Гагарин: дорога на Марс

Глава 1

1.

Стыковка космического корабля со станцией, находящейся на низкой околоземной орбите, может состояться всего через несколько часов, если траектория движения станции проходит достаточно близко над космодромом. Но поскольку планета вращается, то яркая синусоида на фоне материков и океанов, изображающая полёт станции над поверхностью Земли на экранах ЦУП, постоянно смещается. Поэтому обычно выбирается стартовое окно, когда автономный полёт корабля укладывается в сутки — с учётом маневров на высоте в три сотни километров.

Именно в этот период экипаж испытывает основную массу неприятных ощущений, вызванных адаптацией к невесомости. Они начинаются через несколько часов после исчезновения перегрузок и длятся от двух-трёх суток до… практически до бесконечности, потому что некоторые космонавты-новички, обладающие великолепным здоровьем на Земле, так никогда и не смогут прийти в относительную норму. Причём до взлёта невозможно ни привыкнуть к невесомости, потому что она симулируется в пикирующем самолёте всего на несколько десятков секунд, ни потренироваться пребыванию в таком состоянии. Гидроневесомость — слабый заменитель.

Какое-то представление о проблемах на орбите можно получить, лёжа часами на наклонной плоскости головой вниз, чтоб к ней приливала кровь. Но все, прошедшие через эту процедуру, единогласно утверждают: в полёте приходится хуже.

Когда загорелись индикаторы, сигнализирующие о подтверждении герметичности стыковочного узла, и Андрей двинул от себя люк, он прекрасно понимал, что никакой трогательной встречи с Ларисой не произойдёт. Судя по переговорам, она чувствовала себя преотвратно, настолько, что ЦУП допускал возможность прерывания полёта. Девушка категорически противилась, и единственный на тот момент обитатель станции предложил:

— Заря-1, я — Корунд. На борту имеется УДОД. Если Чайка-1 выдержит до стыковки, проверим действие прибора. В случае неудачи отправится вниз. Я продолжу выполнение контракта с гостями, справлюсь один.

Ситуация позволяла. По правилам ВВС, на случай нештатной ситуации на станции должен находиться один корабль с достаточным числом мест, обеспечивающий срочную эвакуацию людей. Тот, на котором Андрей прилетел с Земли и с «Салют-12», отвезёт страдалицу, надо лишь поменять ложементы местами.

Что им двигало в наибольшей степени, когда предлагал помощь и просил не уводить «сапсан» к Земле? Желание увидеть барышню? Конечно, хотел и увидеть, и обнять, но не только. Досрочное возвращение означает конец её космической карьеры, бесповоротно и навсегда. Гагарин-старший наверняка не расстроится, в аппаратных играх в ЦК ему даже лучше: вечный соперник Гусаков лишится одного из козырей. Правда, пока Андрей шустрил у Земли и на Луне, в Москве произошли какие-то сдвиги, образован Госкосмос СССР, но им командует не первый космонавт Союза, тот получил новый портфель в ЦК. На станцию новости попадали в сокращённом виде, разбираться придётся внизу. Дело в другом. Лариса мечтала летать, и очень скверно, если её надежды разлетятся в прах после первой же попытки. Надо максимально ей помочь… Даже против интересов отца.

Она вплыла в открытый люк и прошептала, точнее — просипела:

— Не смотри на меня!

Понятно, что «здравствуй, любимый» и прочих нежностей сложно было ожидать, связь с Землёй включена, в ЦУПе слышат каждое слово, да и всё пишется. Но это уже перебор. Андрей постарался отвести глаза от её распухшего лица, живой иллюстрации к шутке про «утро китайских пчеловодов», но в реальности было не до шуток. Помимо сочувствия встал вопрос: как общаться с туристами.

Конечно, в период подготовки к полёту немного подтянул разговорный английский, запоздало жалея, что не в полной мере использовал время отложенного старта на общение с будущими посетителями «Салют-11», и в ЦПК это не предусмотрели, полагаясь на космонавта-экскурсовода, ныне временно нетрудоспособного. Поэтому когда в люке показалось седоусое лицо пожилого немецкого миллионера, выдавил из себя:

— Гутен морген, герр Шнайдер!

— Гутен морген, герр уберлойтнант! Шпрехен зи дойч?

Андрей с чувством пожал протянутую руку. Немец тоже выглядел не именинником, но явно чувствовал себя куда лучше профессиональной космонавтки.

— Найн, герр Шнайдер… По-русски… И… ммм… литл инглиш.

— Гут! Я немного понимай русский в Звёздный городок… Как это по-русски… Не ссы, прорвёмся!

Его учитель русского языка на земле явно был не из профессуры МГУ.

Миссис Хильштейн не то чтобы совсем плохо себя чувствовала, но пребывала в некой прострации от непривычного зрелища и ощущений. Это была маленькая хрупкая еврейка, по краткой характеристике, переданной из ЦУП — крайне неприятная личность, чей муж банкир с радостью заплатил десятки миллионов, чтоб избавиться от неё на восемь месяцев, необходимых на подготовку к полёту, собственно вояж на орбиту и реабилитацию после приземления. Она перебралась на станцию, начала осматриваться с выражением удивления, недоверия и… ростовщической оценки.

— Импоссибл! Это есть всё, за что мой муж заплатил шестьдесят миллионов? Грёбаный шлимазл!

Она говорила с каким-то протяжным акцентом, вероятно — южных штатов, мешала речь с русскими словами, и Андрей, без того не очень в ладах с английским, едва её понимал. Но интонации были красноречивее слов.

Третья пассажирка, миссис Робертс, проявила выдержку настоящей британской леди. Даже если ей чего-то не понравилось или ощущала дискомфорт от невесомости, не показала ничем, кроме болезненной бледности щёк, что странно: по всем канонам жанра они обязаны румяниться от избыточного прилива крови. Женщина бойко лопотала на смеси русских и английских слов. Без предисловий заявила:

— Офицер! Вашей коллеге не есть хорошо. Мистер Кнут вполне самостоятелен. Я слежу за миссис Эльвира. Lieutenant Larisa is not feeling well. Help her. (Лейтенанту Ларисе нехорошо, помогите ей).

— Сэнк ю вэри мач!

Он ужаснулся от собственного произношения. Наверно, в глазах аристократки уронил себя с трёхсоткилометровой высоты ниже плинтуса. Ну… Хуже не будет.

Андрей показал, где расположиться и уложить личные вещи, что, впрочем, не слишком нужно, туристы правила поведения на станции вызубрили заранее. Из общей картины тотчас вывалилась американка, заявившая, что ей как настоящей леди требуется отдельная спальня, и она собирается ночевать в спускаемом аппарате «сапсана». Лаура Робертс смолчала, но её тонкие бесцветные губы чуть дрогнули в презрении. С молчаливого английского на устный русский Андрей перевёл бы так: ох уж мне эти выскочки из североамериканских колоний.

— Миссис Робертс! После разгрузки орбитального отсека корабля там тоже образуется отдельное пространство, где несложно оборудовать вам спальное место. Так же есть свободные кресла во втором корабле.

— Не есть нужда… нет нужда хлопотать, офицер. Я отдыхать по инструкции в бытовой отсек.

Далее по графику предполагалось ознакомление со станцией, повторение инструкций по безопасности в духе «форточку не открывать» и прочие оргвопросы, но Андрей ограничился рапортом на Землю о том, что Чайка-1 и трое её подопечных перешли на борт «Салют-11», состояние удовлетворительное, приступили к программе их пребывания, а сам, наконец, занялся девушкой.

Сначала отключил свой микрофон, торчащий у правой щеки из дужки гарнитуры, потом её.

— Всё плохо?

— Ужас! Не ожидала, что до такой степени. Голова чугунная, метр в диаметре, как ещё в люк пролезла. Вижу как сквозь рябь. Мозги не варят, таблицу умножения не вспомню. А у тебя в первый раз?

— Тоже никакого кайфа. На третьи сутки полегчало, — он дипломатично опустил, что до такой степени не мучился. — Сейчас подключу тебя к УДОД, потом пассажирок. Надеюсь, отпустит.

— Я тоже надеюсь… Секс не предлагай!

Раз шутит, значит — не всё потеряно.

Зафиксировав её в кресле и включив подачу воздуха с пониженным давлением, Андрей вернулся к пассажирам.

Англичанка осваивалась в индивидуальной каюте, то есть нише шириной метр, отделённой боковыми перегородками от общего объёма, с закреплённым там спальным мешком — не для обогрева, в отсеке постоянные двадцать два градуса, а чтоб расслабиться и не бояться улететь куда-то во сне. В стенках по обе стороны спальника имелись карманы с застёжками и фиксаторами для мелких личных вещей.

Американка прилипла к иллюминатору и увлечённо щёлкала Землю маленькой камерой «кодак». Космонавт посоветовал ей воспользоваться стационарным фотоаппаратом станции, клятвенно пообещав отдать кассету с плёнкой с собой перед отправкой на Землю, а на свой снимать интерьер бытового отсека, но лучше — позже, когда все освоятся. Та кивнула, отчего чёрные вьющиеся волосы колыхнулись в невесомости. Распушённые в невесомости шаром, они смотрелись причёской Медузы Горгоны. Стоило бы стянуть их резинкой, чтоб волосинки не летали по отсеку, но как-то неловко чего-то требовать от человека, чья семья оплатила львиную долю цены полёта «сапсана» на станцию.

Немец притащил из орбитального отсека здоровенный контейнер, присобачил его на стене фиксаторами и подключил питание к бортовой сети.

— Я слышал о вашем эксперименте, герр Шнайдер.

— Зови меня Кнут.

— Тогда я — просто Андрей. Скажите, Кнут, почему вы не заказали этот эксперимент нашим космонавтам на «Салют-12»? Вышло бы многократно дешевле.

Тот покровительственно улыбнулся. На его худом лице улыбка выглядела гримасой. Он объяснил, что выращивание кристаллов в невесомости — целое искусство, и он вряд ли бы обеспечил столь правильный контроль над процессом, сидя в ЦУП и давая указания космонавту на орбите. Если эксперимент удастся, он означает прорыв в какой-то очень важной технологии, и затраченные десятки миллионов окупятся.

— Это есть моя мечта — раумфат. Путешествие.

Так что не расчётом единым жив человек, даже немецкий.

При всей сдержанности и некоторой сухости Шнайдер в целом производил неплохое впечатление, но… К битве за Берлин ему уже исполнилось семнадцать. Вполне достаточный возраст для фольксштурма, запросто мог стрелять по советским танкам из фаустпанцера. Естественно, про жизнь в нацистской Германии Кнута расспрашивать не рекомендовалось.

Его аппарат издавал тихое гудение. Космотурист произвёл какие-то хитрые манипуляции с приборами, что-то настроив, и улетел к иллюминатору — любоваться пейзажами. За технику Андрей не волновался, убеждённый, что опасное оборудование никто не позволил бы загрузить в «сапсан».

Он занялся разгрузкой орбитального отсека корабля, переместив продукты, ёмкости с водой и предметы гигиены в объём станции, англичанка, освоившаяся в суррогате своей каюты, вызвалась помочь.

Так приблизилось обеденное время. Лариса участвовать в общем или каком-то ином застолье отказалась, её самочувствие если и улучшилось после аппарата дыхания, то не кардинально.

Андрей снова отключил гарнитуру и зашептал её на ухо:

— Посиди с нами. Выдай несколько реплик. ЦУП должен знать, что ты работаешь по основному профилю — развлекаешь старпёров. Иначе снова придётся отбрехиваться, почему не отправляю тебя на Землю.

— Мне всё равно… Хоть бы и на Землю… Нет! Ни за что. Работаем.

Они включили микрофоны, Андрей созвал всех к холодильнику.

— Господа! Вы уже принимали пищу в космическом корабле. На станции просторнее, и выбор больше. Можно даже похулиганить.

Шепнув Ларисе «переводи», он выдавил из пакетика шарик джема и заставил плыть в сторону американки. Та отшатнулась, но космонавт успел схватить комок губами и проглотить.

— Как вы знаете, в нашем рационе нет сыпучих и крошащихся продуктов, потому что убирать мусор затруднительно. Мы, русские, привыкли кушать чёрный ржаной хлеб, берём его аккуратно, чтоб частички не летали по отсеку. Консистенция большинства блюд липучая и тягучая. Суп после разогрева лучше выпить прямо из пакетика. Миссис Эльвира, свиного мяса и бульона на свинине в меню нет.

— Сэнкс, мистер Андре. Я не соблюдать кашрут.

Она умудрилась выпустить в воздух несколько капель супа и собрала их куда менее уверенно, чем Андрей ловил джем.

Действительно, на станции пришлось вырабатывать новые навыки, оказалось даже несколько сложнее, чем пристёгнутым к креслу в кабине корабля. Стоило приноровиться, чтоб сам не улетел от места трапезы или еда не удрала в противоположную сторону.

— После обеда у нас запланирован отдых на четверть часа. Потом я предлагаю заняться упражнениями, улучшающими навыки передвижения в невесомости. Вы видите множество поручней на всех поверхностях станции, помогающих, уцепившись руками, двигаться в любом направлении. Но пока ещё вестибулярный аппарат не приспособился к невесомости, однозначно сложно. Он подаёт ложные сигналы — где верх, а где низ. Кроме того, на дальнем от вашего корабля конце станции имеется беговой тренажёр, желающие могут им воспользоваться. Там же на переборке пристёгнута сбруя, её нужно надеть на плечи и прикрепить к тренажёру эластичными тросиками, она имитирует прижатие к дорожке силой земной гравитации. Выбираете скорость бега — и удачи. Рядом с ним велотренажёр, тоже с притягивателями.

— Вы сами бегать, мистер Андре? — поинтересовалась американка.

— Конечно. По регламенту космонавт обязан по окончании адаптации проводить на тренажёрах два с половиной часа в сутки, и Земля следит по нашему сердцебиению. Поскольку нас теперь пять, лейтенант Гусакова тоже скоро присоединится, составим график, чтоб не толкаться. Дамы — вы выбираете время первыми.

Немец спросил, каково самому Андрею пришлось по окончании первого полёта.

— Я провёл в невесомости восемьдесят девять дней. Точнее, трое суток из них при отрицательной микрогравитации. Сумел вывалиться на землю самостоятельно, а вот встать уже не смог, меня тащили в вертолёт как мешок с картошкой. Нормально смог ходить через двое суток, но только недалеко. На полное восстановление потребовались недели. Вам это не грозит, десять суток — это не лет.

Он заметил, что Лариса, втягиваясь в разговор в качестве переводчика, чуть отвлеклась от внутренних мучений. Если на Землю — «ни за что», нужно отмазывать подругу и дальше. В ЦУПе знают показатели её кровяного давления, температуры тела и пульса, это не скрыть, надо хотя бы демонстрировать положительную динамику.

Пока подкрепившиеся туристы расслаблялись, Андрей снова выключил микрофоны.

— Всё очень трудно, сочувствую… Но так рад тебя видеть! Не смотря ни на что.

Он шептал. В отсеке есть ещё микрофоны.

— А я не рада, что видишь меня вот такую. Развалину. Даже не подозревала… Хуже, чем у Германа Титова!

— Он пробыл на орбите всего сутки. Уверен — приспособился бы. Зато ты видела Землю с высоты больше трёхсот километров. Вернёмся — будет что вспомнить. И чем похвастаться.

Убедившись, что закрыл её своим телом, нежно взял за руку. Лариса секунды через три аккуратно отстранилась.

— Не здесь. На станции целуемся только взглядами. И то когда я буду нормальная…

— Ты самая красивая в мире. Тебя даже отёчность не испортила. К тому же отёчность уйдёт, а красота останется.

— Мама так не считает. Говорит: слишком худая.

— Твой папа, наверно, предпочитает в теле?

— Моему папе сейчас вообще не до этого. Про Госкосмос слышал?

— Краем уха. Здесь программу «Время» не посмотришь. Да и в ней не особо много…

— Знаю! — она впервые повернулась к Андрею лицом, до этого старалась держаться вполоборота, считая, что «китайский пчеловод» так менее заметен. — Сама готовлю эти сверхкраткие сообщения. Пора уже садиться за первую статью о «Салют-11», а голова без единой мысли.

— Завтра напишешь, когда оклемаешься. Так что Госкосмос?

— Он вобрал в себя все предприятия космической промышленности и подчинён новому отделу ЦК. Этим отделом командует твой отец. А мой отодвинут от космонавтики.

— Безработный?

— Нет, конечно. Куда приложить его кипучую управленческую энергию найдут. Но битву за космос он проиграл. Пока.

— Поэтому прерывание твоего полёта не выйдет его карьере контрольным выстрелом в печень?

— Да, его карьера уже не связана с моими неуспехами, но радости неудача не вызовет. Андрей! Я должна выйти с тобой в открытый космос.

— Да. По протоколу я не имею права один. Давай лучше Кнута возьму. Он ещё и доплатит.

— Два космонавта, а не космонавт и турист. Его ты имеешь право только развлекать, но не привлекать к монтажу антенны во внекорабельных условиях. Если выход сорвём — мне не простят.

— Милая! Никто не требует выходить сегодня или завтра. Успеешь прийти в себя.

— Если успею…

Далее игнорировать пассажиров было невозможно. Андрей устроил им упражнения по акробатике в невесомости. Потом предложил сыграть в теннис два на два, Лариса, понятное дело, осталась зрителем.

Ни немец, ни англичанка не захотели в пару с Эльвирой, объединившись в некий европейский союз. Андрей выдал всем по ракетке для настольного тенниса, пустил плавать лёгкий упругий шарик диаметром сантиметров в восемь и объяснил предельно простые правила: Кнут с Лаурой не дают «мячу» улететь к стыковочному узлу доставившего их «сапсана», Андрей с Эльвирой защищают сторону агрегатного отсека. Начали!

Ехидная американская еврейка оказалась ловким игроком, лишь ненамного уступая советскому космонавту, уже игравшему в космический теннис и куда более опытному в невесомости. Через десять минут они выигрывали у сборной Европы со счётом семь-два.

Участники матча кружились, переворачивались, порой ушибались о стенки станции, но это вызывало только хохот. В воздухе мелькали ноги в носках — в белых у женщин, в чёрных у Андрея и Кнута. Обувь здесь была не нужна, пинетки, то есть трикотажные носки с утолщённой подошвой, её вполне заменяли.

Совсем немолодые люди, Шнайдер так более чем вдвое старше Андрея, веселились как дети. Правда, азарт европейцев изрядно поубавился от разгромного проигрыша. Чтоб сохранить интригу, зачинщик предложил менять составы: женщины против мужчин или он с британкой против ФРГ-США.

Лаура пожелала принять душ, прекрасно понимая, что в космосе придётся обойтись обтиранием влажными салфетками. Обе иностранные дамы удалились в «сапсан», Кнут снова прильнул к привезённому им агрегату. Андрей успокоил ЦУП, где на экранах резко подскочили показатели сердцебиения и давления обитателей станции. Это выглядело так, будто они решили поднять её орбиту не реактивным двигателем, а толкая «Салют-11» вручную, словно застрявший в грязи КамАЗ.

На время освобождённый от обязанностей аниматора, космонавт подплыл в угол около холодильника, где страдала Лариса.

— Смотрела на вас и завидовала. У меня до сих пор голова кружится и болит. Даже слышу, наверно, хуже. Шумит в ушах.

— Снова попробуем УДОД?

— Нет! В ЦУПе обратят внимание. И так я на грани эвакуации. Просто посиди со мной…

Когда трое гостей вновь и явно заскучали, Андрей подключил их к экспериментам. Научное оборудование на «Салют-11» осталось крайне скудное и далеко не последнего слова техники, но дающее понять и почувствовать самим возможности исследований на орбитальной станции. А ещё показал приборы наблюдения за поверхностью Земли для нужд геологии и картографии.

Американка, женщина образованная и даже по-своему продвинутая, была удручена, насколько невелика её страна по сравнению со всей поверхностью земного шара.

— Но вы же видели глобус? — изумился Андрей.

— Глобус оф Америка, — съязвила Лаура, а Эльвира начала оправдываться, что больше доверяла плоским картам, на них всё наглядно и очевидно.

Да, если бы у планеты был пуп, он вряд ли бы располагался на звёздно-полосатой территории.

— Из какого вы штата, миссис Эльвира?

— Фром Тиксас, мистер Андре.

— О’кей, через пару витков мы должны пройти над Техасом. Попробуете разглядеть свой дом?

— Грейт! Сэнкс, мистер Андре.

Жизнь на станции входила в некую привычную колею. Даже к отвратительному самочувствию Ларисы как-то притерпелись, и Земля больше не поднимала вопрос о её срочном возвращении.

Британка тем временем призналась Андрею, что она настаивала перед генералом из ЦПК отправить с ними именно Гусакову: очень добросовестная девушка, отлично ладит с иностранцами, свободно говорит по-английски. То есть невольно явилась причиной её неприятностей.

— Вы не виноваты, миссис, что лейтенант долго не может освоиться в невесомости, — галантно возразил космонавт. — Если бы она попала на другую станцию, адаптация проходила бы столь же тяжело.

— Иес! Но я понимаю, как есть важно для Советов… Русские генералы желать сохранять лицо перед Европа и Ю-эС.

— Вы правы, миссис Лаура. Наверно, в следующий раз с туристами пошлют сопровождающего, имеющего космический опыт.

— Мисс Лариса не полетит?

— Не знаю. Не мне решать. Зависит от того, восстановится ли её работоспособность к концу вашего пребывания здесь.

Похоже, британка догадывалась, что они с Ларисой не только коллеги. Но лишних вопросов не задавала, личные границы — святое, а по её невозмутимому лицу мало что поймёшь. Зато американка не стеснялась ничего и, мобилизовав едва живую переводчицу, потребовала на сон грядущий подробного рассказа о полёте на Луну.

Андрей оказался в сложном положении. Версию NASA о причинах задержки челнока на Луне он знал. Но пронырливая госпожа Хильштейн запросто могла вынюхать в Звёздном закрытые от разглашения подробности, тем более русский с пятого на десятое начала понимать.

Поэтому в красках рассказал о переделке марсианской ракеты, рассчитанной только на взлёт с людьми, в полноценный корабль для пилотируемого прилунения, об ощущениях при снижении и риске перехода на ручной режим управления перед касанием посадочной платформы. Лариса переводила и сама слушала с широко открытыми глазами: по сравнению с лунным приключением ранее ей использованный полёт Андрея на «Салют-13» с внезапно включившимся видеомагнитофоном был преснятиной. А она даже из того сделала классные статьи для «Известий», пусть безжалостно обрезанные из соображений секретности космической техники, но принесшие ей настоящую журналистскую славу. Повествование об экспромтном путешествии на Луну, записанное из уст участника, тянет на Пулитцеровскую премию! Тем более есть шанс, что миссис Мондейл, первая леди-миска Америки, в виде исключения пробьёт эту премию для журналистки из-за железного занавеса, потому что Лариса — женщина и космонавт.

А вот финальную часть самого интересного для Эльвиры Андрей скомкал. Сказал только, что передал её соотечественникам припасы, а что дальше будут делать оба пилота шаттла, до сего времени остающиеся на Луне, стоит узнавать в NASA, он об этом не осведомлён.

Немец и поинтересовался: итого вы пробудете в невесомости три месяца, не считая нескольких часов в тяготении Луны, каково вам будет вернуться на Землю во второй раз?

— Уже говорил. Тогда едва хватило сил выползти из спускаемого аппарата и около него свалиться. Но мой командир экипажа сумел сделать несколько шагов и отрапортовать перед генералом о выполнении задания, пока его не подхватили. У него был второй полёт. Во второй раз всё даётся легче. Если снова решите лететь на «салют», сами почувствуете.

Еврейка заявила «нет, слишком дорого», англичанка промолчала, один немец бросил неопределённое «возможно».

Наверно, не всё произошло так, как они себе это представляли, но в целом не выглядели разочарованными, даже критически настроенная миссис Хильштейн.