Эхо древних рун

ГЛАВА 6

Так вот, я наткнулся на эту историю, записанную в двенадцатом веке, но, вероятно, передававшуюся из уст в уста многими поколениями до того…

Мия вполуха слушала, как Алун расписывал в красках свою последнюю находку в старинной рукописи, которая была замурована в стене бывшего монастыря, находящегося где-то недалеко от Валлийской марки.[6] Он вечно выдумывал подобные истории, — она и относилась к ним просто как к фантазиям. Но миссия Алуна в жизни состояла в том, чтобы доказать, что эти люди действительно существовали. Он верил в их реальность — начиная с короля Артура и рыцарей Круглого стола, — однако Мия сомневалась, что ему когда-нибудь удастся найти достаточно доказательств хотя бы для одной из своих теорий.

— …а на манускрипте имелась гораздо более древняя надпись, которая была соскоблена, но обнаружилась, когда мы применили инфракрасную рефлектографию. Речь там, кажется, идет о валлийке, которую ночью похитила мифическая хищная птица — хебог — и за которую требуют выкуп…

Обычно ей нравилось слушать его очаровательный валлийский акцент, напоминавший об отце, но сегодня ее занимали другие мысли, и она снова потеряла нить рассказа. Только что звонил профессор Маттссон, сообщив, что на раскопки дали добро. Он сказал, что два раза ездил в Берч Торп и, когда потеплело, обнаружил новые свидетельства пребывания там викингов.

«Я привез нескольких своих студентов — я говорил вам, что преподаю на полставки? — и мы немного прогулялись по полю, — сказал он ей. — Ну, это, конечно, не настоящая прогулка по полю, поскольку на самом деле там нет пахотной площади, но я уверен, вы понимаете, что я имею в виду. В вашем саду».

Мия понимала. Группа людей методично осматривала ее землю, ища предметы, которые могли бы иметь археологическую ценность.

«И что же вы нашли?»

«Снова черепки, остатки ткацкого станка, костяной рыболовный крючок и тому подобное. Все — эпохи викингов или, возможно, чуть позже».

«Интересно. Наверное, мне следовало бы самой посмотреть, но, честно говоря, мне это и в голову не приходило. Для меня это всегда был бабушкин летний домик, а не возможное место раскопок».

Маттссон рассмеялся.

«Понятно. Но у меня ощущение будущей удачи. Будем уповать, что нынешнее лето принесет нам отличные находки».

Мия тоже на это надеялась, потому что, если этого не произойдет, она попусту поставит под угрозу свои отношения с Чарльзом.

— Ты меня слушаешь? — голос Алуна прервал ее мысли.

— А? Ой, извини… Я немного отвлеклась. Пожалуйста, повтори еще раз. Обещаю, я буду внимательна.

— Да ладно, подождет. Ну-ка, скажи лучше, что тебя тревожит? У тебя был совершенно отсутствующий вид.

Мия вздохнула:

— Да нет, не хочу вываливать на тебя свои заботы.

Они с Алуном — хорошие друзья, но это было все же слишком личное.

Они подружились, когда он обнаружил, что она сносно говорит на валлийском — перенятом у отца, — но это не означало, что она могла обременять его своими проблемами с Чарльзом.

Он толкнул ее плечом.

— Давай выкладывай. Малыш Чарли ведет себя как задница? Хочешь, я приеду и разберусь с ним?

Мия рассмеялась. Идея была смехотворной — маленький ботан Алун против крепкого регбиста Чарльза. Итог встречи не вызывал сомнений и определенно не помог бы ее затруднительному положению.

— Нет, дело не в нем. Во мне, правда-правда.

— Что, ты ведешь себя как задница? Верится с трудом. — Алун фыркнул, перехватив ее притворно свирепый взгляд.

— Ну хорошо, только обещай держать язык за зубами.

— А когда было по-другому? Я — как та рыба, даже если возьмут за жабры.

Мия знала, что так и есть. Поэтому она рассказала ему и о наследстве, и о том, что Чарльз хочет, чтобы она продала Берч Торп; о кольце и профессоре Маттссоне — участие Бергера она опустила, поскольку оно было минимальным, — и утренний разговор с начальницей.

— Она говорит, что я могу взять трехмесячный неоплачиваемый отпуск, но Чарльз ведь полезет в бутылку. Я имею в виду, я пробуду в Швеции несколько недель или даже месяцев, а потом, почему, собственно, я не хочу продавать… — Она замолчала и отпила большой глоток белого вина с содовой из своего бокала. — Я… я просто не знаю, как ему сказать.

— Хм, я, кажется, понимаю почему. — Алун уставился в свое пиво, задумчиво пожевывая губу. — Задачка. Думаю, лучший способ — это прямо сказать об этом. — Он с сомнением посмотрел на нее. — Ты ведь уже все решила, верно? Я имею в виду, это не обсуждается?

— Пожалуй, нет, — вздохнула Мия и посмотрела на кольцо. После той встречи с Бергером ей казалось, что змейка пытается заманить ее обратно в Швецию. Наваждение какое-то — она безотвязно грезила о Берч Торпе, о викингах, о кораблях и… Совершенная нелепость, но она просто знала, что должна это сделать. — Послушай, я понимаю, что выгляжу эгоисткой и нужно было сперва обсудить с Чарльзом, но все это кажется таким… правильным. Как оно должно быть. Ты веришь в судьбу? Вот это что такое.

Алун кивнул:

— Да, конечно. Что ж, если это твоя судьба, дерзай!

— Вот так просто?

— Ага.

Может быть, все действительно было так просто.

В полдень всем пленникам дали по куску лепешки, немного солонины и кусочки сушеной трески — столько же, сколько и команде. Хлеб был вкусным, и мясо аппетитным, хотя рыба пованивала, и ее пришлось долго разжевывать. Чтобы запить трапезу, по кругу передали кувшин с водой, и хотя Кери заметила, что гребцы вместо воды пили эль, это ее не обеспокоило. В конце концов, те много работали, и она испытала облегчение, когда вообще дали что-то поесть. Сначала она думала, что, возможно, пленников будут мучить голодом, чтобы привести к покорности.

Не то чтобы она ожидала, что кто-то из ее собратьев-трэллов доставит новым хозяевам много хлопот. Примерно половину составляли молодые женщины, все они были напуганы и благоговели перед похитителями. Остальные — десяти-пятнадцатилетние мальчики-подростки, и ни один из них не был достаточно силен, чтобы даже подумать о сопротивлении норвежцам, несмотря на кипящее негодование, которое проявлялось в угрюмых выражениях лиц и сердитых, бросаемых украдкой взглядах. Что касается ее самой, то она не была настолько безрассудна, чтобы надеяться избежать судьбы. Даже если бы она была достаточно сильной пловчихой, чтобы прыгнуть за борт и плыть к берегу, она была уверена, что кто-нибудь — даже сам Хокр — прыгнул бы в воду за ней. Нет, ей придется ждать и молиться, чтобы ее брат отправился по их следу, и побыстрее. Только бы Брин не забыл имя ее похитителя.

Едва они успели поесть, как поднялся ветер, и огромный парус натянулся до предела. Большинство людей заснули почти мгновенно, хотя Хокр проследил за тем, чтобы несколько человек бодрствовали и были начеку, в то время как сам он продолжал рулить. Однако Кери не могла успокоиться и сидела, вперяясь взглядом в неизвестность, гадая, какой отныне станет ее жизнь. Будет ли ее хозяин добрым или жестоким? В какое место они направляются? Судя по солнцу, они двигались к северу, а она слышала, что земли там дикие и холодные. Кери вздрогнула.

«Пожалуйста, Господи, защити меня, как, я знаю, только Ты можешь, — безмолвно молилась она. — Избавь меня от этих скандинавов и скорее пошли брата нам на помощь. Аминь».

Темнело, когда они высадились на маленьком пустынном скалистом острове; часть команды занялась приготовлением ужина на открытом огне, в то время как другие загнали своих новых рабов на пологий выступ большой скалы.

— Оставайтесь на месте и не двигайтесь, — приказали им, и никто не сделал попытки протестовать.

Пленники опустились на землю, дрожа от холода, промокшие насквозь от соленых морских брызг.

— Прикройтесь, — неприветливый человек положил рядом с ними стопку одеял. — Приказ Хокра.

Кери обошлась своим собственным одеялом, хотя оно было немного влажным, в то время как остальные чуть не подрались, расхватывая рухлядь в надежде пополнить свои скудные одеяния и устроиться поудобнее, — застигнутые врасплох ночью, как и она, несчастные могли кутаться только в нижние рубахи. По крайней мере, они были на сухом пятачке, куда не доставал ветер, за что большинство были чрезвычайно благодарны. Непрестанно бурлящее море в конце концов заставило даже гибкое и податливое суденышко Хокра нырять вверх и вниз; многие деревенские чувствовали дурноту, и хотя Кери до сих пор лишь слегка подташнивало, она тоже была счастлива оказаться на твердой земле. Закрыв глаза, она позволила своим мыслям плыть по течению…

— Вот, съешь это.

Взглянув вверх, она увидела Хокра, который протягивал ей миску и еще один сухарь, и от удивления вскочила на ноги.

— Что? Я… Спасибо, но разве не я должна тебе прислуживать? — Она не смогла сдержать нотки сарказма в своем голосе.

— На это будет время позже, — улыбнулся он.

Улыбка смягчила строгое выражение его лица, ставшего вдруг очень приятным. В эту минуту он показался ей одним из ангелов, про которых рассказывал деревенский священник, — весь в золоте и блеске, с глазами голубыми, как само небо. Кери в замешательстве покачала головой.

— Я тебя не понимаю, — пробормотала она и опустилась на землю, не в силах стоять на ногах.

— В этом нет необходимости. Просто знай — тебе нечего бояться, если ты будешь делать то, что тебе велят, и держать язык за зубами.

Когда он отошел к костру, где сидели его людьми, она взмолилась, чтобы сказанное им оказалось правдой.

Хокон проснулся от удара в живот. Все еще в полусне, он потянулся за мечом, чтобы защититься, но понял, что меча у него нет, он не викинг и лежит на диване в гостиной, а не на дне драккара.

— Что за?.. Линнея?

Он моргнул и нос к носу увидал озорные глаза шестилетней дочери. Она хихикнула и ткнула его под дых.

— Сам сказал, что будешь смотреть футбол, а сам спал, — ты соврал, папочка? Можно я вместо тебя посмотрю мультики? Пожалуйста, папочка, ну пожалуйста!

— Действуй.

Он сел и потер лицо. Боже, он так устал.

Чтобы справляться с Линнеей одному, требовалось изрядное напряжение. Не потому, что она была трудным ребенком, но потому, что он чувствовал, что должен что-то делать, как-то ее воспитывать, а не позволять ей с утра до вечера сидеть перед телевизором или за глупыми играми вроде «Нинтендо».

Он знал, что усердствует за двоих. Его бывшая жена София была весьма беззаботной матерью, не обременявшей дисциплиной ни себя, ни девочку. Занятая собой, она предпочитала наслаждаться жизнью, а не проявлять родительскую строгость. Ее эгоизм и привычка сорить деньгами были одной из причин, по которой он развелся с ней. И понятно, если Линнея играла в компьютерные игры, она не докучала Софии, и это замечательным образом устраивало обеих. Но не Хокона — его это чертовски раздражало.

— Как она вообще сможет серьезно относиться к школе и домашним заданиям, если ты вечно позволяешь ей делать все что заблагорассудится? Как она справится с реальной жизнью? — спросил он Софию, когда в очередной раз обнаружил, что дочь в пижаме прилипла к экрану, а не ждет отца одетой и готовой провести с ним двухнедельные каникулы. — Она этим целыми днями занимается?

— Да ладно тебе, остынь, Хокон! Она еще маленькая; пусть позабавится, пока не началась взрослая морока. Что в этом такого? — София отмахнулась от его тревоги, но, расспросив Линнею, Хокон понял, что бывшая жена вообще не думает о потребностях ребенка, а только о своих собственных.

— Мама всегда занята со своими друзьями и почти никогда не бывает дома, — сообщила ему Линнея. — У нее нет времени водить меня в парк, как у тебя, но она покупает мне много новых игр, чтобы я не скучала. Хочешь посмотреть? У меня есть одна замечательная, с единорогами…

Хокон не стал смотреть. Вместо этого он повел дочь на большую игровую площадку в соседний парк, а потом они поехали кататься на велосипеде. Он научил ее кататься в прошлом году, и теперь у нее здорово получалось, она могла проехать пару километров не останавливаясь и не хныча. Но дело в том, что дети не умолкают ни на секунду, — и шквалы вопросов изматывали его. Тем не менее кто-то должен был объяснить Линнее, что жизнь состоит не только из игровых приставок и велосипедов, и похоже, эту работу придется делать ему.

Его мобильный звякнул, и он открыл сообщения.

Плз оставь Л еще на пару дней мне нужно уехать из города у меня завтра вых. С

Хокон уставился на экран. Такое случалось все чаще и чаще, и хотя он не имел ничего против того, чтобы провести с Линнеей лишний день — совсем наоборот, — он не мог вот так с бухты барахты взять незапланированный отпуск, когда ему того хотелось. Найти няню за короткое время тоже было почти нереально, но София, похоже, не принимала это во внимание. По правде сказать, она никогда особо ничего не планировала, когда дело касалось и ее самой, и тем более не думала о том, как ее экспромты сказываются на жизни других.

София работала в бутике модной одежды в Старом городе Стокгольма, но поскольку магазинчик принадлежал ее матери, бесконечные отпуска и отгулы сходили ей с рук. Ее кругом были друзья-мультимиллионеры, для которых под настроение слетать в Париж на выходные было парой пустяков. При богатых родителях ей никогда не приходилось думать о деньгах, и даже выйдя замуж, она продолжала рассчитывать главным образом на отцовский кошелек, а не на мужнину зарплату. Поначалу ее капризная, веселая натура казалась глотком свежего воздуха, и Хокону нравилась ее непосредственность, но вскоре это начало раздражать. По временам ему требовалось четко планировать дела заранее, но это стало невозможным.

Он начал понимать, что София не заинтересована в том, чтобы стоять на собственных ногах, пока «дорогой папочка» готов брать на себя дочкины траты; Хокона же так воспитывали, чтобы быть независимым и не полагаться ни на кого, кроме себя, так что ее позиция была для него своего рода кощунством, и в конце концов он не выдержал. К сожалению, к тому времени София забеременела — случайно, конечно, — и Хокон попытался спасти их брак ради ребенка. Он надеялся, что материнство сделает жену более зрелой и ответственной, но вскоре разуверился в таком исходе, и после этого пути назад уже не было.

Только на один день, — написал он в ответ. — Во вторник я еду в Лунд, так что тебе придется забрать ее из школы. Х.

На всякий случай он поговорит с матерью лучшей подруги Линнеи. Она помогла ему выкрутиться в прошлый раз и часто работала «аварийкой». Но так не должно быть. Почему София не может поставить Линнею на первое место? Или хотя бы иногда думать о Хоконе?

Разозлившись, он встал и направился на кухню сварить кофе. Соглашение об опеке позволяло ему проводить с дочкой только каждый второй выходной, однако он должен был бороться с Софией за полную опеку — она явно не могла должным образом заботиться о ребенке. Но что он мог предложить? Иногда случалось работать дни напролет, так что девочку, если она в это время была у него, приходилось пристраивать и перекидывать от одних знакомых к другим. Вот почему он согласился, чтобы она большую часть времени проводила с матерью, и все уверяли его, что для Линнеи так будет лучше. Но если мать не воспринимает свою роль всерьез?

По крайней мере, на данный момент он позаботился о том, чтобы его выходные с дочкой были свободны от работы и они проводили их вместе. Но, черт возьми, он хотел защитить ее от небрежного воспитания Софии. И он хотел, чтобы с ним дочь все время была в безопасности.

Хокр наблюдал за миниатюрной женщиной — своей пленницей. Она тихо сидела, созерцая бескрайнее море и близкую береговую линию, и не жаловалась. До сих пор ее не укачивало, и непонятно почему он был доволен этим. Он не хотел, чтобы она страдала — из-за него. Совершенно нелепая мысль.

Конечно, она страдала. Она была в его власти и, вероятно, напугана до смерти, хотя и не показывала виду. Он восхищался упрямым наклоном ее подбородка, блеском ярких глаз и бесстрашием ответов. Нет, она, может, и маленькая, но у нее есть дух. И он уважал это.

В тот момент, когда он увидал ее, он понял, что заберет ее с собой, но никоим образом не мог сделать ее рабыней. Нет, она была знатного рода, ценностью, и кто-то будет готов заплатить за нее выкуп, он был уверен. А пока…

А пока ему придется защищать ее, без сомнения, от самого себя и от всех остальных мужчин вокруг. Потому что было в ней что-то невероятно привлекательное — эти прекрасные глаза, обрамленные густыми темными ресницами, эти великолепные вьющиеся волосы, ниспадающие до талии, эта маленькая ладная фигурка. Глядя на нее, соблазнились бы даже сами боги. Или те святые, о которых говорили христиане — да, он слышал, как пришельцы говорили об Иисусе, но не видел необходимости добавлять еще одного бога к тем, кому поклонялся, — и он определенно не был святым. Как он только что доказал, став викингом.

Тролли забрали Рагнхильд!

Что случилось с этой женщиной? Почему она не может довольствоваться тем, что у них есть? Быть счастливой?

Так было не всегда.

Их первый год вместе был хорошим — они смеялись и любили, усердно трудились, чтобы увеличить размер поселения и улучшить условия для всех, кто там жил, и они, казалось, разделяли одни и те же мечты и цели. Им удалось добиться процветания собственного селенья, но затем случилась беда, и их первый ребенок — маленький мальчик — прожил всего несколько дней. Рагнхильд была безутешна, но Хокр принял его смерть как судьбу и сказал жене, что они молоды и у них будет еще много детей.

Были принесены жертвы богам, и они сделали еще попытку, но все изменилось после того, как она родила второго ребенка, на этот раз девочку. Это были трудные роды, и Хокр, как мог, сочувствовал и поддерживал жену, пока она выздоравливала, но были и другие факторы, на которые он не мог повлиять. Пережитое превратило Рагнхильд в суровую, вспыльчивую гарпию.

Теперь он горько сожалел, что женился на ней. Возможно, она по-прежнему была красавицей, но больше ничего не осталось от прежней женщины. Ничего.

Язык ее стал острее, чем его боевой топор, и всякий раз он должен был очень постараться, чтобы найти способ заставить ее замолчать. Если у нее было свое мнение, она высказывала его, не заботясь о его недовольстве. Она не боялась его гнева, потому что у нее было пятеро братьев, которые отомстили бы за малейший ущерб, нанесенный ей, и она знала это. Кроме того, женщин не бьют — это не позволено порядочному мужчине.

Все, чего он хотел, — это чтобы она была довольна. Боги, неужели я прошу слишком многого?

Он снова взглянул на пленницу. Рагнхильд могла бы поучиться у кельтской женщины, как стоически принимать удары судьбы. Леди Керидвен, возможно, и обладает великим духом, но он готов поспорить на что угодно, что она никогда не будет намеренно жестокой и жадной, несмотря ни на что.