Фактор Ч

Глава 8. Первый контакт

Как ни странно, меня чаще всего спасает от падения в бездну отчаянья та простая мысль, что я — клон.

Если верить, что где-то там, далеко-далеко, за сотни и тысячи километров и лет, живет твоя счастливая копия, то переживать собственные неудачи становится гораздо легче.

Да, я потерялась, мой друг вместо поисков занят непонятно чем, а подруга приедет непонятно когда. Зато я сама, та я, которая оригинал, я не копия, уже сдала ЕГЭ на сто тысяч тысяч тысяч баллов и выбирает себе вуз поэлитнее.

Даже не так: ректора элитных вузов бегают за мной наперегонки, потому что я затащила десять всеросов и пять межнаров по самым разным предметам, и меня признали самым гениальным обыкновенным школьником в Японии… ну и в России тоже, но это не так интересно.

Я никогда не пыталась узнать свою реальную биографию, потому что боялась потерять ту опору, которая позволяла мне не так уж часто вспоминать, кто я и откуда.

Никому бы не посоветовала читать про свою смерть. Ну, предположим, узнаю я, что умерла от рака шейки матки, который здесь уже давным-давно уже победили и даже забыли, как лечить. А дальше что? Всю оставшуюся жизнь его бояться? Пуститься в паломничество по отсталым планетам, а вдруг где-нибудь все-таки вспомнят, как в стародавние времена побеждали рак?

Если подумать, была ли хоть одна счастливая пророчица? Если бы знание будущего хоть как-то помогало в этой жизни, вряд ли большая часть прорицательниц проводила бы свои дни под кайфом.

Сенька как-то раз сказал мне, что на курсах повышения квалификации, наскоро проведенных перед тем самым последним сезоном «Космического принца», его учили говорить клонам, чтобы те ни в коем случае не идентифицировали себя с оригиналом. «Представь, что ты просто… ее однояйцевый близнец», — говорил он мне, — «ты родилась, когда попала сюда».

И пришло время работать факторам среды — это я уже сама додумала. Вряд ли Сенька знал о такой штуке, как близнецовый метод, вряд ли в этом времени не придумали что-то более надежное для того, чтобы вычислить влияние среды на проявление признака.

Он просто… всегда запоминал слова, которые должен был сказать. Актер, все-таки.

Когда я чувствовала себя несчастной, я предпочитала думать, что дело не в том, что я какая-то неправильная, поломанная и вообще ни на что не способна. Просто я во враждебной среде.

И та Танька, которая осталась дома, в ее мире, счастлива — потому что она там как рыба в воде.

У нее есть мама и папа, и они даже завели кошку, а бабушка поправилась…

А я тот близнец, который курит, пьет и подвергается стрессу. Правда, вместо курения и алкоголя у меня опасные враги, но это зачастую куда более смертельно.

Я умру первой.

В особенно плохие дни я даже доходила до той мысли, что так будет правильно: я ведь и жить-то не должна была. Я — картинка на экране, кукла для развлечения, которая каким-то чудом выгрызла себе права комнатной собачки, не больше. И даже не сама выгрызла: нашла себе для этого специального грызучего динозавра.

Вот почему я в тот момент не особенно волновалась, что меня некому защитить. Я так долго прогоняла от себя все плохие мысли, так долго не позволяла себе расклеиваться, что накопившийся негатив накрыл меня огромной волной и отключил мозги.

Я была способна только жалеть себя.

Вот что я называю «супер-пупер плохой день». День, когда мысль о том, что я клон, не спасает, а только толкает еще глубже в яму.

Просто эта мысль последнее, что у меня есть. Обычно дело до нее даже не доходит.

Очень помогает вцепиться в Мико и поплакать… особенно если при этом посмотреть на ее растерянно-разгневанное выражение лица. Утешать она не умеет, но очень старается и беспокоится, и это помогает куда лучше ласковых слов и отточенного протягивания носового платочка. Или в Сеньку… этот вообще может пару слов сказать правильным тоном, и сразу жить хочется — дар у человека, я рада, что он смог его реализовать, наконец. Или в Крейга, хотя в Крейга неудобно, он слишком большой, но он всегда готов протянуть мне кончик хвоста.

Но сейчас рядом со мной был только Шаман, с которым я никак не могла найти общий язык.

Я со всеми всегда его находила, но не в этот раз.

Это подкосило меня сильнее всего остального. Я больше не могла быть уверена в своем единственном таланте: с Шаманом у меня решительно ничего не выходило. Это било по самооценке куда больнее, чем плакаты «клоны — ошибки рамки считывания» в руках людей у здания суда. Потому что тогда я где-то в глубине души была уверена, что могла бы понять позицию любого из этих людей… и не только людей, если найду время пообщаться с ними поближе. И, быть может, даже смогла бы их переубедить…

Но Шаман развеял эту иллюзию.

Я не могу понять всех.

Я почти надеялась, что меня кто-нибудь найдет. Будут ли это клоны или Тере-Пере, мне больше не нужно будет бить лапками это дурацкое разводное молоко, все сделают за меня. Либо привяжут к идеологической палке и начнут размахивать, как знаменем революции, либо быстренько убьют и прикопают.

И меня и правда нашли. Было бы странно, если бы этого не случилось: меня слишком рьяно искали, а когда кто-то прикладывает столько усилий, как правило, результат не заставляет себя ждать. И как только я перестала прятаться, а Шаман — меня прятать, произошло неизбежное.

Повезло Тере-Пере.

А еще больше повезло мне, потому что это были не наемники Тере-Пере, и даже не тот старший менеджер, который в меру своих скромных сил и умения перекрикивать бывшего генерала, командовавшего отделом расследований, пытался руководить операцией, а сам господин Тере-Пере инкогнито.

Я никогда не забуду встречи с господином Тере-Пере.

Не потому, что он так и не сказал мне своего имени, и вообще был весь такой таинственный, и даже слова произносил чуть-чуть в нос и гундося — это чтобы я потом не узнала голос, наверное. Или просто подхватил насморк, когда пробирался на Йе-4 тайными космическими тропами, тоже бывает.

И не потому, что на нем был пиджак самой попугаечной в мире расцветки. И я сказала «попугаечной», а не «попугайной» потому что у попугаев слишком хороший вкус, чтобы отращивать перья оранжево-ало-грязно-блестяще-зеленых цветов, располагать их в форме слегка помятого гороха на золотом фоне, да еще и называть это безобразие «костюмом».

И не потому, что в тот момент я была в смертельной опасности.

Просто у господина Теле-Пере была редкая генетическая мутация. Как бы он ни пытался отвлечь от своего смуглого лица внимания ярким пиджаком и разноцветными волосами, заплетенными в косички и свитыми — другое слово я просто не могу употребить, слишком уж это сооружение было похоже на гнездо, — в высокую прическу, я все равно мигом заметила его короткие верхние и длинные нижние веки.

Просто я всегда слежу за выражением лица собеседника, когда с ним разговариваю, а из-за особенностей строения век он как будто постоянно подмигивал мне обоими глазами. Это сбивало с толку, обескураживало.

Когда он в первый раз чуть задел меня плечом в толпе и извинился, вот тогда-то я его и запомнила. А еще вспомнила. Именно глаза.

Они были страшные. А еще карие. А еще удивительно-знакомые.

Его как будто бухой художник рисовал Варуса по показаниям немногочисленных очевидцев из травести-бара, и чисто по приколу перевернул его глаза вверх ногами.

Эта форма бровей… Может из-за того, что Варус показывал миру — ну и мне заодно, — только глаза, я и поняла все так быстро.

Узнала и отшатнулась.

И побежала.

Но господин Тере-Пере очень умный человек. Он сразу все понял и устремился за мной.

Однажды, давным-давно, еще в прошлой жизни, я писала контрольную.

Очень сложную контрольную. И, конечно же, я не была к ней готова. Это достаточно философский вопрос, можно ли подготовиться к контрольной так, чтобы быть к ней полностью готовой, но в тот раз я даже не открыла перед ней учебник.

Но учитель вышел на пару минут, и я успела положить на колени тетрадь.

А потом он вернулся, и я дернулась тетрадь убирать — и, конечно, была раскрыта.

Если ты бежишь — ты виноват. Если ты бежишь — ты обращаешь на себя внимание. Если ты скрываешься — тебя кто-то, да заметит. Вот, чему научил меня Варус, когда указал на мою рубашку цвета хаки и привычку сливаться со стеной. А его отец помог мне урок повторить и усвоить накрепко.

Я побежала, хотя пройди я спокойно мимо, той встречи бы, возможно, и не состоялось.

А Господин Тере-Пере побежал за мной.

Кто бегает быстрее: пожилой миллионер, у которого на службе целая армия опытнейших фитнес-тренеров, который каждый день ест сбалансированную пищу и получает необходимые телу нагрузки, или обычная девчонка, которая не очень хорошо переносит космические перелеты и питается в основном пиццей, лапшой быстрого приготовления и иногда — странным комбикормом, который приносит Крейг?

(На самом деле в основном комбикормом: он очень вкусный, на него подсаживаешься, это как сухие подушечки для собак, только для людей и его, что самое крутое, никак не нужно готовить, — жаль, я не догадалась взять с собой несколько заныканных пачек.)

Ответ: миллионер. То есть, конечно, не миллионер, а обладатель куда большего количества денег, но я с трудом запоминаю названия цифр после миллиарда, так что какая разница?

И я предпочитаю думать, что дело в его фитнес-тренерах, а не моем малоподвижном образе жизни.

А еще я всем могу рассказывать, что за мной гонялся настоящий милли… билли… короче, человек с большими деньгами, связями и возможностями бежал за мной по узкому коридору Йе-4, уворачиваясь от многочисленных прохожих и шипя что-то совсем нецензурное, когда его особенно болезненно пихали локтями. Есть в этом какая-то романтика… особенно, если не углубляться в детали.

Вслед нам несся характерный писк: переводчики старательно берегли мои уши от инопланетных ругательств.

В результате он загнал меня в какой-то тупичок с качелями для влюбленных в центре и закрытыми пустыми павильончиками под магазины. Кажется, по пути я перемахнула через какую-то ленту, ограждавшую этот район огромного космического торгового-центра с неплохим космопортом от случайных прохожих, так что, быть может, и я сама была виновата в своем плачевном положении.

Я остановилась.

Вокруг не было ни души кроме тяжело дышащего мужика с глазами Варуса.

Перевернутыми глазами Варуса.

Я не знала, что мне делать и вежливо ли на него так пялиться.

Когда я не знаю, что мне делать, я зову на помощь. И я сказала:

— Шаман. Меня поймали и прихлопнут… наверное.

С моего плеча тут же поднялся в воздух жук. Я проследила за ним взглядом — никогда раньше не замечала, какие жуки медленные.

Я оббежала качели и спряталась за ними.

Ну как спряталась: просто теперь между мной и огроменным мужиком были какие-то хлипкие качели.

— П-почему вы за мной бежали? — спросила я неуверенно, смутно надеясь, что это какое-то недоразумение: мало ли, размяться мужик решил.

— Танья? — спросил мужик.

Имя он мое коверкал точь-в-точь, как Варус.

Но я все равно до конца не верила. Думала, какой-нибудь старший брат, или внебрачный внук, или еще какой-нибудь бедный родственник, которого натаскали решать мелкие проблемки семьи… или я вообще обозналась, у страха глаза велики.

Просто огромные у страха глаза. Карие и вечно подмигивают.

— Что вам от меня надо?

Он склонил голову на бок. Почесал разноцветную клочковатую бороду.

— Э-э-э… Нас свела судьба.

— Что?!

— Я подбросил монетку. Несколько раз, — пояснил он, — мне было невыносимо скучно, а тут ты. И я подбросил монетку. А та упала.

— И что выпало?

— То, чего я хотел, — ответил он, плюхаясь на качели; я отшатнулась, — всегда выпадает то, что я хочу. Такова жизнь.

Все знают апорию Зенона про черепаху и Ахиллеса. Пока Ахиллес пробежит двадцать шагов, черепаха проползет десять… или она была медленнее? Но суть в том, что погоня бесконечна, потому что черепаха всегда успевает проползти еще немного, пока Ахиллес там возится.

Но эту апорию очень легко опровергнуть: просто не заморачиваясь взять и догнать черепаху.

Таков уж был господин Тере-Пере — он просто брал и делал. Не заморачивался.

Пока другие просили у судьбы милости, он просто брал ее и создавал под свой, слегка странноватый вкус.

Так уж он жил и живет.

Если бы я хоть что-то понимала в астрономии, то сравнила бы характер господина Тере-Пере с черной дырой: мол он настолько тяжелый, что искажает вокруг себя пространство, время и морально-этические ориентиры. Если черная дыра и вправду так умеет — в противном случае характер у него будет даже покруче.

Мико мне вечно пеняет, что я бесхарактерная. Подстраиваюсь под всех, поддакиваю, не возражаю — лишь бы поддержать хорошие отношения, лишь бы подружиться… и я никогда не спорю.

Наверное, это меня и спасло.