Флаги наших детей

10 Твердый грунт

И однажды пришел момент. И если для сидевших в засаде он надвинулся планово — он отмечался в электронном изображении красной линией открытия огня, прямо поверх местности с птичьего полета, то для доселе ничего не ведающих статистов, бредущих в непроглядной темноте ночи, он свалился как снег на голову. То есть именно с такой неожиданностью, как снег падает здесь, в Африке, — раз в десятилетие. И никто не рявкнул команду. Бесшумно высветилась на английском надпись «Огонь!» в глазнице каждого. Прирученный микролазер создал очередную картинку, послав команду прямо в левый зрачок. И тогда правый расширился, совмещая прицел на указанной фигуре. А самый умный палец двинул сквозь перчатку шершавость курка.

И так же бесшумно, как снег, там, среди бредущих во тьме фигур, кто-то упал. Повалился навзничь, без раздирающего душу, крикливого возмущения. Потому как какой может быть крик, если легкие опали, пробуренные насквозь сверхускоренной пулей, выдулись беззвучным мыльным пузырем. Так, слабое сипение, не привлекшее внимания в темени. И даже кто-то споткнулся через корчащееся, хапающее воздух тело. Даже ругнулся — громче, чем оно умирало. И только после третьего-четвертого бесшумного и невидимого залпа дошло понимание случившегося. Пока весьма приблизительное понимание. Потому как шмякнулись на траву выроненные руками особо доверенных, тех, кому предназначались в будущем женщины помоложе и постройней, подсвечивающие траву и дорогу фонари. А может быть, кто-то вскрикнул, пораженный пулей, прошившей вначале впередиидущего товарища, а то и двух. Страшная штука — плазменный разгон! Те, кто стрелял, не читали, а те, кто умирал, не умели, старую книгу о Чингачгуке, когда пули из длинноствольной винтовки Соколиного Глаза продевали подряд по нескольку индейцев. Тогда умели атаковать только в плотных порядках. Сейчас ошибка повторялась, только те, кто уже попал под обстрел, не готовились к атаке — они просто шли. Наверное, теперь кое-кто из них успел додуматься, что они уже дошли до самого конечного пункта. Над головой пелась короткая песня первой падающей мины.

Это была ликующая победная песнь.

И заговорили пулеметы. Нет, совсем не так тихо, как осторожные плазменные новшества до этого.

Там, среди спокойно и деловито бредущих в темноте, невидимых невооруженному глазу негров, волной, точнее, сталкивающимися резонансными гребнями, всколыхнулась паника. Да, они были никакими солдатами. Откуда? Никто их этому не учил, тем более никто не подготовил вот к такому внезапному громящему удару. И кто-то в темноте умирал, недоразорванный миной до конца. Кто-то в той же темноте бессильно ширил вовне ищущие ориентир зрачки. А кто-то, кому особо не повезло, внезапно нашел в этой тьме ярчайший, жахающий последней болью свет. Это играл, тренировал руку Матиас Соранцо. Играл и давал разминку своему «гуманному» оружию, за две микросекунды выжигающему сетчатку на месяц, а за восемь — навсегда. Это была действительно серьезная тренировка, ибо перед каждым выстрелом нужно было сквозь светоумножитель найти цель, смотрящую в нужный ракурс. Но по чести, в первые секунды такое было совсем не трудно, ибо большинство набредших на засаду пялились в сторону невидимых, косящих головы пулеметов. Этих дурней привлекал звук.

Потом, когда это большинство побежало, цели для слепящего переносного лазера исчезли. Обезумевшие от ужаса люди неслись назад, туда, откуда пришли. Там осталась уже пройденная, спокойная дорога. И инстинкт, схвативший узды правления, обманывал, говорил, что если вернуться в пространстве, то можно скакнуть и назад во времени — в простое доброе прошлое.

Все это были глупости. Те, кто ведал будущее еще до этого, а сейчас держал за хвост настоящее, спокойно тормозя его на секунду для смены обойм, методично замораживали в линзовых прицелах мечущиеся там и тут мишени. Потом они уводили электронно отъюстированные мушки в сторону, отбрасывая кривляющиеся тела совершенно насовсем, прочь из временной шкалы измерения.

Их мушки искали новые цели. Тех было очень много, и они легко брались в перекрестье. Так легко, что когда по курсу случайно оказывалось дерево — оно не становилось помехой. Тяжелый, разогнанный плазмой патрон дырявил его на раз. Подумаешь, в чье-то туловище проникало немного стружки.