Физик

Глава 17. Свет против тьмы

Рассвет едва тронул небо, его серый свет пробивался сквозь кроны, но не грел — он был холодным, как дыхание Глубокого Леса, что остался позади. Группа шла по тропе, ведущей к хижине, их шаги были тяжёлыми, но упрямыми, как будто сама земля тянула их назад. Олег сжимал посох, его тело ныло от усталости, а искра тлела слабо, как уголёк после бури. Оберег на запястье с синим камнем был едва тёплым, но его присутствие напоминало: он всё ещё здесь, всё ещё жив. Корень Живы, спрятанный в узле Ярины, светился мягко, как звезда, и это сияние было единственным, что гнало страх.

Ярина вела их, её посох постукивал по земле, а глаза обшаривали лес, как будто она ждала, что тени Глубокого Леса последуют за ними. Её лицо было бледным, с тёмными кругами под глазами, но она держалась, как человек, у которого нет права упасть. Ворон ковылял позади, его меч висел на поясе, а раненая рука дрожала, но он не жаловался — только изредка бросал взгляды на Олега, как будто проверяя, не сдастся ли тот. Лес вокруг был тише, чем в глубине, но его тишина была насторожённой, как зверь, что притаился перед прыжком.

Шёпот Чернобога ослаб, но не исчез — он был как эхо, что звучит в костях, как холод, что не уходит даже у огня. Олег чувствовал его, но теперь он знал, как с ним бороться — не силой, а волей, единством, светом. Его искра была слабой, но он чувствовал её глубже, как реку, что течёт под землёй, готовую пробиться, если он найдёт путь. Он вспомнил слова Марфы: «Ключ для равновесия». Он не был уверен, что это значит, но знал одно — корень Живы был их шансом, и он не даст Чернобогу его отнять.

— Хижина близко, — сказала Ярина, её голос был хриплым, но твёрдым. Она указала посохом вперёд, где тропа поднималась к знакомому склону. — Если огонь ещё горит, Марфа жива. Мы успеем.

Олег кивнул, хотя тревога сжимала грудь. Он вспомнил Марфу, её серое лицо, её слабое дыхание. Корень был их надеждой, но что, если они опоздали? Его искра дрогнула, как будто откликнулась на страх, и он сжал оберег, пытаясь её успокоить. Она была слабой, но живой, и он знал — пока она горит, он может бороться.

Ворон кашлянул, привлекая внимание.

— Если эта старуха ещё дышит, — буркнул он, — я заставлю её встать и поклониться за все наши мучения.

Ярина посмотрела на него с укором, но уголок её рта дрогнул в слабой улыбке.

— Сначала встань сам, — ответила она. — А то ты еле ползёшь.

Ворон фыркнул, но промолчал, и Олег почувствовал тепло — не от искры, а от их единства. Они прошли Глубокий Лес, пережили тени Чернобога, и они всё ещё были вместе. Это было сильнее страха, сильнее тьмы.

Тропа поднялась, и хижина показалась впереди — её покосившиеся стены, разломанный вход, слабый дым, что тянулся из трубы. Огонь горел, и это был знак — Марфа жива. Олег ускорил шаг, его искра вспыхнула слабо, как надежда. Но затем он остановился, чувствуя, как воздух стал тяжелее, как будто кто-то дышал им в затылок. Его искра дрогнула, и оберег на запястье стал горячим.

— Ярина, — сказал он тихо, не оборачиваясь. — Ты чувствуешь?

Она замерла, её посох упёрся в землю. Её глаза сузились, обшаривая лес за их спиной.

— Да, — прошептала она. — Он здесь. Не в лесу. Ближе.

Ворон повернулся, его меч звякнул, выходя из ножен.

— Где? — рявкнул он, его голос был как рык. — Покажись, тварь!

Олег посмотрел на хижину, на её тёмный вход, на дым, что казался теперь не таким чистым. Гул Чернобога вернулся — слабый, но настойчивый, как пульс. Он был не в лесу, не в тенях. Он был там, внутри. Его искра вспыхнула ярче, но не светом, а предупреждением, и он почувствовал, как шёпот Чернобога становится яснее: «Ты принёс свет… но тьма его ждёт».

— В хижине, — сказал Олег, его голос был твёрдым, несмотря на страх. — Он там. С Марфой.

Ярина побледнела, её рука сжала узел с корнем.

— Нет, — прошептала она. — Он не мог… амулеты должны были держать.

— Он не пришёл, — сказал Олег, чувствуя, как искра направляет его. — Это его тень. Но она сильна.

Ворон шагнул вперёд, его меч был готов.

— Тогда идём, — прорычал он. — Если эта дрянь там, я её вырежу.

Ярина посмотрела на Олега, её глаза были полны тревоги, но и решимости.

— Ты готов? — спросила она. — Твоя искра… она нужна нам. Больше, чем когда-либо.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он вспомнил, как они сражались вместе, как свет корня, Ярины и его искры отогнал тьму. Он не был готов, но он был с ними.

— Готов, — ответил он, его голос был тихим, но сильным. — Ради Марфы.

Они двинулись к хижине, их шаги отдавались в тишине, как удары сердца. Лес смотрел, и Чернобог смотрел, и Олег знал — их бой только начинается.

Хижина встретила их холодом, что был тяжелее, чем утренний воздух. Дым от очага тянулся тонкой струйкой, но его тепло не разгоняло мрак — оно тонуло в тенях, что сгустились внутри, как чернила, пролитые на ткань. Олег шагнул через порог, его посох стукнул по деревянному полу, и звук отдался эхом, как в пещере. Искра внутри него тлела слабо, но оберег на запястье с синим камнем вспыхнул жаром, как предупреждение. Он чувствовал её — тень Чернобога, невидимую, но живую, как дыхание, что ползёт по стенам.

Ярина вошла следом, её посох светился тускло, а узел с корнем Живы она прижимала к груди, как щит. Её глаза обшаривали хижину, задерживаясь на очаге, где огонь едва горел, и на скамье, где лежала Марфа. Ведунья была неподвижна, её грудь поднималась слабо, но её лицо было серым, как пепел, а вокруг неё воздух дрожал, как от жара, хотя было холодно. Ворон вошёл последним, его меч был поднят, а взгляд — острым, как лезвие. Его раненая рука дрожала, но он держался, как воин, что не знает слова «отступить».

— Она жива, — прошептала Ярина, её голос был полон облегчения, но тут же напрягся. — Но… тьма здесь. Она держит её.

Олег посмотрел на Марфу, и его искра дрогнула — не светом, а болью, как будто почувствовала рану, что не видно глазам. Тень Чернобога была не в углах, не в тенях — она была в воздухе, в самом дыхании хижины, как яд, что отравляет жизнь. Он вспомнил её слова: «Ключ для равновесия». Корень Живы был их шансом, но тень не даст его использовать без боя.

— Что делать? — спросил он, его голос был тихим, но твёрдым. Он сжал посох, чувствуя, как оберег направляет искру. — Как её спасти?

Ярина опустилась на колени у скамьи, её пальцы коснулись лица Марфы, но тут же отдёрнулись, как от огня.

— Корень, — сказала она, её голос дрожал. — Я могу приготовить отвар, но… тьма не даст. Она сильна здесь. Нам нужно её прогнать.

Ворон сплюнул, его меч звякнул о пол.

— Прогнать? — буркнул он. — Покажи мне, где эта дрянь, и я её зарублю.

Ярина покачала головой, её глаза были полны тревоги.

— Это не тварь, — ответила она. — Это его воля. Она везде. Но… твоя искра, Олег. Она может её ослабить. Как в лесу.

Олег сглотнул, чувствуя, как страх сжимает горло. Его искра была слабой, почти угасшей после реки, и он не знал, хватит ли её. Но он посмотрел на Марфу, на её слабое дыхание, на Ярину, на Ворона. Они были вместе, и это было сильнее тьмы. Он кивнул, шагнув ближе к скамье.

— Скажи, что делать, — сказал он, его голос был хриплым, но решительным.

Ярина вытащила корень Живы из узла. Он светился мягко, как звезда, и его тепло разлилось по хижине, но тени дрогнули, как будто почувствовали угрозу. Она разломила корень, её пальцы дрожали, и положила его в миску, стоявшую у очага. Затем она добавила воды из фляги и начала шептать, её голос был как песня, что борется с тишиной.

Олег почувствовал, как гул Чернобога возвращается — низкий, тяжёлый, как поступь смерти. Тени в углах шевельнулись, и воздух стал плотнее, как будто кто-то сжал его в кулаке. Его искра вспыхнула слабо, но болезненно, и он услышал шёпот, холодный и липкий, как паутина: «Ты не спасёшь… тьма сильнее…»

Он сжал посох, пытаясь заглушить шёпот. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, их единство. Он не был один. Он шагнул к Ярине, его рука легла на её плечо, и он почувствовал, как их силы сливаются — её свет, его искра, тепло корня. Ворон встал рядом, его меч был поднят, как будто он мог разрубить саму тьму.

— Давай, пришлый, — буркнул он. — Сделай своё дело, или я начну рубить стены.

Олег закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, как звезда в бурю. Он представил её не как огонь, а как реку — глубокую, спокойную, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о Марфе, о её вере в него, о Ярине, о Вороне, о своём мире — о детях, о запахе мела, о смехе Коли. Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по хижине.

Тени дрогнули, и гул Чернобога стал тише, как будто его голос терял силу. Корень Живы в миске засветился ярче, и его свет слился с посохом Ярины, с искрой Олега, создавая сияние, что резало тьму, как нож. Ярина шептала громче, её голос был как колокол, и отвар в миске начал дымиться, наполняя хижину запахом жизни.

Тень Чернобога вздрогнула, и шёпот стал криком — не словами, а болью, что била по нервам. Олег пошатнулся, но Ярина сжала его руку, и Ворон рыкнул, как зверь, что не сдаётся. Свет стал ярче, и тени начали растворяться, как дым на ветру. Гул стих, и шёпот исчез, оставив лишь тишину — не мёртвую, а живую, как дыхание леса.

Ярина выдохнула, её руки дрожали, но она подняла миску и поднесла её к губам Марфы. Отвар капал медленно, и Олег смотрел, как её грудь поднимается чуть сильнее, как серость на её лице начинает отступать. Она не открыла глаза, но её пальцы дрогнули, как будто искали свет.

— Она… живёт, — прошептала Ярина, её голос был полон слёз. — Мы успели.

Олег кивнул, его искра угасала, оставляя пустоту, но он чувствовал тепло — не от искры, а от их победы. Ворон опустил меч, его лицо было усталым, но глаза блестели.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он. — Ты начинаешь быть полезным.

Олег улыбнулся слабо, но не ответил. Он посмотрел на Марфу, на её слабое дыхание, на корень, что спас её. Они победили, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тень была терпеливой, и она ждала. Где-то в глубине леса, в тенях, что не видел свет, он чувствовал её взгляд — холодный, как лезвие, что ждёт своего часа.

— Что теперь? — спросил он, глядя на Ярину.

Она посмотрела на Марфу, потом на него, её глаза были полны решимости.

— Мы ждём, — ответила она. — Она очнётся. А потом… мы готовимся. Он придёт.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает на запястье. Они спасли Марфу, но бой был не окончен. Чернобог смотрел, и его терпение было как буря, что собирается за горизонтом.

Свет очага в хижине был слабым, но живым, как дыхание, что вернулось к Марфе. Огонь потрескивал, бросая отблески на стены, и его тепло медленно разгоняло холод, что оставила тень Чернобога. Олег сидел у входа, его посох лежал поперёк колен, а взгляд был прикован к тропе, что вела вниз к реке. Его искра тлела едва заметно, как звезда в предрассветном небе, и оберег на запястье с синим камнем был едва тёплым, как будто отдыхал после боя. Усталость давила на плечи, но внутри было тепло — не от искры, а от их победы. Они спасли Марфу, и это было как свет, что пробился сквозь тьму.

Ярина хлопотала у очага, готовя новый отвар — не из корня Живы, а из трав, что нашла в тайнике Марфы. Её движения были медленными, но точными, как у человека, что знает, что отдых — роскошь, которой нет. Её лицо всё ещё было бледным, но глаза горели, как у травницы, что видит жизнь там, где другие видят смерть. Марфа лежала на скамье, её дыхание стало ровнее, а щёки тронул слабый румянец. Она не очнулась, но её пальцы сжимали край одеяла, как будто цеплялись за мир. Ворон сидел у стены, его меч лежал рядом, а раненая рука была перевязана заново. Он выглядел как человек, что прошёл через ад и не собирается сдаваться, даже если ад придёт снова.

Тишина в хижине была мягкой, но Олег чувствовал, как под ней прячется эхо — шёпот Чернобога, что не исчез, а затаился, как хищник в засаде. Его искра была слабой, но он чувствовал её глубже, как реку, что течёт под землёй, готовую пробиться, если он найдёт путь. Он вспомнил, как их силы — его искра, свет Ярины, корень Живы — слились, отгоняя тьму. Это было равновесие, о котором говорила Марфа, но он не знал, как его удержать.

— Она очнётся, — сказала Ярина, не отрываясь от очага. Её голос был тихим, но твёрдым, как будто она убеждала не только их, но и себя. — Корень сделал своё дело. Теперь ей нужно время.

Олег кивнул, его пальцы коснулись оберега. Он хотел верить, но страх шептал: что, если Чернобог вернётся раньше? Он посмотрел на Марфу, на её спокойное лицо, и вспомнил её слова: «Ты можешь». Он сделал, но хватит ли этого?

Ворон кашлянул, привлекая внимание.

— Если эта старуха встанет, — буркнул он, — я потребую от неё кружку чего покрепче за все наши мучения. И от тебя, пришлый, тоже.

Олег улыбнулся слабо, чувствуя, как тепло Ворона разгоняет тень страха.

— Договорились, — ответил он. — Но только если ты перестанешь ворчать.

Ворон фыркнул, но его глаза блестели, и Олег понял — это была не просто шутка. Это была их связь, их сила, что держала их вместе. Ярина посмотрела на них, её губы дрогнули в улыбке, но тут же напряглись. Она подняла голову, её взгляд скользнул к входу.

— Ты слышишь? — спросила она тихо, её рука сжала посох.

Олег замер, прислушиваясь. Лес за порогом был тих, но эта тишина была неправильной — не мягкой, а тяжёлой, как перед грозой. Его искра дрогнула, и оберег на запястье стал горячим, как предупреждение. Он встал, сжимая посох, и шагнул к выходу, вглядываясь в тропу. Ничего. Только листья дрожали, как будто кто-то прошёл мимо, не оставив следов.

— Это он? — спросил он, не оборачиваясь. — Чернобог?

Ярина подошла, её посох упёрся в пол. Она прислушалась, её глаза сузились.

— Не он, — ответила она. — Но его тень. Она не ушла. Она… ждёт.

Ворон поднялся, его меч звякнул, возвращаясь в руку.

— Ждёт? — прорычал он. — Пусть лезет. Я не собираюсь сидеть и трястись.

Олег почувствовал, как искра шевельнулась — не ярко, а чётко, как сигнал. Он попытался её направить, как в лесу, но она была слишком слабой, чтобы дать ответ. Но он уловил эхо — не шёпот Чернобога, а что-то другое, древнее, как голос самого леса. Это было не зло, но и не добро — это была память, что смотрела на них, как учитель на ученика.

— Это не атака, — сказал он, сам удивляясь своим словам. — Это… предупреждение. Он знает, что мы сделали. И он не закончил.

Ярина посмотрела на него, её глаза были полны тревоги, но и уважения.

— Ты начинаешь слышать, — сказала она. — Не только свою искру, но и мир. Это дар. И опасность.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло успокаивает. Он не хотел быть опасностью, но хотел быть даром — для Марфы, для Ярины, для Ворона. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, их единство. Они были сильнее тьмы, но тьма была терпеливой.

Вдруг Марфа шевельнулась, её пальцы сжали одеяло сильнее, и слабый вздох сорвался с её губ. Ярина рванулась к ней, её руки коснулись её лба, и она улыбнулась — впервые за долгое время по-настоящему.

— Она возвращается, — прошептала она. — Жива с нами.

Олег почувствовал, как тепло разливается по груди — не от искры, а от надежды. Но затем лес зашумел — не громко, а словно вздохнул, и гул Чернобога вернулся, слабый, но настойчивый, как далёкий гром. Его искра дрогнула, и он знал — их победа была лишь паузой. Тень Чернобога ждала, и её взгляд был как нож, что точится в темноте.

— Мы не сдадимся, — сказал он, глядя на Ярину, на Ворона, на Марфу. — Что бы он ни задумал.

Ярина кивнула, её рука сжала посох. Ворон хмыкнул, но его меч был готов. Они были вместе, и это было их силой. Но лес смотрел, и Чернобог смотрел, и Олег знал — следующий ход будет его.

Очаг в хижине горел ярче, его пламя отбрасывало тёплые отблески на стены, но тени всё ещё прятались в углах, как эхо ушедшей тьмы. Олег сидел у скамьи, где лежала Марфа, его посох стоял у стены, а руки сжимали оберег на запястье с синим камнем. Искра внутри него тлела слабо, но упрямо, как звезда, что не гаснет в бурю. Усталость давила, но он не мог отвести взгляд от Марфы — её дыхание стало глубже, а лицо, ещё недавно серое, как пепел, теперь тронул слабый румянец. Она возвращалась, и это было как свет, что пробился сквозь мрак.

Ярина стояла у очага, её посох лежал рядом, а руки сортировали травы, готовя новый отвар. Её движения были медленными, но точными, как у человека, что знает — бой не окончен. Ворон сидел у входа, его меч был приставлен к плечу, как костыль, а раненая рука отдыхала на колене. Он смотрел на тропу, ведущую к реке, его взгляд был острым, как у охотника, что чует зверя. Лес за порогом молчал, но его тишина была тяжёлой, как перед ударом грома.

Шёпот Чернобога затаился, но Олег чувствовал его — не в ушах, а в костях, как холод, что ждёт своего часа. Его искра была слабой, но он начинал понимать её — она была не просто силой, а частью мира, частью равновесия, о котором говорила Марфа. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, их единство. Они победили тень, но Чернобог был терпелив, и его взгляд, холодный и тяжёлый, следил за ними из глубины.

Вдруг Марфа шевельнулась, её пальцы сжали одеяло, и слабый стон сорвался с её губ. Ярина рванулась к ней, её глаза вспыхнули надеждой. Олег встал, его сердце заколотилось, а искра дрогнула, как будто почувствовала её пробуждение. Ворон повернулся, его брови поднялись, но он промолчал, только крепче сжал меч.

— Марфа, — прошептала Ярина, её руки коснулись её лба. — Ты с нами?

Глаза ведуньи медленно открылись — мутные, но живые, как озёра после бури. Она посмотрела на Ярину, потом на Олега, и её губы дрогнули в слабой улыбке.

— Вы… сделали это, — прошептала она, её голос был как шелест листвы, слабый, но тёплый. — Корень… я чувствую его свет.

Ярина выдохнула, её лицо озарилось, и она сжала руку Марфы.

— Мы вернулись, — сказала она, её голос дрожал от слёз. — Ты жива. Мы успели.

Марфа кашлянула, её взгляд скользнул к Олегу. Он почувствовал, как её глаза видят не только его, но и искру, что тлела внутри. Она кивнула, как будто подтверждая что-то, чего он ещё не понял.

— Ты… слышал, — сказала она, её голос окреп. — Свою искру. Мир. Ты становишься ключом.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло успокаивает. Он хотел спросить, что она имеет в виду, но страх остановил его. Ключ для равновесия. Он не хотел быть ключом для Чернобога, но хотел быть светом для них — для Марфы, Ярины, Ворона. Он кивнул, не находя слов.

Ворон хмыкнул, его меч опустился.

— Старуха, — буркнул он, но его голос был мягче, чем обычно. — Ты нас чуть не угробила. Теперь вставай и вари что-нибудь, а то я с голоду подохну.

Марфа слабо улыбнулась, её глаза блестели.

— Упрямец, — прошептала она. — Жива тебя хранит… хоть ты и ворчишь.

Ярина рассмеялась тихо, и Олег почувствовал, как тепло их единства разгоняет тень страха. Они были вместе, и это было сильнее тьмы. Но затем лес зашумел — не громко, а словно выдохнул, и гул Чернобога вернулся, слабый, но острый, как лезвие. Его искра вспыхнула, не светом, а предупреждением, и оберег стал горячим.

— Он не ушёл, — сказал Олег, его голос был тихим, но твёрдым. Он шагнул к выходу, вглядываясь в тропу. Тени там были неподвижны, но он чувствовал взгляд — не горящий, не пустой, а тяжёлый, как сама судьба.

Ярина встала, её посох снова был в руке.

— Он никогда не уходит, — ответила она. — Но мы сильнее. Пока мы вместе.

Марфа медленно села, её руки дрожали, но глаза были ясными.

— Он придёт, — сказала она, её голос был как пророчество. — Чернобог. Твоя искра, Олег… она его цель. Но она и наша надежда. Ты должен быть готов.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он не знал, готов ли, но знал одно — он не сдастся. Он посмотрел на Марфу, на Ярину, на Ворона. Они были его силой, его равновесием. Он кивнул, его голос был слабым, но решительным:

— Я буду.

Лес снова шевельнулся, и гул Чернобога стал громче, как далёкий гром, что обещает бурю. Тени на тропе дрогнули, и Олег почувствовал, как шёпот возвращается — не словами, а чувством, холодным и липким, как паутина: «Ты мой… ключ мой…»

Они стояли вместе, их свет был слабым, но живым, как огонь в очаге. Но Чернобог смотрел, и его терпение было как река, что точит камень. Их победа была лишь началом, и буря была близко.