Гагарин: дорога на Марс

Глава 19

19.

Третье приземление для Андрея произошло крайне необычно.

— Полковник Гагарин? Полковник госбезопасности Щукин, управление по городу Байконур. Вам и вашему экипажу нужно проследовать за мной.

— Сочту за честь, и спасибо за известие о звёздочке на погон. Но при всём желании не могу хотя бы встать.

Не лучше себя чувствовали остальные трое, они не нашли сил выбраться даже из спускаемого аппарата. Андрей выполз и выдохся.

Щукин махнул рукой парням в форме обслуги космодрома и с медицинскими шевронами, те быстро устроили прилетевших на носилки и растащили по микроавтобусам. Андрей отметил, что экипаж сразу разделили, полковник, а это довольно большая шишка для ГБ, поехал с ним.

— Мы арестованы? Или только госпитализированы?

— Второе. К вам никаких претензий нет, Андрей Юрьевич. К остальным тоже. Но история с инопланетным саркофагом наделала шума. Всплыло крушение американского беспилотника, приблизившегося к объекту до того, как мы их официально оповестили. Перед тем, как к вам четверым прорвутся журналисты, особенно иностранные, предстоит долгая беседа — что и как отвечать на их вопросы.

— С этим просто, товарищ Щукин. Эксклюзивные права на интервью со мной, во всяком случае, до допуска к моему телу широкой публики, принадлежат репортёру «Известий» Ларисе Евгеньевне Гусаковой, моей супруге. Текст интервью правит закреплённый за газетой сотрудник КГБ, затем что-то выбрасывает редактура. Не извольте беспокоиться.

— Вы не понимаете, товарищ подполковник. Не вам решать, где и перед кем выступать. Вопрос слишком серьёзный и принял международный оборот. Осенью пройдут президентские выборы в США. Уолтер Мондейл — если не союзник, то самый благоприятный для нас кандидат. Он в огромной степени сделал ставку на космическое сотрудничество с СССР, теперь подвергается критике и даже осмеянию. Не догадываетесь — почему?

— Удивите.

— Вы первые обнаружили саркофаг, использовав, в том числе, американское оборудование.

— Трёхметровую трубу, пустую как барабан, пристыкованную к спускаемому аппарату «сапсана»?

— Но доставленную на Луну американским челноком, причём астронавты заплатили жизнью за этот полёт.

— Мне их смерть в упрёк? Я уговаривал дуру, уже устроившуюся рядом со мной, пошёл предстартовый отсчёт: лети с нами. Нет, начала ныть: хочу на шаттле. Знал бы — привязал её. Ловейкин остался и спасся. Хотя бы его вытащил.

— Знаю, — кивнул гэбист, тон его утратил былой напор и стал более человеческим. Вероятно, считая себя властителем судеб, на минуту забыл, кто перед ним лежит на носилках и чей это сын, теперь вспомнил, отчасти благодаря самоуверенному, хоть и слабому голосу космонавта. — Ещё раз, вас лично никто ни в чём не упрекает, в том числе американская сторона. Их больше всего интересует: когда вы обнаружили артефакт, сколько времени утаивали информацию.

— Ответ прост. Со дня, когда Ковалёнок перешёл на шифровки в донесениях для ЦУПа. Американцы не могли их не заметить.

— Но не расшифровали. Экипаж Ковалёнка подвергся беспрецедентному давлению, особенно командир и болгарский товарищ. Настолько, что их до сих пор приходится держать в изоляции. Не волнуйтесь: всего лишь в Звёздном городке, где и вам придётся какое-то время побыть невыездным. Хотя бы до возвращения марсианской экспедиции, она перебьёт в новостной повестке скандал с саркофагом.

— Что про них слышно?

— Про вашу сестру? Ничего. До выхода на парковочную орбиту Марса мы не ждём новостей. Нет связи. Хотя, возникни проблема, они имеют возможность остановить вращение корабля и сориентировать антенну на Землю. Так что по умолчанию считаем: там всё хорошо. Но это не точно. Ждём.

Какое-то время ехали молча. Андрей думал, что гэбиста даже могила не исправит. Он всегда не исключает самый хреновый путь развития ситуации. Подозревает всех. Работа такая. Вот бы Щеглова закинуть на «Салют-12», когда Ксения обнаружила следы порчи оборудования!

Но полковник был немолод, под метр восемьдесят и несколько упитанный. В аттестации, надо полагать, писали «в строевом отношении подтянут» и кривили душой.

Мама добралась до космонавтов только в госпитале Байконура. Если Восточный имел свои плюсы как стартовая площадка, то возвращались спускаемые аппараты по-прежнему в степи Казахстана, в нескольких километрах от городской черты, отсюда куда проще доставать людей, чем из тайги у Восточного. Да и здешний медицинский комплекс не особо уступает спецбольницам, обслуживающим высшее начальство.

— Как папа? Юрочка? Лариса? Сама как?

Андрей лежал на спине, всё ещё чувствующий раскатанным себя в блин гравитацией.

— Именно в таком порядке?

Алла Маратовна сунула ему термометр.

— Мамочка, я всех вас люблю. Тебя не меньше других, наверно — даже больше. Упс, про Жульку не спросил.

— Жулька лучше всех. И у других тоже порядок. Юрочка растёт — не узнаешь, толстун-большун-болтун! Только за Ксю сердце болит от странного предчувствия. Ненормально долго без связи, в десятках миллионов километров!

— На Луне тоже отрезан от дома… Когда сеансы связи с родными, всего не скажешь и не спросишь. Разговоры пишутся, десятки ушей слушают. Это как на людной площади через мегафон обсуждать что-то интимное.

— Ты попал, сынок. Моя коллега пишет диссертацию по психологии поведения в условиях частичной изоляции в длительных миссиях за пределами матушки-Земли. Прости, принесу тебя в жертву науке, будешь отвечать на вопросы.

— Лариса не взревнует?

— Нет, учёная дама моего возраста.

— Мама! Ты и в своём возрасте соблазнительна для любого мужчины! Да-да, верю, папе верна.

— Не дай бог подумал бы обратное!

Алла Маратовна заботливо поправила простыню, хоть в палате тепло, глянула на крохотные наручные часики и достала термометр.

— Тридцать шесть и шесть.

— А больничный дадут при тридцать семь и три? Отдай градусник, нужно ещё подержать.

Мама улыбнулась шутке из «Большой перемены».

— Неделю ты и так на больничном, по состоянию опорно-двигательного аппарата и сердечно-сосудистой системы. На самом деле, отдохни чуток. Папа тебе такую программу деятельности приготовил!

— Стоп-стоп-стоп, — Андрей сделал слабый протестующий жест рукой. — Мне КГБ велело втянуть башку в панцирь и не отсвечивать до возвращения Ксю.

— Если мнение твоего папы разойдётся с мнением КГБ, кто победит? Только наложен запрет на спонтанные интервью. С тобой постоянно вне Звёздного будут находится сотрудники или «девятки», или второго главка. Это их забота отгонять веником лишних. Скажи, эта штука на Луне — правда впечатляет?

— Была бы она на Земле и из обычного железобетона — ну будка и будка себе. А там, на безжизненном небесном теле, отлитая с миллиметровой точностью, выдержавшая десятки и сотни миллионов лет, точно не знает никто, это вообще сродни чуду. Мы с Ковалёнком смотрели на неё, щупали, откалывали куски и не верили глазам своим. А когда увидел резьбу на дальней стене… Поверь, фотки не передают эффекта. Я отключил приёмник, кромешная тишина, кроме собственного дыхания и шелеста вентилятора, темень, нарушаемая только ручным фонарём, подлунье, сотни миллионов лет заполненное льдом, и эти странные картины… Может, игра природных сил, но не верю, слишком всё упорядоченно. Происходящее в природе подчинено борьбе с энтропией, здесь ничего похожего.

Он откинулся на подушку, утомлённый долгим спичем.

— Не жалко, что там будет обычный завод по производству ракетного топлива?

— Нет. Неизвестные предшественники сэкономили нам миллиарды рублей. Зачем отказываться от подарка?

Ничего похожего, в чём-то даже возвышенно-романтичного, когда рассказывал маме об эффекте от увиденной картины, не звучало в его голосе во время интервью.

— Пьер Лавуазье, «Пари Тайм». Расскажите, какого числа вы обнаружили крышу саркофага.

— По памяти не скажу. Доложил полковнику Ковалёнку, он записал в журнал. Не хочу вводить вас в заблуждение.

— Но вы сразу поняли, что объект — искусственный?

— Конечно же — нет. Пока не вскрыли вход во внутренний объём, не исключал, что перед нами уникальный результат природного явления. Сейчас, конечно, склоняюсь к искусственному происхождению.

— Вы считаете, что саркофаг оставили инопланетяне? Или древняя цивилизация Земли?

— Месье, вы знаете ровно столько, сколько и я. Опубликованы фотографии и чертежи, результаты анализа материала. Вы вправе строить любые гипотезы, я же доверюсь мнению Академии наук СССР.

— Майкл Донахью, Би-Би-Си. Ваши ответы, как и ответы полковника Ковалёнка, выглядят, я бы сказал, скомкано. Словно вы не поражены открытием. Как вы на самом деле воспринимаете случившееся?

— Конечно, я был удивлён. Но посудите сами, рабочий день космонавта на станции имени Засядько расписан и заполнен до минуты. На мне, кроме всего прочего, лежало окончание лунных испытаний марсоходов, они продолжаются, несмотря на то, что аппараты, предназначенные для спуска на планету, уже приближаются к ней. Нарабатывается опыт, полезный для управления марсианскими машинами. На этом фоне открытие саркофага капитально усложнило мне жизнь — мы с парнями были вынуждены выкраивать лишние часы, выбирая вокруг него лёд, жертвуя временем на сон и отдых. Не буду врать, при всей научной ценности открытия предпочёл бы, чтоб оно состоялось не в мою лунную смену.

Полковник Щукин, стоявший за спинами журналистов в актовом зале госпиталя, одобрительно кивнул. Но Андрей уже был достаточно самостоятелен, чтобы самому отличать правильное от неправильного.

Ядовитые вопросы касались и крушения американского беспилотника.

— Да, помню. Как раз рубил лёд. Краем глаза увидел движение, думал — метеорит. Там черным-черно в тени стенки кратера, но полковник сказал: у американцев был сбой подачи энергии и оборвалась связь с беспилотником. Ещё одно отвлечение от работ. Я взял ровер и поехал, освещая путь фарой. В самом деле, лежит аппарат с надписями NASA и USA, ничуть не инопланетный. Забросил в ровер, когда возвращались к «Засядьке», сделал крюк — отвёз им. Наверно, починили. У них спросите.

— Что же явилось причиной отключения электроэнергии?

— Не ко мне вопрос. Я работал у саркофага. Ядерный реактор с генератором находится у станции.

Представители СМИ не скрывали разочарования, надеявшиеся узнать у первооткрывателя загадочного объекта новые подробности.

В подобное же препятствие упёрлась Лариса, когда супруг добрался домой и стихли самые первые и самые сильные восторги от воссоединения семьи, а на следующий день предстояло исполнить журналистский долг — составить вдвоём очередной захватывающий репортаж для «Известий», начинающийся в подвале первой полосы и захватывающий всю вторую.

Юрочка уснул, уложить спать днём давалось нелегко — слишком взбудоражен возвращением папы. Лариса на цыпочках вышла из детской, чтобы попасть в объятия мужа, отстранилась:

— Но-но! Ты не восстановился, чтоб столько сладкого сразу.

— Пообещай, что вечером…

— Хорошо. Но сейчас давай поработаем.

— У меня отпуск!

— А у меня нет. Садимся за стол дальше, чем ты сможешь до меня дотянуться. И думаем, что можем сказать о твоём полёте, не выходя за утверждение, что и твоя команда, и Ковалёнок со своими рассказали перед камерами выдали абсолютно всё.

Андрей задумался, подперев голову ладонью. Конечно, он уже достаточно пришёл в себя, чтоб голова держалась без подставки, но так лучше крутить в ней варианты.

— Давай сосредоточимся на эмоциях. Я тебе расскажу, а ты, мой Достоевский, опишешь. Так, чтоб у читателя шерсть на груди шевелилась.

— У читательниц нет шерсти на груди.

— Сама придумай — где. И так, южный полюс Луны. Совершенно адское место. В тени от стенок кратеров, они огромные, ещё называются лунными цирками, куда не попадает ни прямой солнечный свет, ни отражённый от Земли, царит вечный и кошмарный холод, порядка минус сто восемьдесят пять градусов по Цельсию. Ни один живой организм Земли его не выдержит. Но это температура лунной породы, но не пространства, её вообще нет как таковой, потому что нет и атмосферы, летают несколько считанных молекул на кубометр. То есть практически ничего. Термометр, как это ни смешно звучит, показывает температуру термометра, поскольку нет теплообмена. Если раскрыть стекло шлема скафандра и выпустить воздух, человек не погибнет мгновенно. Конечно, воздух выйдет, лёгкие перестанут получать кислород, и через короткое время начнётся удушье. Но глаза не вылетят из глазниц, как любили изображать в старой фантастике. Пятнадцать-двадцать секунд космонавт наверняка сохранит сознание и способность двигаться. На солнце стократ хуже, тоже из-за отсутствия воздуха. Поверхность оборудования нагревается кошмарно! Представь, один метр в тень — минус сто восемьдесят пять. Метр к солнцу — плюс восемьдесят пять! Перепад на одном метре! Об этом помнишь всегда, чувствуешь, насколько чужд и недобр этот мир человеку. Нас там никто не ждёт и ничем не поможет. Мы на Луне — силой мысли и воли, вопреки сопротивлению природы. Потому каждый шаг опасен. В таком напряжении живёшь полгода, привыкаешь к нему, но оно не отпускает.

— Да… записала. Ещё пару штрихов отсебячины, и получится… убедительно.

— Добавь к этому жёсткое космическое излучение, бомбардирующее космонавта ежесекундно во время работы в скафандре вне станции. Его не чувствуешь, но о нём знаешь. Возвращаясь в подлунный отсек, снимаешь скафандр и видишь, сколько хлебнул радиации. Конечно, она выводится, мы не выходим за грань, считающуюся безопасной… Тем не менее, там не просто враждебная среда за тонкой тканью скафандра, она проникает к телу ионизированными частицами.

— Впечатляюще…

— Брось, сама всё знаешь, я только перекручиваю общеизвестное в беллетристику. И вот среди внеземного безумия, тянущегося месяцами, вдруг обнаруживается нечто, вообще выходящее за рамки каких бы то ни было здравых представлений о действительности. Нас спрашивают: почему мы тотчас не сообщили американским партнёрам об открытии инопланетной постройки? Да и ЦУП узнал не сию секунду! Когда увидел подо льдом квадрат геометрически правильной формы, первая мысль: не схожу ли с ума от психической перегрузки. Ковалёнок, когда ему сказал, натурально заподозрил меня в том же. Лично проверил. И вот стоим с ним над саркофагом, оба в ахрене… Ну, ты подберёшь литературное слово. Оба не верим своим глазам. Потом подключился остальной состав «Засядьки», не буду же я один колупать лёд — подхвачу лучевую болезнь. Тем более нужно отыскивать и проверять испытуемые марсоходы, перевозить лёд на гидролизную установку, времени категорически не хватает. Занят постоянно, а стоит сделать паузу на минуту, чтоб передохнуть, и воображение улетает туда, к чёрному грёбаному квадрату Малевича, лишнее вычеркнешь, мысль бьётся как птица в клетке — это невероятный выверт природы или всё же то, во что невозможно поверить.

— А когда нашёл картину?

— Тоже не сразу. Уже и американцы побывали, облазили-обмерили, охренели не меньше нашего. И как-то под окончание смены… Не знаю, это предчувствие какое-то или интуиция, вдруг… не знаю как сказать. Ощущение, что из саркофага кто-то на меня смотрит. Жутко — до нервного поноса. Можешь написать, нервы шалят, воображение разыгралось, ведь каких-либо там излучений — ноль. Приборы регистрируют обычный фон, не более, чем в кладовке станции. А я готов побиться об заклад — там что-то есть. Душой чую.

— И ты выключил освещение.

— Так оно уже убрано было. Выключил вдобавок приёмник радиостанции, чтоб не отвлекал. И шагнул в непроглядный мрак.

— Воображал, что на тебя кто-то бросится из него?

Андрей сидел, откинувшись на стуле, и смотрел в пространство невидящим взглядом. Точнее — видящем, но не комнату, а странный подлунный склеп в своём недавнем прошлом.

— Казалось, что-то мелькает в темноте. Включил фонарь, готовый к чему угодно. Да — и к отражению нападения. Но… Только линии на стене. Они не только микрорельефные. Не знаю, как объяснят учёные, возможно, чем-то покрыты, отражая или преломляя свет видимого человеком спектра. Методом ненаучного тыка я выяснил, что картина видна только при освещении единственным точечным источником.

— У меня самой мурашки по коже!

Лариса исчёркала несколько листиков. Даже язык высунула как прилежная первоклашка на уроке чистописания.

— В общем, всё. Снова вызвали американов, те восхищались и кудахтали, бросились исследовать технику нанесения рисунка и остальные внутренние стены. Но я и так перебрал время вне станции… Больше ничего интересного.

— Да и рассказанного — более чем. Завтра включу персоналку и начну набирать текст. А пока Юрочка не проснулся… Иди ко мне!

Семейная идиллия, перемешанная с постоянными медобследованиями, продолжалась ещё недели две, после чего Андрея, как и предрекала мама, взял в оборот отец. Влепил без предисловий:

— Мне срочно нужна твоя помощь, сын. Знаю, отпуск не использовал, вам полагается поездка в Форос на реабилитацию и прочие нежности. Но мне некого больше просить.

Вообще, сам стиль общения, при котором Андрея забрала из Звёздного и привезла на Старую площадь цековская «волга» с гэбешной охраной, настраивал на то, что это скорее разговор не отца с сыном, а генерал-полковника с подполковником, родственные отношения лишь добавляли доверия.

— Я, конечно, рассчитывал на Крым. Но если надо…

— Не просто надо — необходимо.

— Слушаю.

— Ты сейчас сдашь экстерном выпускные в академии имени Жуковского и получишь второе высшее образование, аэрокосмическое инженерное. Неделя сроку, я позвоню им, чтоб собрали комиссию. Для будущих дел мне необходим инженер с профессиональным дипломом.

— За неделю подготовиться к госам⁈ Может, лучше сразу опять на Луну?

— На Луну очередь желающих. А на должность моего особо доверенного представителя — ты один.

Он не привёл аргумент «и не загоняй меня до инфаркта», но и так ясно — отец трудится на износ. Отказать в помощи — укоротить ему жизнь.

— Хорошо. Сегодня же обкладываюсь учебниками. А потом?

— Потом… «Аэлита» улетела, и если даже что-то пойдёт криво, я особо ни на что не повлияю, всё зависящее от меня сделано. Так что, несмотря на событие номер один — полёт на Марс, нужно бросить максимум сил на перспективные направления, несколько ущемлённые из-за марсианской и лунной программ. А я не могу.

— Что-то случилось?

— Случится! — Гагарин опёрся локтями на стол и обхватил голову. — Ты же знаешь, я возглавляю комиссию ЦК по межнациональным конфликтам. Почто сто процентов времени в ближайшие полгода уделю ей. Перед тем, как раскрою главный секрет, он такой, что даже Шкабардня не знает, спрошу ещё раз: ты со мной?

— Можно подумать, ты сомневался… — уловив, что взял не совсем нужный тон, Андрей поднялся: — Так точно, товарищ генерал-полковник авиации! Да, папа, я во всём с тобой.

— Садись и слушай. По прогнозам одного учёного из Академии наук и из некоторых источников… я назову их эзотерическими, но, тем не менее, заслуживающими внимания и доверия, к концу года в Армении произойдёт природный катаклизм. Страна ещё только переживает развод с СССР. Экономика провалилась, уровень жизни — тоже. Сейчас раздаются два громких голоса, одни критикуют нас, руководство Советского Союза, в дискриминации и создании невыносимых условий для населения Армении. Естественно, самые громкие крикуны сидят в Ереване, им подтявкивают из-за океана. Но есть и другое течение, активно поддерживаемое советской стороной, ты наверняка слышал: общественное объединение «Советская Армения», преимущественно из этнических армян, проживающих на территории остальных четырнадцати республик, включая Азербайджан.

— Ясно.

— Ничего тебе пока не ясно, слушай дальше. Как только грохнет, Армения окажется в западне. Зангезур мы перекрыли, да и толку от иранской границы мало — в контексте советско-иранской нефтяной сделки аятолла во всём пойдёт нам навстречу, тем более — против христианского народа. Турция, скажем прямо, это не та страна, где армянам рады. В беде они смогут рассчитывать только на нас. И мы придём на помощь, но одновременно должны продать армянам идею возвращения в СССР. Это будет такой урок, что с сепаратизмом покончим на десятилетия.

То, о чём говорил отец, больше похоже на тайные операции спецслужб с заговорами, провокациями и вообще крайне нечистоплотными методами борьбы, пусть необходимыми в глобальном плане, но крайне неприятно видеть вовлечённым в эту грязь родного человека. Андрей знал: отец далёк от абстрактного идеализма и ханжеского чистоплюйства, тем не менее, на сделки с совестью не идёт, выдерживая свой, порой специфический кодекс чести.

— Предупредить, отселить заранее из опасной зоны… Невозможно по политическим соображениям?

— Не только. Погибнут люди, много людей, и я сделал бы всё возможное, чтоб их уберечь. Но ситуация такова, что к моим предостережениям не прислушаются. Попытаюсь одно: организовать массовый вывоз на оздоровление детей, в тот же Египет. Через подставных лиц, чтоб «рука Москвы» не была заметна. А их родители обречены… Разумеется, примерно за неделю до дня Х президент Балаян получит официальное уведомление. Конечно, проигнорирует, объявив очередной московской провокацией. С ним же реки «говорят на армянском языке», а они ничего подобного не сказали. Потом произойдёт то, что произойдёт. Я буду наготове. А ты будешь моими глазами и ушами в Госкосмосе, предстоит носиться по всему Союзу от Южмаша до Восточного, контролировать десятки процессов.

— И принимать решения?

— Только готовить проекты от моего имени. Хочешь — таскай свою Ларису с собой, пусть «художественно освещает». Не смотри на меня волком, не люблю Гусаковых. Но твоя жена — талантлива, не отнять. За цикл репортажей о космосе обещаю выхлопотать ей какую-то госпремию. В двадцать шесть лет вроде бы рано, но я и сам в двадцать шесть многое успел. И ты — уже подполковник. Горжусь вами.

— Спасибо, папа. Перед тем, как я нырну в учебники, скажи, на какие направления обратить внимание?

— Бери бумагу и пиши. Выучишь и порвёшь, пора носить с собой секретный блокнот. Взял? Первое: на подходе первый космический пуск ракеты-носителя «Энергия-1» с кораблём «Орлан-1», пока беспилотный. Ты сам должен облазить корабль, оценить как опытный пилот, дать рекомендации по недостаткам.

— Понятно. Он чисто орбитальный или лунный?

— Правильный вопрос. Пока — чисто для полётов на орбиту Земли, но одновременно спроектированы и лунный, и марсианский вариант. Лунный предусматривает посадку на поверхность, а взлёт будет осуществляться с бустерами, заправленными кислородно-водородным топливом, к производству которого ты приложил руку, и возвращаемыми обратно на южный полюс. «Орлан» — это шаг к регулярным полётам на Луну с вывозом изотопа гелия на Землю.

— Ты говорил про Марс.

— Думаю, лихорадочные прыжки туда-обратно в период одного сближения уйдут в прошлое. Поскольку сила тяжести там выше, чем на Луне, прогнозируется, что человек нормально вынесет двух-трёхмесячный полёт туда, жизнь на планете около двух лет и возвращение в невесомости, без «карусельки» Козлова. «Орлан» тоже четырёхместный, только гораздо более просторный, чем «сапсан», в марсианской версии будет окружён топливным баком, служащим экраном от космического излучения.

— Ага… Значит, сооружения для колонизации Марса, в том числе оборудование для поиска и разложения воды — это пункт «два».

— Все пункты — номер один по значимости, сынок. Вот, посмотри.

Юрий Алексеевич передал ему папку, и пару минут в цековском кабинете висело молчание, пока отпрыск славной фамилии изучал эскизы марсианских сооружений. Эх, обнаружить бы там саркофаг! Госкосмос предполагал, раз уж всё так здорово получилось, повторить лунный опыт с доставкой ядерного реактора с электрогенератором и широкомасштабным бурением. Только расстояние несравнимо больше, с ним и цена каждого килограмма груза. Но, главное, всё это из области перспективных гипотез перетекало к выбору практических решений, в том числе уже на конец девяностого, в следующее сближение с Марсом. В январе девяносто третьего, если эти планы будут выполнены, можно начинать полноценную колонизацию и оставлять там людей на два года.

Андрей продолжал исписывать лист, перевернул на другую сторону. За каждой строчкой — миллиардные вложения, труд сотен тысяч инженеров-конструкторов, производственников, эксплуатационщиков… А Гагарин-старший не останавливался, диктовал задания по межпланетным станциям для полётов к малым планетам пояса астероидов, к спутникам Юпитера и Сатурна, с облётом газовых и ледяных гигантов, продолжая путь к поясу Койпера. Через пару десятков лет, возможно, и с посадкой на лёд Нептуна и Урана.

— Для всего этого и не только мне нужен устойчивый, развивающийся Советский Союз с эффективной экономикой и внутренней политической стабильностью, понимаешь? Всякая дурацкая американская фантастика, как люди ищут спасения в космосе, разрушив мир на Земле, это полная и откровенная чушь. Невозможно освоение космоса без прочной научно-технической базы здесь. Так же невозможно приносить благополучие землян в жертву космическим проектам, они должны, рано или поздно, нести полезную отдачу для каждого. Согласен, сын?

Тот кивнул, готовый подписаться под каждым словом. Конечно, нет никакой уверенности, что всё удастся в столь сжатые сроки. Но папа прав — нужно трудиться с полной отдачей, порой игнорируя Крым и Красное море. Они никуда не убегут.

Попутно продумал, как преподнести Ларисе новый жизненный поворот, открывающий для неё как журналистки небывалые возможности — стать главным популяризатором будущего советской космонавтики. Для человека мир в своей семье не менее важен, чем мир во всём мире.