, словно устремлённым в какую-то иную реальность.

— Передай Сигурду, когда духи спросят с него за его сестру, пусть он посмотрит на свою дочь. Пусть знает, что его кровь угаснет в её жилах.

И прежде чем Хальвдан, сделавший последний отчаянный бросок, успел до неё дотянуться, Гуннхильд, не сводя с него безумного, полного ненависти и странного торжества взгляда, резко, с какой-то неестественной силой, вонзила нож себе под рёбра.

Она не закричала. Лишь выдохнула, коротко и хрипло. Тёмное пятно мгновенно расползлось по её серому платью. Она медленно, как подкошенный колос, осела на колени. Алая пена выступила на её губах.

— Вот... видишь? — прошептала она, глядя на потрясенного Хальвдана. — Я... не враг... я... искупление...

Она рухнула на пол лицом вниз. В тот же миг начертанный на полу круг вспыхнул тусклым светом.

Хальвдан уже не смотрел на Гуннхильд. Он бросился к Лере, с силой вырвав цепи из стены, и схватил её за плечи.

— Нет, — хрипло прошептал он, глядя ей в глаза так жадно, что у неё перехватило дыхание. Его голос дрожал. В нём не было ни капли привычной твердости. Лишь голая, почти животная мольба. — Ты слышишь меня? Астрид! Кем бы ты ни была... не уходи. Я приказываю тебе остаться!

Лера смотрела на него, на этого могучего воина, который умолял её, в чьих глазах она видела не гнев, а первобытный страх потери. Она хотела закричать, что останется. Что она хочет остаться.

Но мир вокруг начал расплываться, теряя очертания.

Белый свет от круга залил всё вокруг, становясь всё ярче и выжигая реальность. Её тело стало невесомым. Лера видела, как лицо Хальвдана, искажённое ужасом и бессилием, удалялось, словно в длинном-длинном туннеле. Она больше не чувствовала пальцев, сжимавших её плечи.

Она из последних сил покачала головой. Не в знак отказа. Это было отчаяние, молчаливая мольба о прощении. Она не могла говорить. Она чувствовала, как неведомая сила вытягивала её из этого мира, из этого тела, из его объятий.

"Я не ухожу по своей воле..." — пронеслось в её тающем сознании. — "Хальвдан..."

И всё исчезло в ослепительной белизне.