Фактор Ч

Глава 4. Не смей жрать провод, Эдди!

Иногда с людьми случаются всякие неожиданности. Иногда такие неожиданности — как карта в основании карточного домика: стоит мирозданию хлопнуть дверью, а карте дрогнуть, и плод чьих-то дрожащих рук рушится с оглушительным шелестом. Оглушительным для строителя, конечно.

Я хотела бы привести в пример домино, но эта аналогия не подойдет, потому что изначально используется для цепочки событий, которые следуют одно из другого; а моя случайность разрушила до основания целый нейтралитет.

Итак.

Я потерялась.

Если по порядку, то сначала Освальд остановился дозаправиться на планете-вокзале, Йе-4. Потом я вышла немного отдышаться перед путешествием, в котором, как я знала, меня будет мутить и мотать из стороны в сторону, как одинокий носок в стиралке. И я вроде как предупредила Освальда, что выхожу, и он даже кивнул, но так как в тот момент все его внимание занимала ругань с диспетчером, он вряд ли расслышал, что именно одобрил.

Выйдя, я села на погрузчик. Погрузчик отвез меня в здание вокзала. Потом я немного по вокзалу погуляла.

Это был огромный вокзал. Планета была вокзалом, вокзал был планетой. Конечно, я не обошла и тысячной его доли, но и того, что увидела, хватило на то, чтобы забить мою головушку впечатлениями под завязку. Переплетение полупрозрачных коридоров, толпень, жарень, орущие дети, дерущие глотку вокзальные музыканты, делящие сферы влияния нищие… Чемоданы, чемоданы, бесконечные чемоданы… самые разные разумные существа… Кафешки, местный аналог дьюти фри, очереди… залы ожидания, театры ожидания, кино ожидания, цирки ожидания, кафешки угадайте чего? Ожидания! И это только то, что я успела обойти.

Я увлеклась настолько, что совсем позабыла о времени, а когда очнулась… осознала вдруг, что мне пора начинать кричать… хм… что-то вроде «люди, ау»?

Ну, знаете то состояние, когда слово вертится на языке, а ты не можешь его вспомнить? Прескевю, так это называется. А когда ты не можешь вспомнить номер посадочной площадки, на которой припарковался корабль твоего друга — это называется идиотизм.

Я даже не помнила, как сюда пришла.

Ну ладно, в тот момент это вообще не казалось проблемой. Я отметила про себя наиболее яркие ориентиры: с одной стороны от меня была какая-то сетевая кафешка, что-то на «W», с другой — то ли зоомагазин, то ли аптека. И потянулась за телефоном.

Вот так-то я и обнаружила, что у меня свистнули телефон.

Итак, что делают приличные люди на моем месте? Приличные люди берут и вызывают полицию, и вежливая полиция препровождает… препроводит… ведет их куда надо. В моем случае — к Освальду, который, наверное, уже волнуется.

Проблема была в том, что у приличных людей есть документы. Человеческие документы. Некоторые носят чипы, некоторые вносят сетчатку и отпечатки пальцев в общую для Союза Гуманоидных Планет базу данных. Но не я. У меня была только веткнижка, и ту я оставила на корабле.

И никто не мог мне гарантировать, что если здешние полицейские встретят девушку без документов, то они препроводят ее к кораблю ее друга, а не в обезьянник для выяснения личности.

И когда я увидела человека в форме, мои ноги как-то сами понесли меня подальше от него — и от связанных с ним проблем. Я не хотела в тюрьму. Я не была ни в чем виновата, но… это какой-то первобытный инстинкт: не хотеть, чтобы твою личность выясняли.

Кошелек мой, как обнаружилось, тоже сперли вместе со всеми визитками и кредитками, но на такой случай я таскала запасную карточку во внутреннем кармане куртки. Она пока была со мной, и это не могло не радовать.

Я хотела было найти какой-нибудь телефон, и позвонить на корабль Освальда с него. Но потом поняла, что абсолютно не помню его номера: я всегда слишком полагалась на телефонную книжку. Какой смысл в высоких технологиях, если все равно записывать все на бумагу или, того хуже, учить наизусть? Вот я и вносила все аккуратненько в смартфон…

Хорошо хоть не пинкод от кредитки.

Я вдруг представила, как местные воришки играют после длинного рабочего дня в «найди пару». У одного телефон с паролями от карточек, у другого сами карточки. И так они и ищут друг друга в бесконечной толпе, чтобы однажды воссоединиться и поделить пополам прибыль… Вот как я ищу хоть сколько-нибудь знакомый коридор в этом архитектурном бедламе.

Тут, безусловно, очень вовремя, я как раз прошагала от места, где осознала свою потерянность, этак на километр, ко мне в голову пришло второе правило потеряшки: оставайся на месте.

Я зашла в первое попавшееся кафе и решила там и остаться, пока Освальд меня не найдет. Это показалось неплохой идеей: других-то не было.

Я пока даже не успела толком испугаться. Это казалось увлекательным приключением: вот-вот придет Освальд… или Крейг. И отведет меня за ручку на корабль. Не то чтобы я об этом мечтала: просто в глубине души жила такая уверенность. Типа, со мной не может случиться ничего плохого, только курьезное. Наверное, какая-то защитная реакция: забейся я в истерике, вряд ли это мне бы помогло.

Я отстояла очередь к автомату с кофе и вытащила карточку. В этот самый момент мне на плечо сел большой черный жук.

Я его смахнула, на всякий случай — как можно бережнее. Мало ли, вдруг он разумный? Карточку я держала правой, жука смахивала левой с правого плеча, и от карточки на секунду отвлеклась. Когда повернула голову, от кредитки осталась половина, и та исчезала на глазах: ее жрал другой черный жук, брат-близнец того, которого я смахнула.

Похоже, эти ребята работали в паре.

Правда, я впервые видела, чтобы кто-то жрал абсолютно несъедобный (это было отдельно прописано в гарантии) пластик кредитной карточки. Впрочем, я и возмутиться-то не успела, как была отомщена: жук-проглот поджал лапки и упал на пол, сухо стукнувшись о кафель. Запоздало взвизгнув, я отбросила в сторону и жалкий краешек, который жук оставил мне на память: тот шипел и дымился.

— Авуравубульбуль? — Спросила почтенная пожилая женщина, стоявшая в очереди за мной.

У нее были внимательные темные глаза, широкий нос картошкой, пухлые губы и черная-черная кожа. И белый воротничок. Он как-то особенно врезался мне в память, этот воротничок. До последнего кружавчика. Не знаю, почему. Может, все дело в контрасте.

Я схватилась за ухо.

Переводчика не было.

Я заискивающе улыбнулась и пожала плечами, пятясь от женщины подальше.

Выбежала из кафе.

Вот теперь-то я паниковала. Не страшно то, что меня обобрали: у меня отобрали переводчик, и я вмиг стала глухой и немой. Вокруг все еще шумели люди нелюди, но теперь в этих звуках не было никакого смысла. Когда я по привычке пыталась его уловить, у меня разболелась голова.

Я прислонилась к полупрозрачной стеклянной стенке коридора, надеясь, что нищие не примут меня за конкурентку и мне не придется разбираться с их «крышей» без знания какого-либо языка вообще. Я же даже не пойму, за что именно меня бьют!

И тогда мне на глаза попалась черная надпись на противоположной стене:

Потом две «Ш» покопошились и переползли на новые места.

Я подошла поближе: это были уже знакомые мне жуки, которые разлетелись, стоило мне прикоснуться к одному. Что ж, они, хотя бы, знали русский; я огляделась в поисках перекрестка, где можно было бы свернуть направо и нашла его всего в двух павильонах со шмотками от меня.

Это воспринималось как игра или как сумасшедший сон, поэтому я пошла. Не то чтобы у меня был какой-то выбор в тот момент. Я все еще могла обратиться к людям в форме, но… это не то, что приходит в голову таким, как я, в экстренных ситуациях. Я чаще полагаюсь на то, что незнакомец, который со мной играет, дружелюбный. Я бы напряглась, если бы жуки притащили мне конфетку или предложили поиграть с игрушками в своем уютненьком подвале, но пока все, что они сделали — это съели мою карточку. Разве так себя ведут враги?

Мне пришлось немало поплутать, пока я наконец не вышла в полностью безлюдный и совершенно непрозрачный закуток.

Посредине него стоял стул, на стуле лежала бусинка переводчика: я подняла ее и осмотрела. Это тоже был переводчик класса В, и он отличался от Сенькиного только тем, что на нем не было ни царапинки: совершенно новый переводчик, который, казалось, пах свеженьким железом.

Недолго думая, я вставила его в ухо.

Жуки полезли из всех щелей, загудели, взлетая. Они и не думали накидываться на меня, просто… роились рядом. Я подумала, что визжать было бы невежливо.

Переводчик пискнул и выдал системное сообщение:

Я недолго думая, я выбрала вариант «мы-они».

Никогда раньше я не встречалась с разумными колониями, и теперь мне было скорее интересно, чем страшно. Вряд ли кто-то будет предпринимать столько усилий, чтобы меня съесть.

Несколько жуков влетели в центр роя, удерживая совместными усилиями какую-то коробочку. Миг — и вместо роя передо мной стоял мужчина в костюме. Похоже, в каком-то магазине по соседству только что недосчитались голографического манекена.

Я окончательно расслабилась: если кто-то заботится о твоем психологическом комфорте, значит, он настроен на диалог.

— Привет, — сказали они, — мы — Шаман. Это прозвище. Потому что гудим.

— Привет, — поздоровалась я в том же неформальном стиле, хоть и чувствовала себя слегка странно, здороваясь с манекеном, — я — Танька.

— Танька, в первую очередь мы извиняемся за то, что съели твою последнюю кредитку: никто не забирает у туриста последнюю кредитку, это закон, который нам пришлось нарушить. Но мы возместим.

Я зачарованно проследила за запоздавшим жуком, нырнувшим мужчине в голографическое плечо.

— Ага. Не делайте так больше, — кивнула.

— Но у нас не было выбора, мы тебя спасали.

Первым вопросом, который я хотела задать, был: «а я вас что, просила?» Вместо этого я, подумав, очень вежливо осведомилась:

— А от кого?

— Слежка — табу. — Коротко пояснили Шаман, — Когда мы забирали твой переводчик…

— Вы украли мой переводчик, — перебила я.

— Не без этого, — согласились Шаман, — мы честные воры, нам надо на что-то жить и бороться. Но обычно мы не забираем последнюю кредитку, ее мы возместим. Уже начали, мы же раздобыли новый переводчик!

Я села на стул, откинулась на спинку. Ноги гудели не хуже жуков, и мне было абсолютно плевать, есть там ядовитые кнопки в подкладке спинки или нет, потому что я до смерти устала.

По этой же причине я не рассердилась: просто не было сил.

— Ага.

— Ноль целых, ноль, ноль, ноль, ноль один процент меня участвует в Эдди. Побочном воре-колонии. Так мы делим ответственность с другими, — объяснил Шаман, — и, строго говоря, это Эдди украл твой переводчик, но так как Эдди — это на ноль целых…

— Я поняла, — отмахнулась я, — покороче можно?

Вот не хватало мне еще разбираться в вопросах самосознания у колониальных насекомых. В какой-нибудь другой обстановке я обязательно бы их выслушала полностью, но сейчас хотелось есть, спать и к Освальду на корабль. Желательно, чтобы меня отнесли туда на ручках или на крылышках — без разницы.

— Значит, в какой-то степени украли мы. И там было два жучка… подслушивающих устройства, по которым можно отследить человека. Поэтому Старьевщик отказался его принимать. Потом что-то произошло, и Эдди распался. И Старьевщик тоже. Мы это знаем потому, что Старьевщик на ноль целых…

— Короче.

— Мы считаем, что подслушивающие устройства — табу. И мы проследили за тобой, чтобы предупредить. Мы съели твою последнюю кредитку, потому что на ней тоже были устройства для слежения. Сейчас на тебе нет ничего, по чему возможно отследить твое местонахождение. Мы проверили. Если бы за тобой следил кто-то один, то мы бы не вмешались, потому что у гуманоидов это в порядке вещей. Но группировок минимум двое, и это не обычная государственная слежка. Слишком вопиющее нарушение табу. Мы подписали Договор и позволяем следить Самым Главным Людям, но не частным лицам и не в таких количествах!

Если бы голографический манекен это мог бы, они бы затопали ногами в гневе.

— На нашей территории нельзя следить. Мы запрещаем. Мы устали прощать. Наша территория — это то, где мы живем, мы живем в этих коридорах. Мы съели все камеры по пути и все звукозаписывающие устройства, потому что мы злы. И другие колонии тоже. Мы Шаман. Шаман имеет право гудеть громко. Но это ты — пострадавшая, и тебе решать, оскорблена ли ты слежкой. Мы можем съесть и тех, кто следил, если ты захочешь.

Вот тут я вздрогнула и поспешно выкрикнула:

— Нет! Н-не… Н-не хочу я! Я… хочу обратно на корабль! Я потерялась!

Шаман задумчиво загудел.

— Что такое «потерялась»?

— Не знаю, где нахожусь и где то место, где я хочу быть! И… — я перевела дух, — перестаньте есть камеры! Как диспетчеры будут сажать корабли без камер?

Про устройство космовокзалов я не знала ровным счетом ничего, но почему-то мне казалось, что они чем-то смахивают на аэропорты… хотя я и про них разве что фильмы смотрела и Хейли читала.

— Там другие приборы, — теперь в гудении мне почудилась мягкая усмешка, — мы достаточно разумны, чтобы не есть, что попало… как выглядит твой корабль? Мы поможем его найти: Смотрящий смотрит на поля.

Я описала корабль, с трудом, но вспомнила первые цифры его номера, на всякий случай описала Освальда. Несколько жуков унеслось в разные стороны: видимо, доносить информацию до Смотрящего.

— А почему, — спросила я скорее от скуки, чем из интереса, — у всех колоний имена что-то значат, а Эдди — это Эдди?

— Потому что то существо, которое принесло нас сюда, дало первой колонии имя Эдди. С тех пор мы его храним. Эдди распались, но они соберутся обратно и продолжат хранить имя. Когда частицы нас умирают, умирает и память. Так мы передаем ее другим нам, чтобы помнить, что мы жили здесь не всегда. Эдди — это колония, состоящая из частичек других колоний, так мы меняемся памятью друг с другом… — слова слились в полупонятный гул, глаза слипались, — ты спишь, Танька? Спи…

И я и правда заснула. Не знаю, вышло так из-за того, что в гуле Шамана было что-то гипнотическое, или потому, что я просто устала — но я заснула, сидя на самом неудобном в мире стуле, даже и не обдумав толком свежие новости.

Но вряд ли их обдумывание мне бы многое дало: я все равно не могла знать точно, кто именно за мной следит, а догадки показались бы мне слишком очевидными, чтобы принять эти версии всерьез.

И уж тем более не знала, что мое исчезновение с радаров наблюдателей произведет эффект запущенной в воздух атомной бомбы: станет сигналом к войне.

Раз, два, три…

Бабах!