Физик

Глава 18. Буря на пороге

Полдень принёс с собой серый свет, что тонул в густых кронах леса, окружавшего хижину. Небо было тяжёлым, как будто само оно чувствовало дыхание Чернобога, что становилось ближе с каждым часом. Олег стоял у входа, его посох был в руке, а взгляд обшаривал тропу, ведущую к реке. Искра внутри него тлела слабо, но упрямо, как фонарь в тумане, и оберег на запястье с синим камнем был тёплым, как напоминание — он нужен, он важен. Усталость всё ещё давила, но победа над тенью в хижине дала ему силу — не физическую, а внутреннюю, как свет, что горит, несмотря на бурю.

Внутри хижины Ярина хлопотала у очага, её посох стоял у стены, а руки готовили амулеты — нити с бусинами, травы, завёрнутые в ткань, и камни, что она собирала у реки. Её лицо было сосредоточенным, но глаза блестели решимостью, как у травницы, что знает — бой близко. Марфа сидела на скамье, её силы возвращались медленно, но она уже могла говорить, и её голос, хриплый, но твёрдый, был как маяк для них. Ворон чинил свой меч у входа, его раненая рука двигалась с трудом, но он ворчал меньше, чем обычно, как будто понимал — время шуток прошло.

Шёпот Чернобога затаился, но Олег чувствовал его — не в ушах, а в воздухе, как холод, что предвещает бурю. Его искра была слабой, но он начинал её понимать — она была не просто силой, а связью с миром, с равновесием, о котором говорила Марфа. Он вспомнил её слова: «Ты должен быть готов». Он не знал, готов ли, но знал, что не отступит.

— Он придёт скоро, — сказала Марфа, её голос прорезал тишину хижины. Она посмотрела на Олега, её глаза были как озёра, что видят глубже, чем кажется. — Чернобог. Его тень уже здесь, но он сам… он ждёт момента.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло успокаивает.

— Как его остановить? — спросил он, его голос был тихим, но твёрдым. — Моя искра… она слаба. Хватит ли её?

Марфа слабо улыбнулась, её пальцы коснулись одеяла.

— Не в силе дело, — ответила она. — В равновесии. Твоя искра — ключ, но не для него. Для мира. Ты должен найти свой путь, свой свет.

Ярина повернулась от очага, её руки сжали амулет.

— Мы будем с тобой, — сказала она, её голос был твёрдым, как сталь. — Корень Живы дал нам шанс. Теперь мы должны его использовать.

Ворон хмыкнул, его меч звякнул, возвращаясь в ножны.

— Шанс — это хорошо, — буркнул он. — Но я бы предпочёл пару крепких клинков. Или хотя бы кружку чего покрепче перед боем.

Олег улыбнулся, чувствуя, как их единство разгоняет тень страха. Они были вместе, и это было их силой. Но затем лес зашумел — не громко, а словно выдохнул, и гул Чернобога вернулся, низкий и тяжёлый, как поступь земли. Его искра вспыхнула, не светом, а тревогой, и оберег стал горячим, как предупреждение.

— Он близко, — сказал Олег, шагнув к тропе. Он вгляделся в тени, что дрожали между деревьями. Ничего. Но воздух стал плотнее, как будто кто-то сжал его в кулаке.

Ярина вышла, её посох был в руке, а глаза сузились.

— Это не он, — сказала она. — Но его воля. Она проверяет нас.

Ворон встал, его меч снова был готов.

— Пусть проверяет, — прорычал он. — Я готов рубить всё, что полезет.

Марфа медленно поднялась, опираясь на скамью. Её лицо было бледным, но глаза горели.

— Не рубить, — сказала она. — Держаться. Вместе. Его сила — в разделении. Ваша — в единстве.

Олег кивнул, чувствуя, как её слова оседают в груди. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — каждый раз они побеждали, потому что были вместе. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он попытался её направить, как тогда с тенью, но она дала не свет, а образ: река, что течёт сквозь тьму, и свет, что пробивается, как звезда.

Вдруг тени на тропе дрогнули, и из них проступил звук — не гул, а шорох, как будто кто-то скользил по листве, не касаясь земли. Олег замер, его искра вспыхнула ярче, и он почувствовал взгляд — не горящий, не пустой, а холодный, как лезвие. Это была не тварь, не страж, а что-то новое, что двигалось с целью.

— Оно там, — сказал он, указывая на заросли у тропы. — Не тень. Что-то… живое.

Ярина сжала посох, её бусины засветились слабо, как звёзды в дымке. Ворон шагнул вперёд, его меч был поднят, несмотря на боль в руке.

— Покажись, — буркнул он. — Хватит прятаться.

Тени шевельнулись, и из них проступила фигура — не высокая, не сгорбленная, а тонкая, как тростник, с глазами, что горели не белым, а красным, как угли. Она не двигалась, но её присутствие было как холод, что замораживает кровь. Голос Чернобога, слабый, но острый, эхом отозвался в голове Олега: «Ты не готов… но будешь».

— Это вестник, — прошептала Марфа, её голос был как предупреждение. — Не его слуга, а его голос. Он говорит через него.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Его искра была слабой, но он знал — это проверка. Он не отступит. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу. Они были вместе, и это было их светом.

— Что ты хочешь? — спросил он, его голос был твёрдым, несмотря на страх. — Говори.

Фигура наклонила голову, её красные глаза вспыхнули, и голос Чернобога стал яснее, как нож, что режет тишину: «Твой свет… мой. Приди, или я возьму».

Олег почувствовал, как искра сжалась, но он не ответил. Он знал — это не конец, а начало. Чернобог ждал, и его буря была близко.

Тропа перед хижиной была неподвижной, но тени в зарослях шевелились, как вода, что прячет хищника. Фигура вестника стояла у края леса, тонкая, как тростник, с красными глазами, что горели, как угли в ночи. Её присутствие было как холод, что сковывает кости, а голос Чернобога, звучащий через неё, резал воздух, как лезвие: «Твой свет… мой. Приди, или я возьму». Олег сжимал посох, его искра тлела слабо, но упрямо, как звезда в бурю. Оберег на запястье с синим камнем горел, как маяк, что не даёт потеряться. Страх был, но он не владел им — рядом были Ярина, Ворон и Марфа, и их единство было сильнее тьмы.

Ярина стояла у входа хижины, её посох светился тускло, а бусины дрожали, откликаясь на угрозу. Её лицо было бледным, но глаза горели решимостью, как у травницы, что не сдаётся. Ворон шагнул вперёд, его меч был поднят, несмотря на дрожь в раненой руке. Его взгляд был острым, как клинок, и он смотрел на вестника, как на врага, которого можно зарубить. Марфа осталась в хижине, опираясь на скамью, но её голос, хриплый, но твёрдый, звучал как приказ:

— Не отвечай, Олег. Он хочет твоего страха. Держи искру.

Олег кивнул, чувствуя, как её слова оседают в груди. Его искра была слабой, но он начинал понимать её — она была не просто силой, а частью равновесия, связью с миром. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — каждый раз они побеждали, потому что были вместе. Он сжал оберег, пытаясь направить искру, но она дала не свет, а чувство: река, что течёт сквозь тьму, и звезда, что не гаснет.

— Я не твой, — сказал он, его голос был твёрдым, несмотря на холод, что полз по спине. — И моя искра — тоже.

Вестник наклонил голову, его красные глаза вспыхнули ярче, и голос Чернобога стал глубже, как гул земли: «Ты не выбираешь. Тьма берёт. Приди, или они падут». Воздух дрогнул, и тени за вестником сгустились, как будто лес ожил, готовый сомкнуться вокруг них.

Ярина шагнула ближе, её посох вспыхнул, и бусины засветились, как звёзды в дымке.

— Уйди, — сказала она, её голос был как колокол, что режет тишину. — Жива с нами. Ты не возьмёшь его.

Ворон сплюнул, его меч поднялся выше.

— Слушай травницу, тварь, — прорычал он. — Или я разрублю твои угли на куски.

Вестник не двинулся, но его тьма шевельнулась, как дым, что тянется к огню. Олег почувствовал, как гул Чернобога усиливается, и его искра сжалась, как будто её душили. Он вспомнил слова Марфы: «Его сила — в разделении». Он не даст им разделиться. Он шагнул вперёд, его посох упёрся в землю, и он почувствовал, как искра откликнулась — не ярко, а чётко, как сигнал.

— Мы вместе, — сказал он, глядя в красные глаза вестника. — И мы не боимся.

Его слова были как вызов, и лес дрогнул, как будто услышал. Вестник замер, его глаза вспыхнули, но затем потускнели, как угли под пеплом. Голос Чернобога стал тише, но острее, как нож, что точится в темноте: «Ты придёшь. Или я приду». Тени за вестником сгустились, и фигура начала растворяться, как дым, но её глаза смотрели на Олега до последнего, как обещание.

Гул стих, и лес выдохнул, но тишина была тяжёлой, как перед ударом. Ярина опустила посох, её дыхание было рваным, но глаза блестели.

— Ты сделал это, — прошептала она. — Ты не поддался.

Ворон хмыкнул, его меч опустился, но не в ножны.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он. — Ты начинаешь говорить, как герой. Не расслабляйся.

Олег кивнул, но не улыбнулся. Его искра угасала, оставляя пустоту, но он чувствовал тепло — не от искры, а от их единства. Он посмотрел на хижину, где Марфа стояла в проёме, её лицо было бледным, но глаза горели.

— Он не ушёл, — сказала она, её голос был как пророчество. — Это был только голос. Он готовит бурю. И ты, Олег, должен быть её сердцем.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он не знал, как быть сердцем бури, но знал одно — он не сдастся. Он вспомнил свой мир — уроки, смех детей, запах мела. Это было далеко, но всё ещё с ним, как эхо. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу.

— Я готов, — сказал он, его голос был слабым, но решительным. — Что бы он ни сделал.

Марфа кивнула, её улыбка была тёплой, но тревожной.

— Тогда слушай свою искру, — ответила она. — И нас. Мы — твой свет.

Лес зашумел, и гул Чернобога вернулся, слабый, но настойчивый, как далёкий гром. Тени на тропе были неподвижны, но Олег чувствовал их взгляд — холодный, терпеливый, как хищник, что ждёт ошибки. Они были вместе, и это было их силой. Но буря была близко, и Чернобог уже делал свой ход.

Сумерки опускались на лес медленно, как тень, что крадётся за спиной. Свет очага в хижине был тёплым, но его отблески не разгоняли мрак за порогом — они тонули в нём, как звёзды в бурю. Олег сидел у входа, его посох лежал поперёк колен, а взгляд был прикован к тропе, где тени дрожали, как будто лес шептался сам с собой. Его искра тлела слабо, но чётко, как фонарь, что светит сквозь туман. Оберег на запястье с синим камнем был тёплым, как эхо их побед, но он чувствовал — это тепло не вечно. Чернобог был близко, и его гул, низкий и тяжёлый, звучал как далёкий гром, что обещает бурю.

Внутри хижины Ярина раскладывала амулеты на столе — нити с бусинами, камни, травы, что пахли жизнью. Её движения были точными, но лицо было напряжённым, как у человека, что знает — время истекает. Марфа сидела у очага, её силы возвращались, и её голос, хоть и слабый, был как маяк, что направляет в ночи. Ворон чинил повязку на своей раненой руке, его меч лежал рядом, а ворчание было тише, чем обычно — он чувствовал, что бой близко, и его упрямство стало их щитом.

Шёпот Чернобога затаился, но Олег чувствовал его — не в словах, а в воздухе, как холод, что сжимает грудь. Его искра была слабой, но он учился её слушать — она была не просто силой, а частью мира, частью равновесия, о котором говорила Марфа. Он вспомнил вестника, его красные глаза, его слова: «Ты придёшь. Или я приду». Это был ультиматум, и Олег знал — Чернобог не будет ждать вечно.

— Ты слышишь её? — спросила Марфа, её голос был тихим, но прорезал тишину, как луч света. Она посмотрела на Олега, её глаза видели глубже, чем казалось. — Свою искру. Она говорит с тобой.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он кивнул, хотя не был уверен.

— Она… как река, — ответил он. — Иногда я вижу образы. Свет, тьму, равновесие. Но я не знаю, что делать.

Марфа улыбнулась, её лицо было усталым, но тёплым.

— Слушай, — сказала она. — Не ищи ответы. Они придут, когда ты будешь готов. Твоя искра — ключ, но не для него. Для нас. Для мира.

Ярина повернулась от стола, её руки сжали амулет.

— Мы будем с тобой, — сказала она, её голос был твёрдым, как земля. — Но Марфа права. Ты должен доверять себе. Как в лесу. Как в хижине.

Ворон хмыкнул, завязывая повязку.

— Доверять — это хорошо, — буркнул он. — Но я доверяю своему мечу. И тебе, пришлый, если не начнёшь ныть.

Олег улыбнулся слабо, чувствуя, как их слова разгоняют тень страха. Они были вместе, и это было их силой. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, и он попытался её направить, как тогда с тенью. Он представил реку — не бурную, а глубокую, что течёт сквозь тьму. Искра откликнулась, и он увидел — не глазами, а внутри: свет, что пробивается сквозь мрак, и тень, что стоит за ним, не нападая, а наблюдая.

Он открыл глаза, его сердце заколотилось. Оберег стал горячим, и он почувствовал гул Чернобога — не далёкий, а близкий, как дыхание за спиной. Лес зашумел, и тени на тропе дрогнули, как будто кто-то прошёл, не оставив следов.

— Он здесь, — сказал Олег, его голос был хриплым, но твёрдым. Он встал, сжимая посох, и шагнул к выходу.

Ярина схватила посох, её бусины засветились слабо. Ворон поднялся, его меч был в руке, несмотря на боль. Марфа встала, опираясь на стену, её глаза горели.

— Что ты видишь? — спросила Ярина, её голос был насторожённым.

Олег вгляделся в тени, его искра вспыхнула — не ярко, а чётко, как сигнал. Он почувствовал взгляд — не красные глаза вестника, не чёрные глаза твари, а что-то глубже, как сама тьма, что смотрит из бездны. Это был не слуга, не порождение, а часть Чернобога, его воля, что текла, как река.

— Это не фигура, — сказал он. — Это… тьма. Она движется. К нам.

Тени на тропе сгустились, и из них проступил звук — не шорох, не гул, а вой, низкий и протяжный, как ветер в пещере. Лес дрогнул, и воздух стал тяжелее, как будто кто-то сжал его в кулаке. Олег почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть, но он сжал оберег, вспоминая слова Марфы: «Доверяй».

— Вместе, — сказал он, глядя на Ярину, на Ворона, на Марфу. — Мы сильнее.

Ярина кивнула, её посох вспыхнул ярче. Ворон шагнул вперёд, его меч был готов.

— Пусть лезет, — буркнул он. — Я не собираюсь бегать.

Марфа подошла, её рука легла на плечо Олега.

— Слушай искру, — прошептала она. — Она знает путь.

Олег закрыл глаза, направляя искру. Она была слабой, но он почувствовал её — реку, что течёт, несмотря на тьму. Он увидел свет, что пробивается, и тень, что отступает, но не уходит. Голос Чернобога эхом отозвался в голове, холодный и острый: «Ты не остановишь бурю».

Тени на тропе сгустились, и вой стал громче, как будто лес кричал. Олег открыл глаза, его искра вспыхнула, и он знал — это не бой, а предупреждение. Чернобог готовил бурю, и она была ближе, чем они думали.

— Готовьтесь, — сказал он, его голос был твёрдым, как сталь. — Он идёт.

Они стояли вместе, их свет был слабым, но живым, как огонь, что горит в ночи. Но тьма смотрела, и её вой был как обещание — буря уже началась.

Ночь легла на лес тяжёлым покрывалом, гася последние отблески света. Тропа перед хижиной утонула в тенях, что шевелились, как живые, а вой Чернобога, низкий и протяжный, стал ритмом, что бил по сердцу. Олег стоял у входа, его посох светился слабо, отражая искру, что тлела внутри — не ярко, но упрямо, как звезда в бурю. Оберег на запястье с синим камнем горел, как маяк, что держит его на плаву. Страх был, но он не владел им — Ярина, Ворон и Марфа стояли рядом, и их единство было как огонь, что не гаснет в ночи.

Ярина сжимала посох, её бусины светились, как звёзды, но их свет дрожал, как будто тьма давила на них. Её лицо было бледным, но глаза горели решимостью, как у травницы, что не сдаётся. Ворон держал меч, его раненая рука дрожала, но он стоял твёрдо, как скала, что встречает бурю. Марфа опиралась на стену хижины, её силы были слабы, но голос был сильным, как пророчество, что направляет в темноте. Очаг за их спиной горел, но его тепло не могло разогнать холод, что шёл от леса.

Гул Чернобога стал громче, и вой превратился в рёв, как будто сама земля кричала. Тени на тропе сгустились, и из них проступило… не фигура, не тварь, а волна — тьма, что текла, как река, но не вода, а смола, что поглощает свет. Её глаза — не красные, не чёрные, а белые, как молнии, смотрели на Олега, и его искра сжалась, как будто её резали. Голос Чернобога ударил, не в ушах, а в груди, как молот: «Твой свет… мой. Приди, или всё падёт».

— Он здесь, — прошептала Марфа, её голос был как предупреждение. — Это не вестник. Это его сила. Первый удар.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он вспомнил её слова: «Твоя искра — ключ для равновесия». Он не был ключом для Чернобога. Он был светом для них. Он шагнул вперёд, его голос был твёрдым, несмотря на страх:

— Ты не возьмёшь нас. Мы вместе.

Ярина подняла посох, её бусины вспыхнули ярче, и свет слился с искрой Олега, как река, что встречает поток. Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как будто он мог разрезать саму тьму. Марфа шептала что-то, её голос был как нить, что связывает их, и её слова — древние, как сам лес — звучали как заклинание.

Тьма вздрогнула, её белые глаза вспыхнули, но она не остановилась. Она текла ближе, её смола заливала тропу, и лес дрогнул, как будто корни ожили, хватая их за ноги. Олег почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть, но он сжал оберег, вспоминая их победы — Глубокий Лес, река, хижина. Они были сильнее.

— Вместе! — крикнул он, и его искра вспыхнула — не ярко, а чётко, как звезда, что пробивает бурю. Он представил реку — не бурную, а глубокую, что течёт сквозь тьму. Он подумал о Марфе, о Ярине, о Вороне, о своём мире — о детях, о смехе Коли, о запахе мела. Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по земле.

Ярина шагнула к нему, её посох слился с его светом, и их силы — её амулеты, его искра — стали единым потоком, как солнце, что режет ночь. Ворон рубил корни, его меч застревал, но он не отступал, его рык был как вызов. Марфа шептала громче, и её голос стал как ветер, что гонит тучи. Тьма вздрогнула, её смола начала отступать, а белые глаза потускнели, как молнии, что гаснут в дожде.

Голос Чернобога стал тише, но острее, как лезвие: «Ты не остановишь бурю. Я иду». Тьма дрогнула, её смола растворилась в тенях, и лес выдохнул, как будто отпустил их. Гул стих, но не исчез, оставив эхо, как далёкий гром.

Олег пошатнулся, его искра угасала, оставляя пустоту. Ярина поймала его за локоть, её лицо было бледным, но глаза блестели.

— Мы сделали это, — прошептала она. — Мы отогнали его.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он, но его голос был полон уважения. — Ты начинаешь светить, как надо.

Марфа подошла, её рука легла на плечо Олега. Её глаза были усталыми, но тёплыми.

— Ты нашёл равновесие, — сказала она. — Но это только начало. Он придёт сам. И ты должен быть готов.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её рёв был обещанием. Он вспомнил свой мир, смех детей, и это дало ему силы. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу.

— Мы будем готовы, — сказал он, его голос был слабым, но решительным. — Вместе.

Они стояли у хижины, их свет был слабым, но живым, как огонь в ночи. Но лес смотрел, и Чернобог смотрел, и его буря была уже здесь. Первый удар был отбит, но следующий будет сильнее.