Фактор Ч

Глава 7. Кубарем с Эвереста

Человек постоянно получает информацию об окружающей среде.

В этом участвуют далеко не только глаза, нос и уши. Кроме пяти общеизвестных чувств есть еще четыре более-менее известных — восприятие тепла, боли, равновесия и собственного тела, названных страшными латинскими словами. Просто первые пять в свое время распиарил один известный греческий ученый, а остальные нет.

Греческие ученые вообще не имели себе равных в популяризации науки. Впрочем, у них было одно неслабое преимущество перед унылыми учеными будущего: в их время кроме их же философских трактатов читать было особо нечего. Своего рода монополия на информацию — одна и самых выгодных монополий.

Ведь в нашем теле целая куча разного вида рецепторов, в все для чего?

Чтобы человек получал информацию.

Если вы лишите человека ощущений, долго он не продержится — если, конечно, не посвятил подготовке к этому состоянию большую часть жизни и не готов воспринимать те галлюцинации, которые его заскучавший мозг решит подкинуть сам себе, как что-то прикольное и интересненькое.

Да, думаю, схема именно такова: лишенный хорошей, качественной, проверенной информации мозг начинает придумывать ее себе сам, и в какой-то момент человек начинает верить в ту лабуду, которую сам же и насочинял. Иногда, правда, она оказывается весьма близкой к правде, но, увы, далеко не все люди способны превратить собственные ошибки в великие открытия.

Освальд очень разумный парень. Разумнее его я в этом мире не встречала. Он буквально так устроен: разумным. И его разум его обманул.

Когда он не смог меня найти, он сел и поразмыслил о ситуации. Разложил ее по полочкам: кому выгодно, почему выгодно, каким образом… И понял, что ему просто не хватает данных.

И вместо того, чтобы хотя бы наскоро проверить маловероятные, по его мнению, варианты, он отмел их как несущественные и помчался за данными.

Таков уж Освальд: в первую очередь он всегда несется за информацией. Если бы я не дай бог была принцессой, томящейся в башне, Освальд бы сначала узнал все обо мне, о башне и о подвиде охраняющего меня дракона, а также политических интригах, из-за которых меня туда заперли. А потом его бы прирезали, потому что он слишком много бы узнал. Хотя, скорее всего, он бы дорого продал эту информацию и разбогател бы и безо всяких опасных вылазок к драконам, а я бы так и померла в этой башне со скуки.

Грустная история. Хорошо, что у меня нет живых предков с аристократической привычкой резать всяких там пронырливых журналюг или хотя бы выкупать у них компромат. Даже с Мико Освальд смог найти общий язык.

Не удивлюсь, если он выпытал у нее ее настоящее имя или еще какой-нибудь страшный секрет из ее жизни в прошлом, который в здравом уме и твердой памяти Мико никогда не откроет мне.

Я не расскажу, как именно он взломал базу данных Тере-Пере, потому что ему даже не понадобилось этого делать.

Источники Освальд искал куда удачнее, чем потерявшихся на Йе-4 подруг. Пробрался на вечеринку-маскарад руководства компании (вот почему он так выглядел во время разговора с Мико), поболтал с вдрызг пьяным юристом (и с целой кучей другого, бесполезного народа, но не будем углубляться в детали)… и узнал, что у всех документов Тере-Пере есть бумажные копии, потому что они обязаны быть по какому-то там закону, выдвинутому на их материнской планете вроде как с большого бодуна тамошнего правительства, но благодаря поддержке целого ряда проверяющих инстанций, все-таки принятому. И хранить их должны около двух лет. Но вот ведь какая жалость! Из-за недостатка компенсационных выплат склады пришлось построить на покрытой джунглями Ханерре, где-то посреди самого большого во вселенной термитника.

Так что бумаги там редко живут дольше пары минут, а термиты давно привыкли подставлять свои гигантские жвалы под большой космический факс.

Нет, ну технически это, конечно, вовсе не факс и даже не печатная машина в нашем понимании. Это большая бандура, которая распечатывает с помощью экологически-чистых пищевых чернил документы, а потом скармливает их термитоподобным инсектоидам, заботливо нарезая бумагу кусочками помельче, чтобы те вдруг не подавились. Она даже приправляет их витаминками и специальными веществами, благодаря которым питомцы Теле-Пере вырастают очень большими и здоровыми. Ее стоило бы называть большая ханеррейская штука-документокормилка, но кто это выговорит?

И бандур таких на Ханерре стоит много, и какая будет что печатать — определяет совершенно рандомный алгоритм…

В общем, если коротко: Освальд задержался, потому что сначала наворачивал круги, спасаясь от кораблей охраняющего Ханерре ЧОПа, а потом бил морды термитам в надежде найти хоть что-то полезное. И он пробыл бы там куда дольше, но благодаря неслыханному везению смог за какие-то сутки найти документы, из которых он узнал, что Тере-Пере и сами не особо понимают, что творится и куда я пропала. Больше всего времени он потратил на их склеивание.

Журналистов не допускают на вселюдские соревнования по собиранию паззлов, вы знали? А еще адвокатов и следователей. А все потому, что они эволюционировали вместе со шредерами. Есть даже специальные техники медитаций, благодаря которым хорошо обученный журналист, адвокат, детектив или человек, который не поленился эти техники загуглить, способен оперативно восстановить измельченный и даже немного пожеванный документ, что уж говорить о паззлах!

На соревнованиях за это, конечно, тут же дисквалифицируют.

Этот подвиг был бы достоин куда более длинного рассказа, если бы не был таким позорищем, ага.

А все потому, что он не киборг-убийца, и поэтому не совершил достойного президента покушения на главного компьютерщика Теле-Пере, не выбил у него пароли, и не узнал все гораздо быстрее и проще.

Ну ладно.

Этим его поступком я горжусь все то время, когда не думаю, как бы клево было бы иметь в друзьях настоящего киборга-убийцу с лазерами из глаз и прочими примочками.

А еще классно было бы иметь друга, который перед тем, как уноситься незнамо куда собирать информацию, хотя бы дает объявление в местной радиорубке о пропаже ребенка! Ну, то есть питомца. То есть меня.

Но здесь ничего не поделаешь: у каждого их нас есть свои дурные привычки. Просто, в отличие от дурной привычки организовывать покушения, на этой Освальд очень долго зарабатывал и даже не задумывался, насколько она дурная…

Так же, как я не особо задумывалась, что Освальд может быть не совсем человеком, до того, как оказалась в одиночестве на Йе-4. Мико пересказала мне разговор с Освальдом гораздо позже, а Освальд никогда не подавал мне поводов в нем сомневаться.

Нет, не то что бы я и правда оказалась в одиночестве: Шаман от меня далеко не отходил (чаще, конечно, он ограничивался одним жуком, сидевшим у меня на плече, зарывшемся в волосы, устроившимся на тумбочке — у него были свои понятия о такте и ненавязчивости) и всегда был готов к диалогу. Но если тебя бросает друг и улетает в неведомые дали, подруга непонятно когда приедет, а на хвосте висят две враждующие организации, даже посреди роя разумных жуков бывает чуть-чуть одиноко.

Особенно если тебя периодически подбрасывает на замечательнейшей и удобнейшей кровати в мотеле. Как бы ни было сладко спать в номере, снятом на деньги жуков-клептоманов, немного сложно успокоиться под взрывы и сирены.

Я ворочалась с боку на бок, коря себя, что не восприняла шутку Освальда про огненную воду серьезно. Освальда разыскивали, я видела его лицо на стене!

Я никогда раньше не связывалась с опасными компаниями, но попав в этот мир, я все время оказывалась по ту сторону закона, и, кажется, на Йе-4 окончательно провалилась в подполье. Совершенно случайно.

И из-за этой случайности взрываются телепорты и горят техники, и я ничего не могу с этим поделать.

Какой-то бедный турист матерится, недосчитавшись скидочного купона в сеть мотелей «Пардиз», а я тут почти что сплю без задних ног.

Я вопрошала совесть, чем она там занята, но совесть закуталась в мягкое одеялко, уснула и не удостоила меня даже легким сонным укольчиком.

Две компании устроили драчку не потому что пропала я, а потому что им хотелось устроить драчку. К тому же я пропала не по своей воле.

А жуки просто возвращают мне то, что сожрали — своим способом. Они по природе своей собиратели, и им не объяснить значения такого термина, как «воровство», потому что все что найдено на их территории по их определению безусловно принадлежит им, даже если и найдено в чужих кармах. Вряд ли я смогу их вот просто так взять и перевоспитать, куда мне тягаться с эволюцией.

Но даже если бы в их коллективном разуме вдруг что-то переклинило, и они решили бы заняться честным трудом на благо общества, куда бы они пошли? Не думаю, что рой способен отправиться на какой-нибудь завод, собирать запчасти для космических кораблей, да и не нужны они там: давно все автоматизировано. Рой-адвокат? Рой-актер?

Почему-то эти варианты представлялись на удивление комичными.

Рой-журналист?

И я снова задумалась об Освальде.

Что-то меня мучило, что-то было не так.

Дело в том, что у меня всегда было много друзей. Это мой стиль жизни, это мой способ выживания. Там, где Мико вытащила бы катану и порубила бы врага на мелкие кусочки, я останавливаюсь и начинаю переговоры, удерживая Мико за пояс, воротник или что там попадется под руку.

Но дипломатия построена на информации, обмане и удаче. Чем лучше ты обманываешь, чем удачливее ты, чем лучше распоряжаешься информацией, тем лучше из тебя дипломат — это аксиома. Параллельно дипломат может писать гениальные стихи или заниматься еще каким-нибудь хобби, которое прославит его в веках, но если он не способен выкрутиться из драчки с персами, — дипломат он так себе. И вообще мертвый.

В каждом из нас, я уверена, сидит маленький противный человечек. Он выпячивает губу, он вечно дуется, он постоянно брюзжит: «а вот Мико сегодня короткое платье надела, это потому что у меня ноги не такие красивые, она хочет выделиться на моем фоне, вот и все». Или падает на пол и сучит ножками: «Освальд завел тебя в какое-то поганое место и бросил, бросил, броси-и-ил!» Упирается лапками в бок: «Конечно же Крейг завел себе Хину, все хотят настоящую семью и детей, зачем большому здоровому динозавру возиться с какими-то обезьянами?» Шипит: «Хина — су-у-учка, да как она смела ворваться в мой дом?!» Трясется: «Да Шаман же сам за тобой все время следит, как ему можно верить???»

И это — самый главный враг.

Если ты не заговоришь зубы ему, он отравит тебя. Он заставит тебя всю ночь ворочаться с боку на бок на мягчайшем матрасе, и он не оставит тебя под утро, он глянет на тебя из зеркала покрасневшими глазами, расцветит лицо фиолетовыми кругами на фоне сероватой бледности.

Потому что этот человечек — это всего лишь та часть тебя, которая не умеет быть доброй и всепрощающей. Паранойя.

Иногда он, увы, бывает прав.

Обычно я легко затыкала его. Плотный завтрак, шоколадка, интересная книжка, дружеская перебранка — и все снова в норме.

Но не в этот раз.

В этот раз человечек покрепился вкусной кашей, заел ее шоколадкой, нашел в книжке параллель со сложившейся ситуацией и разросся до размеров огромной грудной жабы.

И вместо дружеской перебранки с Шаманом вышла настоящая ссора.

Утром я отказалась от любезно предложенной мне корзины с фруктами. Не то чтобы я их не хотела, фрукты выглядели прекрасно, пахли замечательно, и достаточно было на них взглянуть, чтобы понять: гастрономическое блаженство не за горами.

Но грудная жаба решила поработать вместо совести.

Нет.

Как бы ни было заманчиво отделять худшие части себя от собственного я, отсаживать их в огороженный вольер и вопить чуть что «это не я, это грудная жаба», это неправильно.

Говорят, дети до какого-то возраста частенько так делают. Списывают собственные гадкие поступки, скажем… на козла. Или на Капризку. Или еще на какого-нибудь воображаемого друга. И смывают всю гадость в унитаз, или выкидывают в окно, чтобы прогнать, очиститься — потому что они-то хорошие, это кто-то другой плохой, и этого кого-то можно выкинуть в мусорку, чтобы все стало хорошо.

Но я уже вышла из этого возраста. Я уже поняла: чтобы не делать плохого, стоит забраться в мусорку самой и накрыться крышкой. И то ты займешь чужое место, что тоже не слишком-то хорошо.

Это не грудная жаба, это я сама сказала:

— Я не буду есть ворованное!

Хотя отлично понимала, что концепцию воровства Шаману не объяснит никакой философ, даже если выписывать его прямо в бочке из Греции. Нет, у жуков было кое-какое понятие, но оно… несколько отличалось от человеческого.

— Это не ворованное, — ответил Шаман, — копы не будут ее искать и травить нас напалмом, если не отдадим. — Немного подумал, — Ну, разве что немного инсектицидов? — окружил корзинку, — Нет, этого едва хватит на феромонные ловушки.

Услышав про напалм, я немного устыдилась. Но меня все равно несло:

— Нет, ворованное! Вы взяли их, не заплатив! Без разрешения!

— Они там стояли. И мы их взяли. — Согласился Шаман.

Шаман искренне не понимал, в чем проблема. Жуки метались суматошно, гудение усилилось: он правда старался, но у него не получалось.

Я решительно отодвинула корзину.

— Нельзя так просто брать. Меняйтесь, если хотите что-то взять. У вас же есть Эдди, вы же продаете ненужное…

— Но если у нас кончится ненужное, то что мы будем менять на нужное? И откуда брать ненужное, если ничего нельзя брать?

Шаман разлетелся по всей комнате, пара жуков мерно и гулко билась в оконный пластик.

Бум-бум-бум-бум-бум-бум.

Будто задавал ритм для сирены и обрывков уличной попсы, которые залетали через открытую форточку.

Под такой сопровождение невозможно было не то что спорить — думать.

— Ой, да пошли вы! — Рявкнула я, — И не смейте за мной следить!

И вышла из отеля в препоганейшем настроении.

За мной все равно летел жук.

Шаману невозможно было объяснить, что то, что он делает — тоже слежка. Слежкой всегда занимались другие, а он охранял меня. Присматривал. Проверял, все ли в порядке.

И эта невозможность сойтись в простейших терминах была для меня самой раздражающей его чертой.

Кое-как, на пальцах, я могла договориться даже с самым упрямым на свете человеком; вроде бы неплохо получалось с рептилоидами; но эти жуки были Эверестом для моих коммуникативных навыков. И когда я об этом думала, я представляла себя отнюдь не с флагом на вершине. Нет, я валялась хладным трупом где-то едва ли на высоте пары километров.

Трупом, который никто и никогда не заберет, чтобы похоронить.

Неудачницей из неудачниц.