Фактор Ч

Глава 3. Недопонимание

Среди персональных космических кораблей эконом класса Освальдов был Ладой Калиной. Не то чтобы на нем совсем уж нельзя было летать, просто несколько бестолковая планировка и постоянное беспокойство о том, а не застучит ли сейчас в двигателе посреди космоса, делали полет очень… запоминающимся.

Но родная планета Освальда продавала их на льготных условиях, а у самого Освальда никогда не было лишних денег, поэтому он очень старался делать вид, что он вовсе даже не идиот, а патриот, который поддерживает отечественное кораблестроительство.

Почему у Освальда не было лишних денег, вопрос, конечно, интересный. Обычно такие журналисты, как он, катались как сыр в масле все то время, что не сидели на картонках в гаражах знаменитостей. Но он жил бичарой всю свою жизнь. Может, ему так было привычнее… или, вот, как выяснилось, он кому-то крупно задолжал.

Настолько крупно, что ему надоело выплачивать.

Боже, да на корабле даже не было нормального автопилота: программа не шла в комплекте с машиной, а докупалась отдельно. Свою урезанную и кривую версию Освальд скачал с торрентов, и когда она таки грохнулась, как и всякий порядочный пират, не сдался этим корпоративным крысам и стал водить сам.

Так я и оказалась в космосе на раздолбанной машине с пилотом-самоучкой. Если бы нас поймали ППСники, я бы даже не смогла показать свою веткнижку, потому что не успела ее взять. Так что вместо комфортабельной конфискации меня ждал бы обезьянник.

Освальд как-то заверял меня, что он специалист по побегам из обезьянников, и теперь я понимала, откуда у него такой опыт. Но я-то не была специалистом!

Я ввязалась в опасную авантюру и уже слегка жалела об этом. Сильнее всего жалела на поворотах, когда меня либо вжимало в кресло, если я успевала сесть и пристегнуться, либо мотыляло от переборки к переборке, если нет. В конце концов, я научилась угадывать новый поворот по реву мотора и кидаться в кресло до того, как меня шваркнет об стену.

В салоне царил специфичный запах топлива, и я никак не могла к нему притерпеться. Никогда раньше не могла даже предположить, что меня укачает в космическом корабле. В этом случае, увы, нельзя остановиться и подышать на обочине.

Так что когда Крейг позвонил, он застал меня зеленоватой и пристегнутой на все ремни. Его мудрые змеиные глаза бесстрастно просканировали меня на предмет повреждений, и, уверена, Крейг заметил и царапину на лбу, и шишку, и ушибленный локоть. Запомнил, пошил в папочку, поставил папочку на полочку в чертогах разума к ровному рядочку таких же и однажды предъявит Освальду иск.

Освальд поспешно поправил экран так, чтобы не было заметно позорной выбоины на одной из переборок. Вряд ли он успел: уверена, Крейг заметил все.

Дом Освальда в его доме; похищение секхе; плохой корабль, даже дурацкие очки: все взвешено, измерено, запечатлено. Будь Крейг комиссией, Освальду тут же был бы вынесен вердикт «не годен» и выдан белый билет в ближайший крематорий.

Но Крейг был всего лишь разумным динозавром по ту сторону экрана. Он не мог сюда дотянуться, не мог щелкнуть зубами и откусить Освальду голову, как бы ни хотел.

Он выпихнул Хину поближе к камере, толкнул плечом в плечо: жест скорее отеческий, чем интимный. Та покорно склонила голову.

— Извини.

На фоне изящного Крейга она казалась неуклюжей и ширококостной, почти вульгарной. Слишком яркие надбровные гребни, толстый хвост, тупая морда… Я поймала себя на том, что смотрю на нее чуть презрительно, отмечая даже то, что и недостатками-то не являлось, совсем как Крейг несколько секунд назад смотрел на Освальда, и поежилась.

— Да ничего, — сказала я, не удержавшись от мхатовской паузы, — всякое случается.

— Мне не нравилось читать про него гадости, поэтому я не знала про тебя… — промямлила Хина, опасливо косясь на Крейга, — не знала, что секхе могут говорить… я мало путешествовала…

Она опустила плечи и еще ниже склонила голову, расписываясь в своей полной женской несостоятельности. Правильная женщина много путешествует, а не просиживает на одном месте; правильная женщина обязана сойтись характерами с птенцом, если вдруг тот окажется в облюбованном гнезде.

Хина провалилась. Судя по всему, провалилась первый раз в жизни. Первый провал всегда самый болезненный, кажется почти смертельной ошибкой. Но это не так.

Не сомневаюсь, Крейг уже донес до нее свое неудовольствие. Он всегда выражался очень прямо, настолько прямо, что это иногда граничило с жестокостью. В стене за ними было несколько свежих дыр, которые вряд ли заделают в ближайшее время. Свидетельство бушевавшего в Крейге гнева.

Кажется, Освальд тоже эти дыры заметил, и как-то даже сбледнул чутка.

Но я видела то, в чем Хина в своем плачевном состоянии отчета себе не отдавала: звонок делался со стационарного коммуникатора Крейга, и я не без горечи опознала за чешуйчатыми спинами знакомую картину. Огненные реки Олкхении, я сама покупала тот пейзаж. Пробитая стена была межкомнатная, внутренняя.

Крейг ее не прогнал.

Вот что главное.

Без сомнений, он погнал ее извиняться. Это важно, это надлежащий поступок. Крейг всегда старался следовать правилам.

Но он ее не прогонит.

Но вслед за этим пришла и другая мысль: похоже, я все-таки птенец, раз Хина извиняется и искренне пытается мне угодить. Птенец, а не секхе. Это грело душу, та теплым шариком взмывала куда-то к небесам, и на подъеме я эту дурочку как-то сразу простила.

— Все нормально. — повторила я.

— А ты…

— Просто путешествую, как и должна, — фыркнула я, — я не держу обиды.

Хина как-то сразу повеселела.

— Вот оно что!

Ну конечно, птенец ушел из гнезда, можно устраивать медовый месяц. Надеюсь, меня от этой мысли не слишком перекосило.

Нет, я была рада, но меня все равно так и тянуло скривиться и отвернуться от экрана, выражая неодобрение.

— Освальд, — вкрадчиво начал Крейг, — а куда это вы направляетесь?

— Долгиппа, — буркнул Освальд.

— В этой развалюхе? — Насмешливо переспросил Крейг, — До самой Долгиппы? Ты бы предупредил, я бы выдал тебе денег на нормальные билеты.

— Крейг… — Начала было я.

— Я теперь имею конституционное право чморить его сколько душе угодно, — отмахнулся Крейг, — его и его гнездо!

Я выпала в осадок. Ничего себе у динозавров Конституция. Так и представляю, как рядом со свободой слова и вероисповедания аккуратненько затесалось право чморить Освальда.

— Не вмешивайся, — вздохнул Освальд, — правда имеет. Ты ж на борту.

Я пожала плечами. Я не совсем поняла, что тут только что произошло, но поймала сочувствующий взгляд Хины и осознала, что я-то, может, и не влипла, а вот Освальд — очень даже да.

— Я перешлю тебе веткнижку и другие документы, не беспокойся — сухо сказал Крейг, — я понимаю, что тебе необходимо путешествовать, но звони иногда. Не полагайся на этого дрыщару слишком сильно, если что, вряд ли он сможет тебя защитить, найди гнездо получше. Не волнуйся, я не буду о тебе беспокоиться. Пока, татци.

И отключился.

— Я слышала то, что слышала? — Переспросила я, хотя так и не погасшие субтитры не давали мне усомниться, — Он сказал «татци»?

— Он сказал «татци», — подтвердил Освальд, — именно так.

Он обмяк на своем кресле, расслабился, выдохнул.

— Я же ецци… всегда была ецци.

— Ну, ты сбежала в космос с парнем, который не нравится твоему опекуну, — Освальд вдруг рассмеялся, и в смехе этом явственно звучало облегчение, — конечно, по дружбе, но… Ецци вырастают в татци; татци путешествуют.

Он прав: подростки сидят дома, а взрослые девушки из дома уходят. Но это кее-ци, а я же не кее-ци. Я не стала чувствовать себя взрослой, всего лишь сев с Освальдом в корабль.

— Слушай, Тань, ты всегда легко перенимала чужие обычаи, тебе просто жить в чужих мирах по чужим правилам, — сказал Освальд, когда понял, что я никак не могу этого переварить, — и поэтому решила, что все так могут. Но на самом деле разумные живут, как привыкли. В их реальности все работает по их законам. Возможно, если Крейг подумает, он поймет, что срыв в путешествие человека — совсем не то, что срыв в путешествие взрослой девушки кее-ци. Но поймет он это умом, вот и все. Может, он уже это понимает. Но подсознательно он уже вычеркнул тебя из категории ецци, и это нормально, Тань.

Я фыркнула.

— Я всего лишь хочу съездить на Долгиппу и осмотреться. Может, меня на поля потянуло.

— Крейг считает Мико ецци? — Упрямо спросил Освальд.

— …нет, — я была вынуждена согласиться.

Не только Крейг, никто и никогда не называл Мико ецци.

— Потому что она путешествует без опекуна. И ты теперь путешествуешь самостоятельно. Для кее-ци ты больше не ребенок, смирись. — И тем же тоном, оттого вдвойне внезапно, продолжил, — Слушай, есть охота. Притащи чего-нибудь, а?

Да уж, радикальная смена темы. Разговор окончен, обжалованию не подлежит.

Наверное, мне не стоило так заморачиваться из-за какого-то обращения. Но вместе с «ецци», которое Крейг никогда не произносил, потому что я его об этом попросила, но всегда подразумевал, я будто потеряла что-то важное.

Да еще и «татци» присвоила не по праву. Это ведь не я сорвалась в путешествие, это Освальд меня увлек. Если бы не он, я бы так и оставалась на Цеери-ки.

Я почти поняла, как там все работает, почти вписалась — и дернула же меня нелегкая сбежать! Я уже жалела об этом.

А еще я жалела, что все еще остаюсь под опекой. Под другой, но все еще опекой. И это двойственное чувство не желало меня отпускать. Жаль, что я не могла разорваться на двух Тань, или на Тать и Яну, не знаю; одна бы вернулась к Крейгу, другая пустилась бы в полное опасностей странствие по необъятному космосу. Одна.

А какая-нибудь третья Танька полетела бы узнавать с Освальдом тайны Сеньки…

Нельзя получить все и сразу.

Но надо же что-то решать?