Фактор Ч

Глава 2. Вечный бунт

Я думала, что сейчас я постелю Освальду на пол футон Мико, мы немного поспорим о мягкости еловых ветвей и о том, отвернет ли Мико Освальду голову за футон, если мы ничего ей не расскажем (я бы врала, что она не заметит, хотя и знала бы абсолютно точно, что Мико почует, даже если я его после этого десять тысяч раз постираю, и обязательно Освальду припомнит, — и все равно я бы надеялась на удачу), а потом мы пойдем, выпьем чайку, обсудим его гениальную идею. Может быть, все кончится какой-то авантюрой, может, я просто узнаю сплетню про старого друга; но разрази меня гром, если я ожидала, что когда за Освальдом захлопнется дверь для секхе, я услышу грохот выбитой входной дверищи.

Напомню, кее-ци открывают двери головой. У них очень крепкий череп. А у каскадерш — особенно крепкий. Иногда они на него падают — и хоть бы хны!

Девушки кее-ци очень решительные особы. Особенно если их мама в свое время очень хотела себе сыночка-другого и закопала яйца в холодном тенечке под сосенкой, а потом какие-то придурки-лесорубы срубили дерево, чтоб им пусто было. Уверена — Хина из таких. Подобное тянется к подобному, как говорил великий грек… или англичанин… здесь я сомневаюсь, но я почти стопроцентно уверена, сказано это было на латыни.

На Хину я вообще не подумала. Я решила, что это Крейг почему-то вернулся на два часа раньше запланированного.

Поэтому вместо того, чтобы достать из шкафа футон, я запихнула Освальда в шкаф, а сама пошла встречать хозяина как всякая добропорядочная секхе. И морально подготавливать Крейга к тому, что в доме завелся Освальд…

Знаете, что Хина сказала первым делом?

— Ой! — зачирикала она, — Привет, мюмюмюсечка, лапушка, прелесть какая! Я и не знала, что Крейг любит секхе! Он сказал мне, что можно покормить в любое время, но…

…но фраза «можешь зайти ко мне покормить секхе» с языка кее-ци переводится примерно так же, как с человеческого «ну, ты можешь остаться на чашечку кофе» которую говорят после удачного свидания часа этак в три ночи. В подъезде. Приоткрыв входную дверь и непринужденно поправляя растрепавшуюся прическу.

Я была ошеломлена и обескуражена, потому что это было ну очень неожиданное явление. То есть… женщина? В доме? В этом доме?!

Я ожидала ее, но я не была к ней готова. Она была как… сессия? Говорят, сколько бы ты не готовился, первые зачеты все равно как снег на голову. Или как дедлайн. Вроде бы до него еще недели три, а потом оказывается, что завтра крайний срок, так что ад начинается прямо сейчас.

Я не была уверена, говорить ли мне, что я вообще-то разумная, или я этим Крейгу всю личную жизнь разрушу, но чем дольше я слушала Хину, тем больше мне хотелось эту самую личную жизнь грохнуть специально, чтобы эта женщина вымелась отсюда вместе со своей наивной жизнерадостностью и попытками меня приласкать.

Кому вообще нужна жена, которая новостей не смотрит, и не знает самую скандальную секхе Цеери-ки в лицо?

Мое гнездо! Я пришла сюда первой! Какого черта ты перетаскиваешь лежанку для гостей? Ты тут что, хозяйка?! Вот ведь охамевшее создание! Да с каких пор Крейг вообще стал таким неосторожным, что раздает намеки любой дамочке, готовой его услышать? Кто тот дебил, что дал тебе адрес, стерва?

Со мной впервые сюсюкались, как с домашним зверьком, и ровно столько же считались, и я начинала понимать, почему мой кот иногда ни с того ни с сего пытается перегрызть мне лодыжку или запястье.

Крейг мог бы и предупредить, вообще-то. Меня предупредить, что она припрется, — я бы спряталась куда-нибудь; ее предупредить, что в этом доме живет его ассистентка гуманоидной расы, которая…

Я задохнулась от возмущения на полумысли. Меня погладили хвостом по голове. Я попятилась: сейчас еще лапками с во-о-от такими когтищами прижмут к груди и буду я затискана… ну, не насмерть, конечно, но все равно неприятно.

Я мысленно поклялась купить коту вкусняшек и никогда, никогда больше не брать его поперек живота и не тащить на кровать гладить против воли. Какой у меня, оказывается, терпеливый кот, медаль ему на грудь!

И почему я не Мико? Мико бы не позволила с собой так обращаться!

Я уже совсем было решилась на каминг аут, но тут поняла, что у Хины нет спасительной бусинки переводчика в ушной… дырке. (У динозавров не бывает ушных раковин, поэтому, мне кажется, формулировка «в ухе» в данном случае будет неправильной) Так что бы я там не говорила, самая адекватная реакция, которую я от нее дождусь — это умиление. Можно спеть — тогда меня примут за певчую птичку. В разговоре кее-ци используют сложную жестикуляцию, в которой участуют лапы, хвост и движения головой и шеей, так что даже настрой я переводчик на трансляцию вовне, у меня бы не получилось сказать хоть что-то осмысленное. У меня хвоста нет, пять пальцев на руках вместо шести, и шея недостаточно длинная… а только звуковой ряд ничего не даст.

Я хихикнула, полностью осознав всю абсурдность ситуации, и меня немного отпустило.

Из книг и фильмов я помнила несколько способов доказать свою разумность. В одной стыковались два космических корабля и люди демонстрировали друг другу красоту математических формул, лучших произведений искусства и своих идеальных тел. Но там основную роль в определении разумности все-таки сыграли жутко сложные в проектировании и постройке корабли, а не тела. И вообще, это был рассказ про то, что во Вселенной разумными становятся только человекоподобные существа, а передо мной стоит динозавриха, так что этот способ не пойдет.

Часто в такого рода вещах использовалась теорема Пифагора. Вообще это логично: математика универсальна. Счетные системы могут зависеть от числа пальцев и фаланг пальцев, но сама по себе математика от формы тела математика не зависит. И это, пожалуй, подошло бы, окажись передо мной существо, получившее чуть больше образования, чем школа и техникум.

Ну, и если бы я ее помнила еще. Кажется, надо рисовать прямоугольный треугольник и квадраты на сторонах, потому что у Пифагора есть равные во все стороны штаны… Стыдно признаться, но, вообще-то я спала на математике гораздо больше, чем слушала учителя.

Мне вообще нечем гордиться в этом плане. У меня-то за плечами насчитывалась только незаконченная школа и та сомнительная заочка, куда я раз в полгода отсылала экзаменационные бланки. Крейг устроил меня туда по знакомству…

Я стратегически отступила в дверь для секхе.

Я не знала, что мне делать, и не хотела ничего делать.

Я рассудила, что Хина отлично справится и сама. Если она захочет остаться — пусть; если захочет что-то украсть, то я легко ее опознаю по надбровным гребням. Главное, чтобы она не захотела меня съесть, но это вряд ли.

Я вернулась в свою комнату. Совсем забыла про Освальда! А он никуда не делся. Разве что из шкафа, судя по всему, давно вышел, и поднялся мне навстречу с компьютерного стула.

— На тебе лица нет. Что случилось, Тань? Там грабитель? Мне позвонить в полицию?

Единственный человек в мире, который может выговорить мое имя правильно — это Освальд. Я не знаю, почему так. Даже Мико предпочитает делить мое имя на иероглифы и произносить по слогам, потому что так круче; но я не хочу звучать круто, я хочу звучать правильно.

Освальд произносит мое имя совсем по-русски. Он даже склоняет его. Хоть на свете уже давным-давно не существует наций, а человеческий язык — это дикая синтетическая смесь всех подряд языков, Освальд не ошибается.

Имя — магическая штука. Без всяких сомнений, магическая. Раз! И все уже не так страшно, и вовсе даже глупо переживать из-за такой ерунды.

— Не надо полицию, — нервно хихикнула я, — это просто невеста Крейга пришла. Она думает, что я домашний зверек.

— Ну, объясни ей, что это не так. В чем проблема-то?

Я покачала головой.

— Ты же был на том процессе. Я и есть домашний зверек, разве нет? И у нее нет переводчика.

— Пфе! Тань, это твой дар: находить общий язык со всеми. Что на тебя нашло? Я могу одолжить ей свой.

— Мне надоело его искать? — Предположила я, — Мне это не нужно. Зачем? Вариант, да. А как?

Освальд присвистнул.

— Да ты ревнуешь! Ревнуешь же, а? Столько твердила про материнский инстинкт Крейга, так и знал, что это неспроста! Слушай, тебе просто необходим период подросткового бунта. Что она, стандартный переводчик класса В не узнает, если ей его под нос сунуть?

— Мне выкрасить волосы в зеленый? Ну, мало ли, вдруг не узнает…

Глупость, конечно. Это в моем мире зеленые волосы казались бунтарством. Здесь даже замена всех частей тела на кибер-импланты не кажется чем-то из ряда вон. Разве что на отсталых патриархальных планетах, но Освальд всегда был космополитом, поэтому не заметил скрытой в вопросе агрессии.

— А ты этого хочешь? Может, тебе и пойдет, — Освальд укоризненно покачал головой и потянулся за смартфоном, — а еще я могу просто позвонить Крейгу.

— Не-а, не особо, — я с сомнением посмотрела на экран смартфона: Освальд, похоже, колол им орехи или гвозди забивал, — Он когда в зале, звонки не слышит…

— Тогда сбеги! — Освальд вдохновленно взмахнул руками и смартфон обреченно полетел на землю.

Для бедняжки это, похоже, давно уже вошло в привычку. На то месиво, в которое Освальд превратил теоретически абсолютно небьющееся стекло, было больно смотреть. По нему будто трактор проехал… или правда проехал. Не один раз.

Освальд поднял его, отряхнул.

— Надо бы стекло поменять… — протянул он в задумчивости точно с теми же интонациями, с которыми говорил это еще два года назад; экрану с тех пор стало только хуже, — я отправлю ему смску, что ты со мной. Он будет очень переживать…

Или неплохо проведет время. Но Освальдов вариант мне нравился больше.

В чем-то он был прав: я ревновала, ревновала, как ребенок ревнует отца к невесть откуда возникшей женщине, которая, чисто теоретически, может однажды стать и мачехой. И желание сбежать — всего лишь закономерный итог этой ревности. Последнее средство: посмотри на меня, пожалуйста, обрати внимание, найди, позаботься, забудь о ней, гоняйся за мной! Явление того же порядка, что и детсадовское «а вот я умру, и они будут плакать и жалеть!»

Дети вырастают — и проигрывают, потому что их больше не надо защищать. Нельзя вечно быть ребенком. Полагаясь на обаяние секхе, однажды становишься для кого-то настоящей секхе.

Пора войти в фазу подросткового бунта и эволюционировать в человека, Освальд прав.

— Получается, футон расстилать не надо? — Растерянно спросила я, все еще колеблясь.

Освальда перекосило.

— Я похож на суицидника? Сейчас же бежим! Прямо через окно!

— А… Собраться?

Освальд оглянулся, поправил очки, подвинул компьютерный стул и стремительно, я и пикнуть не успела, оторвал от дверного косяка часы. Сунул мне в руки.

— Собралась! Уходим! Ногами шевели, за дверью — голодный динозавр!

Стекло он тоже выбил стулом. Рюкзак подхватил не глядя — как будто за нами и правда кто-то гнался, и промедление смерти подобно. Освальд всегда умел увлечь: не только статьями, но и собственным примером.

Жизнь раз за разом рушится с хрустальным звоном. Из осколков можно собрать «Вечность» или «Приключения».

Из осколков можно собрать что угодно, кроме целого стекла, за которое я платила бешеные тыщи за квадратный метр! Правда, об этом я подумала гораздо позже. А тогда оконное стекло между мной и внешним миром и впрямь казалось совершенно лишним.

Освальд часто действует интуитивно — и оказывается прав. Жаль, что у меня другой дар.

Я порядком устала договариваться.

Иногда хочется просто… сбежать.