Физик

Глава 19. Сердце бури

Рассвет пришёл тихо, его бледный свет пробивался сквозь кроны, но не разгонял тени, что осели вокруг хижины после ночи. Лес молчал, но его тишина была как затаённое дыхание, как зверь, что ждёт момента для прыжка. Олег сидел у очага, его посох лежал рядом, а пальцы сжимали оберег на запястье с синим камнем. Искра внутри тлела слабо, но упрямо, как уголёк, что не гаснет в ветре. Усталость сковывала тело, но победа над тьмой Чернобога дала ему силу — не физическую, а внутреннюю, как свет, что горит в бурю.

Ярина сидела у стола, её руки перебирали амулеты — бусины, травы, камни, что пахли землёй и жизнью. Её лицо было бледным, с тёмными кругами под глазами, но движения были точными, как у человека, что знает — отдых не для них. Марфа лежала на скамье, её силы возвращались, и её взгляд, ясный и глубокий, следил за Олегом, как будто видела его искру. Ворон стоял у входа, его меч был приставлен к стене, а раненая рука перевязана заново. Он смотрел на тропу, его глаза были как у охотника, что чует зверя, но молчал — его ворчание уступило место решимости.

Гул Чернобога затаился, но Олег чувствовал его — не в звуке, а в воздухе, как холод, что предвещает бурю. Его искра была слабой, но он учился её слушать — она была не просто силой, а частью мира, частью равновесия, о котором говорила Марфа. Он вспомнил тьму на тропе, её белые глаза, её рёв: «Ты не остановишь бурю». Это был не конец, а начало, и он знал — следующий удар будет сильнее.

— Ты чувствуешь её? — спросила Марфа, её голос был слабым, но твёрдым, как корень дерева. Она посмотрела на Олега, её глаза видели глубже, чем казалось. — Свою искру. Она растёт.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он кивнул, хотя не был уверен.

— Она… как звезда, — ответил он. — Иногда яркая, иногда слабая. Но я не знаю, как её направить. Как быть ключом.

Марфа улыбнулась, её лицо было усталым, но тёплым.

— Не ищи силу, — сказала она. — Ищи равновесие. Твоя искра — не оружие, а связь. С нами. С миром. Слушай её, и она покажет путь.

Ярина подняла голову, её руки замерли над амулетом.

— Мы будем с тобой, — сказала она, её голос был твёрдым, как камень. — Но Марфа права. Ты должен доверять себе. Как вчера.

Ворон кашлянул, привлекая внимание.

— Доверять — это хорошо, — буркнул он. — Но я бы доверял больше, если б у нас было побольше стали. Или хотя бы пара крепких рук.

Олег улыбнулся, чувствуя, как их слова разгоняют тень страха. Они были вместе, и это было их силой. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, и он попытался её направить, как тогда на тропе. Он представил реку — глубокую, спокойную, что течёт сквозь тьму. Искра откликнулась, и он увидел — не глазами, а внутри: свет, что пробивается, и тень, что стоит за ним, не нападая, а шепча.

Он открыл глаза, его сердце заколотилось. Оберег стал горячим, и он почувствовал гул Чернобога — не далёкий, а близкий, как дыхание за спиной. Лес зашумел, и тени на тропе дрогнули, как будто кто-то скользнул, не оставив следов.

— Он снова здесь, — сказал Олег, его голос был хриплым, но твёрдым. Он встал, сжимая посох, и шагнул к выходу.

Ярина схватила посох, её бусины засветились слабо. Ворон поднял меч, его раненая рука дрожала, но он был готов. Марфа села, её глаза сузились.

— Что ты видишь? — спросила Ярина, её голос был насторожённым.

Олег вгляделся в тени, его искра вспыхнула — не ярко, а чётко, как сигнал. Он почувствовал взгляд — не глаза, а тьму, что смотрит из глубины, как бездна, что зовёт. Это была не тварь, не вестник, а что-то новое, что двигалось с умыслом.

— Это не тьма, — сказал он. — Это… его сила. Она не нападает. Она… манит.

Тени на тропе сгустились, и из них проступил звук — не вой, не гул, а шёпот, мягкий, но липкий, как паутина. Он был не в ушах, а в голове, и Олег узнал его — голос Чернобога, холодный и настойчивый: «Приди… твой свет нужен мне».

Ярина сжала посох, её бусины вспыхнули ярче. Ворон шагнул вперёд, его меч был готов.

— Манит? — прорычал он. — Пусть попробует. Я не из тех, кто ходит на зов.

Марфа поднялась, её рука сжала край скамьи.

— Не слушай, — сказала она, её голос был как приказ. — Он хочет твою искру. Но она твоя. Держи её.

Олег сжал оберег, чувствуя, как искра борется. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — каждый раз они побеждали, потому что были вместе. Он не даст Чернобогу разделить их. Он закрыл глаза, направляя искру. Она была слабой, но он почувствовал её — реку, что течёт, несмотря на тьму. Он увидел свет, что пробивается, и тень, что отступает, но шепчет: «Ты придёшь».

Он открыл глаза, его голос был твёрдым, как сталь:

— Мы не придём. Мы ждём тебя здесь.

Шёпот стих, и тени на тропе дрогнули, как будто услышали. Лес выдохнул, но гул Чернобога остался, слабый, но настойчивый, как пульс. Олег посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу. Они были вместе, и это было их светом. Но тьма смотрела, и её шёпот был как обещание — буря уже началась.

Полдень не принёс облегчения — небо над хижиной было тяжёлым, серым, как будто само оно впитало тьму Чернобога. Лес вокруг молчал, но его тишина была живой, как дыхание зверя, что крадётся в тенях. Олег стоял у входа, его посох светился слабо, отражая искру, что тлела внутри — не ярко, но упрямо, как звезда в бурю. Оберег на запястье с синим камнем был тёплым, как эхо их побед, но он чувствовал — это тепло не защитит их от того, что идёт. Гул Чернобога был слабым, но настойчивым, как пульс, что бьётся в глубине земли.

Ярина укрепляла защитный круг вокруг хижины — она вплетала амулеты в землю, шепча слова, что звучали как песня леса. Её посох стоял у входа, бусины на нём светились, но их свет дрожал, как будто тьма давила на них. Марфа сидела у очага, её силы возвращались, и она плела новый оберег — нити с камнями, что пахли рекой и землёй. Её глаза следили за Олегом, как будто видели его искру яснее, чем он сам. Ворон ходил по периметру, его меч был в руке, а раненая рука не мешала ему проверять каждый шорох. Его ворчание стихло, уступив место решимости, как у воина, что знает — бой неизбежен.

Шёпот Чернобога не исчез — он стал мягче, но глубже, как яд, что течёт по венам. Олег чувствовал его, как холод, что сжимает грудь, и его искра откликалась — не светом, а тревогой, как будто знала, что тьма проверяет их. Он вспомнил слова вестника: «Приди, или я приду». Это был не просто ультиматум — это была игра, и Чернобог был мастером терпения.

— Ты готов? — спросила Марфа, её голос был хриплым, но твёрдым, как корень дерева. Она посмотрела на Олега, её глаза видели глубже, чем казалось. — Он не будет ждать вечно. Твоя искра — его цель.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он кивнул, хотя страх шептал сомнения.

— Я не знаю, как быть ключом, — ответил он. — Но я знаю, что не сдамся. Ради вас.

Ярина подняла голову, её руки замерли над амулетом.

— Ты уже ключ, — сказала она, её голос был тёплым, но твёрдым. — Ты объединяешь нас. Как в лесу. Как у реки.

Ворон хмыкнул, его меч звякнул о камень.

— Объединяешь — это хорошо, — буркнул он. — Но если эта тьма полезет, я всё равно буду рубить. А ты свети, пришлый.

Олег улыбнулся слабо, чувствуя, как их слова разгоняют тень страха. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, и он попытался её направить, как тогда на тропе. Он представил реку — глубокую, что течёт сквозь тьму. Искра откликнулась, и он увидел — не глазами, а внутри: свет, что пробивается, и тень, что кружит, как волк, выжидая момент.

Он открыл глаза, его сердце заколотилось. Оберег стал горячим, и гул Чернобога стал громче, как ветер, что предвещает бурю. Тени за кругом амулетов дрогнули, и из них проступил звук — не шёпот, не вой, а шорох, как будто листья шевелятся без ветра. Олег замер, его искра вспыхнула — не ярко, а чётко, как сигнал.

— Оно здесь, — сказал он, его голос был твёрдым, несмотря на холод, что полз по спине. Он указал на заросли у тропы, где тени были гуще, чем везде.

Ярина схватила посох, её бусины вспыхнули ярче. Ворон шагнул к кругу, его меч был готов. Марфа встала, её оберег был в руке, и её голос был как заклинание:

— Держите круг. Его сила — в разделении. Не дайте ему войти.

Тени сгустились, и из них проступила форма — не фигура, не тварь, а тень, что текла, как дым, но была плотной, как глина. Её глаза — не белые, не красные, а серые, как пепел, смотрели на Олега, и он почувствовал, как искра сжалась, как будто её душили. Голос Чернобога эхом отозвался в голове, мягкий, но острый: «Твой свет слаб. Приди, или они падут».

— Не слушай! — крикнула Ярина, её посох вспыхнул, и свет амулетов в кругу стал ярче, как стена, что держит тьму. — Мы вместе!

Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как вызов.

— Лезь, тварь! — прорычал он. — Я не из тех, кто падает!

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — их единство всегда побеждало. Он шагнул к кругу, его искра вспыхнула — не ярко, а упрямо, как звезда в бурю. Он представил реку — не бурную, а глубокую, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о Марфе, о Ярине, о Вороне, о своём мире — о смехе Коли, о запахе мела.

Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по кругу. Свет Ярины слился с его искрой, амулеты вспыхнули, как факелы, и тень дрогнула, её серые глаза потускнели. Голос Марфы звучал громче, её заклинание было как ветер, что гонит тучи. Тень вздрогнула, её дым начал растворяться, но голос Чернобога остался, холодный и липкий: «Ты не остановишь меня. Я уже здесь».

Тень отступила, её глаза погасли, и лес выдохнул, но гул Чернобога стал громче, как далёкий гром. Олег пошатнулся, его искра угасала, но Ярина поймала его за локоть.

— Мы держим, — прошептала она, её глаза блестели. — Ты держишь.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он. — Ещё немного, и я начну верить в твою искру.

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её голос был как пророчество:

— Это была лишь тень. Он проверял нас. Но он идёт. И ты, Олег, должен быть готов.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её шёпот был обещанием. Они были вместе, и это было их светом. Но буря была близко, и следующий удар будет сильнее.

Сумерки сгущались над хижиной, как тень, что крадётся перед бурей. Лес вокруг был неподвижен, но его тишина была тяжёлой, как дыхание земли, что ждёт удара. Олег стоял у защитного круга, его посох светился слабо, отражая искру, что тлела внутри — не ярко, но упрямо, как звезда в ночи. Оберег на запястье с синим камнем был тёплым, но его жар дрожал, как будто чувствовал, что тьма близко. Усталость давила, но их победа над тенью Чернобога дала ему силу — не физическую, а внутреннюю, как свет, что не гаснет в бурю.

Ярина проверяла амулеты в круге, её пальцы касались бусин и камней, шепча слова, что звучали как эхо леса. Её лицо было бледным, но глаза горели, как у травницы, что не сдаётся, даже когда силы на исходе. Марфа сидела у очага, её новый оберег — нити с камнями — лежал на коленях, и её голос, слабый, но твёрдый, был как нить, что связывает их. Ворон ходил по периметру, его меч был в руке, а раненая рука не мешала ему вглядываться в тени. Его молчание было красноречивее ворчания — он знал, что бой близко.

Гул Чернобога был слабым, но настойчивым, как пульс, что бьётся в глубине. Олег чувствовал его, как холод, что ползёт по венам, и его искра откликалась — не светом, а чувством, как будто знала, что тьма ищет трещины в их единстве. Он вспомнил шёпот Чернобога: «Ты не остановишь меня. Я уже здесь». Это была не просто угроза — это была правда, и он знал, что тьма ищет слабое место.

— Ты слышишь её? — спросила Марфа, её голос был как луч света в темноте. Она посмотрела на Олега, её глаза видели его искру яснее, чем он сам. — Она говорит с тобой. Она часть тебя.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он кивнул, его голос был тихим, но твёрдым:

— Она… как река. Я вижу свет, тьму, равновесие. Но я боюсь, что не хватит сил.

Марфа улыбнулась, её лицо было усталым, но тёплым.

— Силы не в тебе одном, — ответила она. — В нас. В единстве. Твоя искра — ключ, но мы — замок. Вместе мы держим равновесие.

Ярина подняла голову, её руки замерли над амулетом.

— Ты не один, — сказала она, её голос был как земля, что не даёт упасть. — Мы с тобой. Как всегда.

Ворон хмыкнул, его меч звякнул о камень.

— Только не начинай ныть, пришлый, — буркнул он. — Я ещё не устал рубить. А ты свети, как умеешь.

Олег улыбнулся, чувствуя, как их слова разгоняют тень страха. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, и он попытался её направить, как тогда в кругу. Он представил реку — глубокую, что течёт сквозь тьму. Искра откликнулась, и он увидел — не глазами, а внутри: свет, что пробивается, и тень, что кружит, как дым, но не нападает, а ищет.

Он открыл глаза, его сердце заколотилось. Оберег стал горячим, и гул Чернобога стал громче, как ветер, что рвёт листву. Тени за кругом дрогнули, и из них проступил звук — не шёпот, не вой, а треск, как будто ломаются кости. Олег замер, его искра вспыхнула — не ярко, а остро, как сигнал.

— Оно идёт, — сказал он, его голос был твёрдым, несмотря на холод, что сжимал грудь. Он указал на заросли у тропы, где тени шевелились, как живые.

Ярина схватила посох, её бусины вспыхнули ярче. Ворон шагнул к кругу, его меч был готов. Марфа встала, её оберег был в руке, и её голос был как заклинание:

— Держите круг. Он ищет слабость. Не дайте ему найти.

Тени сгустились, и из них проступила форма — не тень, не дым, а фигура, сгорбленная, с руками, что волочились по земле, и глазами, что горели жёлтым, как гниющий свет. Она не двигалась быстро, но её присутствие было как яд, что отравляет воздух. Голос Чернобога эхом отозвался в голове Олега, холодный и липкий: «Твой свет гаснет. Дай его мне, или они сломаются».

— Не слушай! — крикнула Ярина, её посох вспыхнул, и свет амулетов в кругу стал ярче, как стена, что держит бурю. — Мы сильнее!

Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как вызов.

— Лезь, тварь! — прорычал он. — Я разрублю твои кости!

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Он вспомнил их победы — Глубокий Лес, река, хижина. Они были вместе, и это было их силой. Он шагнул к кругу, его искра вспыхнула — не ярко, а упрямо, как звезда в ночи. Он представил реку — глубокую, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о Марфе, о Ярине, о Вороне, о своём мире — о смехе Коли, о тепле дома.

Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по кругу. Свет Ярины слился с его искрой, амулеты вспыхнули, как факелы, и фигура дрогнула, её жёлтые глаза потускнели. Голос Марфы звучал громче, её заклинание было как огонь, что сжигает тьму. Фигура вздрогнула, её кости затрещали, и она начала растворяться, но голос Чернобога остался, острый, как лезвие: «Ты не спрячешься. Я вижу твои трещины».

Фигура исчезла, её глаза погасли, и лес выдохнул, но гул Чернобога стал громче, как приближающийся гром. Олег пошатнулся, его искра угасала, но Ярина схватила его за руку.

— Мы держим, — прошептала она, её глаза блестели. — Ты держишь.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он. — Ещё одна тварь, и я начну считать тебя героем.

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её голос был как пророчество:

— Он ищет слабость. Но наша сила — в тебе, Олег. Ты — ключ. Не забывай.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её треск был обещанием. Они были вместе, и это было их светом. Но буря была здесь, и её сердце билось всё ближе.

Ночь накрыла хижину, как чёрное покрывало, гася даже слабый свет звёзд. Тропа за защитным кругом утонула в тенях, что шевелились, как живые, а гул Чернобога стал ритмом, что бил по нервам, как далёкий, но приближающийся гром. Олег стоял у входа, его посох светился слабо, отражая искру, что тлела внутри — не ярко, но упрямо, как звезда, что не гаснет в бурю. Оберег на запястье с синим камнем горел, как маяк, что держит его на плаву. Страх был, но он не владел им — Ярина, Ворон и Марфа были рядом, и их единство было как огонь, что горит в ночи.

Ярина стояла у круга, её посох вспыхивал, а бусины светились, как звёзды, но их свет дрожал, как будто тьма сжимала их. Её лицо было бледным, но глаза горели решимостью, как у травницы, что не сдаётся. Ворон держал меч, его раненая рука дрожала, но он стоял твёрдо, как воин, что встречает бурю. Марфа сидела у очага, её оберег — нити с камнями — был в руках, и её голос, слабый, но твёрдый, звучал как заклинание, что держит тьму на расстоянии. Очаг горел, но его тепло не могло разогнать холод, что шёл от леса.

Гул Чернобога стал громче, и тени за кругом дрогнули, как будто лес ожил. Олег почувствовал, как его искра сжалась, как будто её резали, и голос Чернобога эхом отозвался в голове — не шёпот, а удар, холодный и острый: «Твой свет — мой. Приди, или они сломаются». Это был не просто вызов — это была правда, и Олег знал, что тьма видит их трещины.

— Он идёт, — прошептала Марфа, её голос был как предупреждение. — Не его тень, не его слуга. Он сам. Это его взгляд.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он вспомнил её слова: «Ты — ключ для равновесия». Он не был ключом для Чернобога. Он был светом для них. Он шагнул к кругу, его голос был твёрдым, несмотря на страх:

— Мы не сломаемся. Мы вместе.

Ярина подняла посох, её бусины вспыхнули ярче, и свет амулетов слился с искрой Олега, как река, что встречает поток. Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как вызов. Марфа встала, её оберег был в руке, и её голос стал громче, как ветер, что гонит тучи.

Тени за кругом сгустились, и из них проступила… не фигура, не тварь, а тьма — глубокая, как бездна, с глазами, что горели не цветом, а пустотой, как звёзды, что погасли. Это был не вестник, не порождение — это был Чернобог, его воля, его взгляд, что смотрел на Олега, как судьба, что неумолима. Голос ударил снова, как молот: «Ты не можешь держать равновесие. Твой свет гаснет».

Олег почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть. Лес дрогнул, и амулеты в кругу вспыхнули, но их свет начал меркнуть, как будто тьма пила его. Ярина вскрикнула, её посох дрожал, а Ворон рубил по воздуху, но его меч не находил цели. Марфа шептала громче, но её голос слабел, как будто тьма душила его.

— Олег! — крикнула Ярина, её глаза были полны отчаяния, но и огня. — Твоя искра! Ты можешь!

Он сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт, как кровь. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — их единство всегда побеждало. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу. Они были его силой, его равновесием. Он закрыл глаза, направляя искру. Она была слабой, но он представил её не как огонь, а как реку — глубокую, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о своём мире — о смехе Коли, о запахе мела, о тепле дома. Он подумал о них — о Ярине, о Вороне, о Марфе, об их свете.

Искра вспыхнула — не ярко, а чисто, как звезда, что пробивает бурю. Тепло разлилось по рукам, по посоху, по кругу. Свет Ярины слился с его искрой, амулеты вспыхнули, как солнце, и голос Марфы стал громче, как буря, что гонит тьму. Ворон взревел, его меч стал не просто клинком, а частью их света. Тьма дрогнула, её пустые глаза потускнели, и лес выдохнул, как будто отпустил их.

Голос Чернобога стал тише, но острее, как лезвие: «Ты держишь их, но не себя. Я жду». Тьма отступила, её глаза погасли, и гул стих, но не исчез, оставив эхо, как далёкий гром. Олег пошатнулся, его искра угасала, но Ярина поймала его, её руки были тёплыми, как жизнь.

— Мы держим, — прошептала она, её глаза блестели. — Ты держишь.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он, но его голос был полон уважения. — Ты светишь, как надо.

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её глаза были как озёра, что видят судьбу.

— Ты нашёл равновесие, — сказала она. — Но он знает твои трещины. Он придёт снова. И ты должен быть сильнее.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её взгляд был как нож, что ждёт своего часа. Он вспомнил свой мир, смех детей, и это дало ему силы. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу.

— Мы будем сильнее, — сказал он, его голос был слабым, но решительным. — Вместе.

Они стояли у хижины, их свет был слабым, но живым, как огонь в ночи. Но лес смотрел, и Чернобог смотрел, и его буря была здесь. Они отбили его взгляд, но он знал их трещины, и следующий удар будет последним.