Физик

Глава 16. Корень и тьма

Глубокий Лес дышал, и его дыхание было холодным, как зимний ветер, что пробирает до костей. Поляна с камнем Живы осталась позади, но её светлый мох всё ещё горел в памяти Олега, как маяк, что манит, но не спасает. Он шёл за Яриной, сжимая посох, чьи вмятины в земле казались единственным доказательством, что они ещё живы. Корень Живы, завёрнутый в лоскут ткани, лежал в узле Ярины, и его слабое сияние пробивалось сквозь ткань, как звезда в ночи. Но этот свет не разгонял тьму — он делал её острее, как будто лес злился, что они забрали его сокровище.

Ярина вела их обратно, её шаги были быстрыми, но осторожными, как будто она чувствовала, что лес изменился. Её посох светился слабо, бусины на нём дрожали, откликаясь на шорохи, что звучали то слева, то справа. Ворон ковылял позади, его меч был в руке, а лицо — напряжённым, как у охотника, что чует зверя. Его раненая рука всё ещё болела, но он не жаловался — только изредка бросал взгляды на Олега, как будто проверяя, не сломается ли тот под давлением леса.

Искра Олега была слабой после схватки со стражами, но она не гасла. Она пульсировала, как усталое сердце, и оберег на запястье с синим камнем помогал её слышать — не чётко, а как эхо, что становится громче в тишине. Он чувствовал лес глубже, чем раньше: его корни, его память, его гнев. Но с этим чувством пришёл и другой — гул, низкий и тяжёлый, как дыхание земли. Чернобог. Его тень была повсюду — в тенях деревьев, в запахе сырости, в холоде, что оседал на коже.

— Быстрее, — сказала Ярина, её голос был тихим, но резким. — Лес… он не отпустит нас просто так. Корень — его часть.

Олег кивнул, хотя его ноги дрожали от усталости. Он вспомнил слова Ярины о цене — Жива забирает что-то взамен. Он не чувствовал, чтобы лес взял что-то у него, но тревога росла. Его искра была слишком громкой, как будто звала кого-то, и он боялся, что это не Жива.

— Что, если он уже идёт? — спросил он, не глядя на Ярину. — Чернобог. Если он знает, что мы взяли корень?

Ярина замедлила шаг, её взгляд скользнул к теням.

— Он знает, — ответила она, её голос был холодным, как правда. — Но он не торопится. Его сила — в ожидании. Он хочет, чтобы мы сами пришли к нему.

Ворон сплюнул, его меч звякнул о корень.

— Пусть ждёт, — буркнул он. — Я не собираюсь кланяться какому-то жрецу, будь он хоть тьмой, хоть богом.

Олег хотел улыбнуться, но не смог. Упрямство Ворона было якорем, но даже оно не могло заглушить гул, что становился громче. Он чувствовал, как искра тянется к чему-то — не к корню, не к лесу, а к тьме, что двигалась за ними. Он остановился, его рука сжала оберег, и на миг ему показалось, что он видит — не глазами, а внутри: тень, длинная и скользкая, что крадётся между деревьями, не касаясь земли.

— Олег? — Ярина обернулась, её глаза сузились. — Что ты видишь?

Он покачал головой, пытаясь прогнать образ.

— Не знаю, — ответил он. — Но… что-то идёт. Не стражи. Не Зверь. Что-то… хуже.

Ворон повернулся, его меч поднялся, несмотря на боль в плече.

— Где? — спросил он, его голос был как рык. — Покажи, и я разберусь.

Олег указал в тени слева, где деревья стояли гуще, а мох не светился. Там было темно, слишком темно, как будто свет боялся туда лезть. Ярина шагнула ближе, её посох вспыхнул, но свет не проник в тень — он остановился, как у стены. Она прошептала что-то, и бусины на посохе засветились ярче, но тень не отступила.

— Это не просто тень, — сказала она, её голос дрожал. — Это его воля. Он близко.

Олег почувствовал, как искра вспыхнула — не светом, а холодом, как предупреждение. Он вспомнил Железного Зверя, вестника, стражей. Это было другое — не слуга, а часть самого Чернобога, его дыхание, его взгляд. Он сжал посох, пытаясь направить искру, как тогда у камня, но она была слишком слабой, как фонарь с севшей батареей.

— Что делать? — спросил он, его голос сорвался. — Бежать?

Ярина покачала головой, её рука сжала корень в узле.

— Бежать нельзя, — ответила она. — Лес не отпустит. Мы должны… стоять. Твоя искра — она может его отогнать.

— Она слаба, — возразил Олег, чувствуя, как страх сжимает горло. — Я не знаю, хватит ли её.

— Хватит, — сказала Ярина, её голос был твёрдым, как сталь. — Потому что ты не один.

Ворон хмыкнул, но шагнул ближе, его меч был готов.

— Слушай травницу, пришлый, — буркнул он. — Если эта тварь полезет, я её порублю. А ты свети, как умеешь.

Олег кивнул, хотя его руки дрожали. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но живой, и оберег помогал её слышать. Он представил реку — не бурную, а спокойную, что течёт, несмотря на тьму. Его искра откликнулась, тепло разлилось по груди, по рукам, по посоху. Он не знал, что делает, но чувствовал — это правильно.

Тень в зарослях шевельнулась, и из неё проступил звук — не гул, а шёпот, холодный и липкий, как паутина. Он был не в ушах, а в голове, и Олег узнал его — голос Чернобога, тот же, что звучал в тумане.

— Пришлый… — прошипел он. — Ты взял свет… но тьма его хочет…

Олег сжал посох крепче, его искра вспыхнула ярче, как звезда в ночи. Он не ответил, но почувствовал, как Ярина коснулась его плеча, а Ворон встал рядом, как стена. Они были вместе, и это было сильнее страха. Тень замерла, её шёпот стих, но Олег знал — она не ушла. Она ждала.

— Идём, — сказал он, открывая глаза. — Мы не остановимся.

Ярина кивнула, её лицо было бледным, но решительным. Они двинулись вперёд, в тени, что дышали за их спиной, с корнем Живы в руках и Чернобогом, что следовал по пятам.

Глубокий Лес сгущался вокруг них, как будто стены пещеры смыкались, отрезая путь назад. Деревья стояли ближе, их корни выпирали из земли, как пальцы, что тянутся к добыче, а моховый свет стал тусклее, словно лес экономил силы. Олег шёл за Яриной, его посох цеплялся за корни, и каждый шаг отдавался в груди, как эхо того гула, что преследовал их. Корень Живы, спрятанный в узле Ярины, светился слабо, но его тепло чувствовалось даже сквозь ткань, как напоминание о том, за что они борются. Искра Олега была слабой, но не гасла — она тлела, как уголёк, готовый вспыхнуть, и оберег на запястье с синим камнем направлял её, как компас в бурю.

Ярина двигалась быстро, её посох постукивал по земле, а глаза обшаривали тени, что шевелились в углу зрения. Она шептала что-то — заклинание, молитву, Олег не знал, но её голос был как нить, что держала их вместе. Ворон ковылял позади, его меч был в руке, а дыхание — тяжёлым, но он не отставал, несмотря на боль. Его взгляд был острым, как лезвие, и Олег чувствовал, что воин готов драться, даже если это будет его последним боем.

Шёпот Чернобога, что звучал на поляне, не исчез — он стал тише, но глубже, как будто проник в землю, в корни, в сам воздух. Олег чувствовал его не ушами, а кожей, как холод, что ползёт по спине. Его искра откликалась на этот шёпот, не светом, а тревогой, как будто знала, что тьма близко. Он пытался сосредоточиться на корне, на Марфе, на их цели, но шёпот был как паутина, что цепляется за мысли.

— Он не отступает, — сказал Олег, его голос прозвучал громче, чем он хотел. — Чернобог. Он… как будто везде.

Ярина обернулась, её лицо было бледным, но решительным.

— Он и есть везде, — ответила она тихо. — В этом лесу его тень сильнее, чем свет Живы. Но корень… он наш щит. Пока он с нами, мы можем идти.

Ворон хмыкнул, его меч звякнул о корень.

— Щит — это хорошо, — буркнул он. — Но я бы предпочёл меч. Или пару здоровых рук.

Олег невольно улыбнулся, но улыбка была слабой. Упрямство Ворона было как костёр в ночи, но даже оно не могло заглушить шёпот, что становился громче. Он чувствовал, как искра тянется к чему-то — не к корню, не к лесу, а к тьме, что двигалась за ними. Он остановился, его рука сжала оберег, и на миг ему показалось, что он видит — не глазами, а внутри: тень, что крадётся по корням, не касаясь земли, её глаза — не белые, как у стражей, а чёрные, как бездонные колодцы.

— Олег, — голос Ярины вернул его к реальности. Она стояла рядом, её посох был направлен в тени, где корни сплетались гуще. — Ты чувствуешь?

Он кивнул, его горло пересохло.

— Оно идёт, — сказал он. — Не стражи. Не Зверь. Что-то… живое.

Ворон повернулся, его меч поднялся, несмотря на дрожь в руке.

— Живое? — переспросил он, его голос был как рык. — Отлично. Живое я могу зарубить.

Ярина покачала головой, её глаза сузились.

— Это не просто живое, — сказала она. — Это его порождение. Не слуга, а часть его. Мы не можем драться с ним. Надо идти быстрее.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Его искра была слабой, но он попытался направить её, как тогда у камня. Он закрыл глаза, представляя реку — не бурную, а сильную, что течёт, несмотря на тьму. Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, но с ним пришёл и холод — шёпот Чернобога, что стал яснее, как голос в ночи.

— Ты не уйдёшь… — прошипел он, и слова были как лезвие, что режет кожу. — Свет твой… мой…

Олег открыл глаза, его сердце заколотилось. Тень в корнях шевельнулась — не резко, а медленно, как змея, что ползёт к добыче. Она была не чёткой, а текучей, как масло, и её глаза — чёрные, пустые — смотрели прямо на него. Он почувствовал, как искра дрогнула, как будто её тянули в пропасть, и оберег на запястье стал почти невыносимо горячим.

— Беги! — крикнула Ярина, её посох вспыхнул, и бусины засветились, как факел. Она шагнула вперёд, заслоняя Олега, и её голос зазвенел, как колокол: — Жива, дай нам путь!

Тень замерла, её глаза вспыхнули, но не отступила. Лес дрогнул, корни под ногами шевельнулись, как будто ожили, и Олег почувствовал, как земля тянет его вниз, как будто хочет проглотить. Ворон рванулся вперёд, его меч рубанул по корням, но клинок лишь скользнул, не оставив следа.

— Проклятье! — выругался он, отступая. — Эта дрянь не режется!

Олег сжал посох, чувствуя, как искра борется. Он вспомнил Марфу, её слова: «Ты можешь». Он не знал, что может, но знал, что не сдастся. Он шагнул к Ярине, его рука легла на её плечо, и он почувствовал, как их силы — её свет и его искра — сливаются, как два потока в реке.

— Вместе, — сказал он, его голос был хриплым, но твёрдым. — Мы сильнее.

Ярина посмотрела на него, её глаза блестели, и она кивнула. Она подняла посох выше, её голос стал громче, и бусины вспыхнули, как солнце. Олег сосредоточился на искре, направляя её не как барьер, а как свет, что гонит тьму. Он представил Марфу, её слабое дыхание, её веру в него. Искра вспыхнула, слабая, но чистая, и свет от посоха Ярины стал ярче, как луч в ночи.

Тень вздрогнула, её глаза погасли, и она начала растворяться, как дым. Корни под ногами замерли, и гул Чернобога стих, но Олег знал — это не конец. Шёпот остался, слабый, но настойчивый, как эхо в пещере.

— Бегом! — крикнула Ярина, хватая узел с корнем. Она рванулась вперёд, и Олег побежал за ней, чувствуя, как искра угасает, оставляя пустоту. Ворон ковылял следом, его ругательства смешивались с хрипом.

Лес смотрел, его тени шевелились, но не нападали. Они выбрались из зарослей, и впереди показалась река — её блеск был как надежда, но Олег знал, что они ещё не свободны. Чернобог был близко, и его тень двигалась за ними, терпеливая, как хищник, что ждёт ошибки.

Река блестела впереди, её журчание было единственным звуком, что пробивался сквозь тяжёлую тишину Глубокого Леса. Деревья расступались, их корни становились реже, а моховый свет тускнел, как будто лес терял силы, отпуская их. Но Олег знал — это не милость. Лес не отпускал, он ждал, и Чернобог ждал вместе с ним. Его посох цеплялся за землю, каждый шаг был как борьба, а искра, ослабевшая после схватки с тенью, тлела едва заметно, как свеча на ветру. Оберег на запястье с синим камнем всё ещё был тёплым, но его жар угасал, как будто даже он устал.

Ярина вела их к реке, её шаги были быстрыми, почти рваными, а узел с корнем Живы она прижимала к груди, как ребёнка. Её посох светился слабо, бусины на нём дрожали, но не так ярко, как раньше — лес высасывал её силы, как и их всех. Ворон ковылял позади, его меч волочился по земле, оставляя борозды в мхе. Его лицо было серым от боли, но глаза горели, как у зверя, что готов грызть, даже падая. Он не говорил, но его присутствие было как стена, что держала их от отчаяния.

Шёпот Чернобога не исчез — он стал тише, но глубже, как будто впитался в корни, в воздух, в саму их кровь. Олег чувствовал его, как холод, что ползёт по венам, и его искра откликалась — не светом, а тревогой, как будто знала, что тьма не ушла. Он пытался сосредоточиться на реке, на её блеске, на мысли о Марфе, но шёпот был как заноза, что не даёт забыть.

— Мы почти у границы, — сказала Ярина, её голос был хриплым, но твёрдым. Она указала посохом вперёд, где заросли редели, открывая вид на реку, чья вода казалась чище, чем в глубине леса. — Если перейдём её, лес ослабит хватку. Но…

— Но он не даст нам уйти просто так, — закончил Олег, чувствуя, как искра дрогнула. — Чернобог. Он что-то готовит.

Ярина кивнула, её взгляд был тяжёлым, как камень.

— Он всегда готовит, — ответила она. — Корень Живы — это свет, но свет притягивает тьму. Твоя искра… она как маяк для него.

Ворон сплюнул, его меч звякнул о корень.

— Пусть приходит, — буркнул он. — Я не успел зарубить ту тень. Хочу посмотреть, что он ещё припас.

Олег хотел улыбнуться, но не смог. Упрямство Ворона было якорем, но даже оно не могло заглушить гул, что вернулся — низкий, тяжёлый, как дыхание земли. Он был ближе, чем раньше, и теперь он был не просто звуком, а ритмом, что бил по нервам. Олег остановился, его рука сжала оберег, и он почувствовал, как искра вспыхнула — не ярко, а резко, как сигнал тревоги.

— Что-то идёт, — сказал он, его голос сорвался. Он повернулся к зарослям слева, где тени были гуще, чем везде. Они шевелились, не как ветер, а как вода, что течёт подо льдом.

Ярина замерла, её посох упёрся в землю. Она шепнула что-то, и бусины засветились, но слабо, как угли под пеплом. Ворон поднял меч, его лицо исказила гримаса боли, но он шагнул вперёд, заслоняя их.

— Покажись, тварь, — прорычал он. — Хватит прятаться.

Тени дрогнули, и из них проступило… не фигура, а форма — не чёткая, а текучая, как дым, но плотная, как глина. Она была высокой, выше стражей, с руками, что извивались, как змеи, и без лица — только провал, где должны быть глаза, и тьма, что текла из него, как слёзы. Это была не тень, не порождение, а что-то большее — часть самого Чернобога, его воля, воплощённая в этом лесу.

— Пришлый… — голос был не шёпотом, а ударом, что отдавался в костях. — Ты несёшь свет… но он гаснет…

Олег почувствовал, как искра сжалась, как будто её душили. Оберег на запястье стал горячим, почти невыносимым, и он сжал его, пытаясь удержать искру. Он вспомнил слова Марфы: «Ты можешь». Он не знал, что может, но знал, что не сдастся. Он шагнул вперёд, его посох вспыхнул слабым светом, как эхо искры.

— Ты не получишь нас, — сказал он, его голос дрожал, но не ломался. — Корень наш. И моя искра — тоже.

Тварь не ответила. Она шевельнулась, её руки вытянулись, как тени, что тянутся к огню, и лес дрогнул — корни под ногами ожили, хватая их за лодыжки. Ярина вскрикнула, её посох вспыхнул ярче, и она рубанула им по корням, но они лишь извивались, как змеи. Ворон взревел, его меч рубил по корням, но клинок застревал, как в смоле.

— Олег! — крикнула Ярина, её голос был полон отчаяния. — Твоя искра! Используй её!

Он сжал посох, чувствуя, как корни тянут его вниз. Искра была слабой, почти угасшей, но он вспомнил, как они с Яриной объединили силы у камня. Он посмотрел на неё, на Ворона, на корень Живы, что светился в её узле. Они были вместе, и это было сильнее тьмы.

Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была как река, что почти пересохла, но он представил её не бурной, а глубокой, что течёт под землёй. Он подумал о Марфе, о её слабом дыхании, о Ярине, о Вороне, о своём мире — о детях, о смехе Коли. Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по земле. Он почувствовал, как оно сливается со светом Ярины, с упрямством Ворона, с корнем Живы.

Тварь вздрогнула, её тьма дрогнула, как дым на ветру. Корни под ногами замерли, и лес выдохнул, как будто отпустил их. Голос Чернобога стал тише, но не исчез: «Ты не готов… но будешь».

Олег открыл глаза, его дыхание было рваным. Тварь отступила, её форма растворилась в тенях, но её глаза — чёрные, пустые — смотрели на него до последнего. Ярина схватила его за руку, её лицо было бледным, но живым.

— Ты сделал это, — прошептала она. — Мы… мы ещё живы.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он, но в его голосе была тень уважения. — Ещё раз так свети, и я начну верить в твою искру.

Олег кивнул, но не мог говорить. Его искра угасала, оставляя пустоту, но он знал — они выиграли время. Река была близко, и за ней — свобода. Но лес смотрел, и Чернобог смотрел, и их победа была лишь шагом, а не концом.

— Идём, — сказал он, его голос был слабым, но твёрдым. — К Марфе.

Они рванулись к реке, но Олег чувствовал, как тень движется за ними, терпеливая, как смерть.

Река блестела перед ними, как осколок неба, прорвавшийся сквозь тьму Глубокого Леса. Её воды текли быстро, срываясь с камней, и их журчание было как голос свободы, но Олег знал — лес не отпустит их так просто. Его посох дрожал в руках, каждый шаг был как борьба с невидимыми путами, а искра, ослабевшая после схватки с тварью, тлела едва заметно, как звезда в бурю. Оберег на запястье с синим камнем был тёплым, но его жар угасал, как будто даже он чувствовал, что их силы на исходе.

Ярина бежала впереди, её узел с корнем Живы светился слабо, как маяк, что зовёт, но не спасает. Её посох бил по земле, бусины на нём дрожали, но их свет был тусклым, как угли после костра. Ворон ковылял позади, его меч волочился по мху, а дыхание было рваным, как у зверя, что бежит из последних сил. Его лицо было серым, но глаза горели упрямством, что не сломить даже тьме. Лес вокруг них шевелился — не ветром, а как живое существо, чьи корни шептались, а тени следили из глубины.

Шёпот Чернобога не исчез — он стал частью леса, частью воздуха, частью их мыслей. Олег чувствовал его, как холод, что сжимает сердце, и его искра откликалась — не светом, а болью, как будто её резали невидимым ножом. Он пытался думать о Марфе, о её слабом дыхании, о корне, что спасёт её, но шёпот был как тень, что цепляется за разум: «Ты не уйдёшь… твой свет мой…»

— Река! — крикнула Ярина, её голос прорезал тишину, как клинок. Она остановилась у берега, её посох упёрся в камни, а глаза обшаривали воду. — Если перейдём, лес ослабит хватку. Но…

— Но он не даст, — закончил Олег, его голос был хриплым, но твёрдым. Он чувствовал, как гул Чернобога возвращается, низкий и тяжёлый, как поступь великана. Его искра дрогнула, и он знал — тьма близко.

Ворон сплюнул, его меч поднялся, несмотря на дрожь в руке.

— Пусть попробует, — буркнул он. — Я ещё не закончил с этим проклятым местом.

Олег посмотрел на реку. Её воды были чистыми, но в глубине мелькали тени — не рыбы, не ветки, а что-то живое, что двигалось против течения. Его искра вспыхнула слабо, как предупреждение, и оберег на запястье стал горячим. Он вспомнил тварь в зарослях, её чёрные глаза, её текучую тьму. Она не ушла. Она ждала.

— Там что-то есть, — сказал он, указывая на воду. — В реке. Оно… следит.

Ярина повернулась, её лицо побледнело, но она сжала узел с корнем крепче.

— Его воля, — прошептала она. — Он не отпустит нас без боя. Но корень… он даёт нам шанс.

Олег кивнул, хотя страх сжимал горло. Он вспомнил, как они с Яриной объединили силы, как свет их искр отогнал тварь. Он посмотрел на неё, на Ворона, на реку. Они были вместе, и это было сильнее тьмы. Он сжал посох, пытаясь нащупать искру. Она была слабой, почти угасшей, но он знал — она жива, как и они.

Вода дрогнула, и из неё поднялась тень — не чёткая, а текучая, как дым, но плотная, как смола. Она не была фигурой, не была зверем — она была рекой, что текла вверх, против природы, и её глаза — чёрные, как бездна — смотрели на Олега. Гул Чернобога стал громче, и его голос ударил, как молот: «Ты мой… ключ мой…»

Олег пошатнулся, его искра сжалась, как будто её душили. Ярина схватила его за руку, её посох вспыхнул, и бусины засветились, как звёзды. Ворон взревел, его меч рубанул по воде, но клинок лишь разрезал тень, не оставив следа.

— Олег! — крикнула Ярина, её голос был полон огня. — Твоя искра! Ты можешь!

Он сжал её руку, чувствуя, как их силы сливаются, как тогда у камня. Он вспомнил Марфу, её слова: «Ключ для равновесия». Он не был ключом для Чернобога. Он был чем-то большим. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но он представил её не как реку, а как свет — не яркий, а упрямый, как звезда, что горит в бурю. Он подумал о Ярине, о Вороне, о Марфе, о своём мире — о детях, о запахе мела, о смехе Коли.

Искра вспыхнула, слабая, но чистая, и свет от посоха Ярины стал ярче, как солнце, что пробивает тьму. Корень Живы в её узле засветился сильнее, и его тепло разлилось по воздуху, как дыхание жизни. Тень в реке вздрогнула, её чёрные глаза вспыхнули, но начали гаснуть. Гул Чернобога дрогнул, как будто потерял силу, и его голос стал тише: «Терпение… моё…»

Тень растворилась, вода успокоилась, и лес выдохнул, как будто отпустил их. Олег открыл глаза, его дыхание было рваным, а искра угасала, оставляя пустоту. Он пошатнулся, но Ярина держала его, её лицо было бледным, но живым.

— Мы сделали это, — прошептала она, её голос дрожал от облегчения. — Мы… выбрались.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он, но его глаза блестели. — Ты начинаешь мне нравиться.

Олег кивнул, но не мог говорить. Он посмотрел на реку, на её чистые воды, на лес за спиной. Они перешли границу, но он знал — Чернобог не отступил. Его тень была терпеливой, и она ждала их ошибки.

— К Марфе, — сказал он, его голос был слабым, но твёрдым. — Мы должны успеть.

Ярина кивнула, её рука сжала узел с корнем. Они шагнули через реку, её воды были холодными, но живыми, как обещание. Лес смотрел им в спину, и Олег чувствовал, как тень Чернобога движется где-то в глубине, но теперь он знал — они сильнее, чем она думает. Пока они вместе.

Но шёпот остался, слабый, как эхо в пещере, и он знал — Чернобог не закончил. Его терпение было как нож, что ждёт своего часа.