Эхо древних рун

ГЛАВА 14

Когда Мия проснулась, в комнате было гораздо теплее, чем накануне. Услышав движение на кухне, она догадалась, что Хокон, должно быть, подбросил в печь несколько поленьев и жар распространился вверх. Быстро одевшись, она спустилась вниз и нашла своего гостя на веранде с чашкой кофе и тарелкой мюсли с простоквашей и фруктами.

— Доброе утро. Выглядит омерзительно полезным, — прокомментировала она с улыбкой. Простокваша, или филмйолк, была разновидностью кислого или ферментированного молока, напоминающего йогурт, или его исландский вариант скюр, который недавно стал популярен в Великобритании, и это была главная составляющая шведского завтрака. Мия любила его только с большим количеством сахара, что как бы противоречило его назначению. — Ты не будешь возражать, если я вместо этого съем немного твоего чудесного хлеба? Обещаю, что сегодня куплю тебе новую буханку.

— Доброе утро. Конечно, угощайся, если не хочешь наполняться клетчаткой.

— Этим я могу позавтракать и в Англии. Здесь, в Швеции, мне нравится есть вкусный хлеб и выпечку. Плохо, я знаю.

— Иногда забавно быть плохим. — Он улыбнулся ей, и у нее внутри словно брызнуло и зашипело шампанское.

Неужели она вообразила двусмысленность? Нет, он, вероятно, не имел в виду ничего такого. Боже, что с ней происходит? Она вкладывала в его слова и действия то, чего там просто не было.

Сразу же после завтрака Хокон собрался уходить. Когда он взялся за ручку двери, зазвонил его мобильный, и она услышала, как он сказал, закрывая дверь: «Привет, милая, как дела?» Она чувствовала себя еще более глупо, чем раньше. Все было так, как она и подозревала: у него есть жена или девушка.

«А у меня — парень», — твердо сказала она себе, ополаскивая посуду. Так почему же вообще у нее в голове возникал этот вопрос?

Съездив наскоро в супермаркет, Мия продолжила помогать Хокону на раскопе, который они вчера начали. Они изрядно подвинулись, но в грунте не было ничего особенно интересного, по крайней мере в верхних слоях.

— Я думаю здесь еще немного углубиться, просто чтобы убедиться, что мы не тратим впустую время, — сказал он. — А ты как думаешь? Результаты геофизики как будто показали угол строения, но, возможно, оно довольно глубоко внизу.

— Конечно, хорошая мысль. — Мия задумалась — не следовало ли ей самой эту мысль сформулировать, как предполагаемому соруководителю раскопок и все такое, — но попыталась сделать вид, что думала примерно о том же самом.

— Так, я начну. — Он кивнул в сторону раскопа: — Вон там планшет с миллиметровкой и бумага с карандашами, если они тебе понадобятся.

— Что? Ах да. — Мия запоздало вспомнила, что по ходу работы должна делать чертежи и подробные рисунки, чтобы фиксировать ход раскопок. — Я… гм, не думала, что это необходимо, так как мы еще ничего не нашли.

— Все в порядке. — Он улыбнулся. — Просто решил на всякий случай упомянуть об этом.

Она не была уверена, проверяет ли он ее, поэтому лишь кивнула в ответ и повернулась, чтобы совком продолжить снимать землю слой за слоем. Прошли годы с тех пор, как она делала это в последний раз, но навык легко восстанавливался.

Между ними повисло неловкое молчание, и Мия почувствовала необходимость завязать разговор.

— Так как же ты оказался на работе в Швеции? Я имею в виду, ты же норвежец. — Возможно, она была любопытной, но вопрос вроде был довольно безобидным.

— Мама шведка, поэтому я много времени проводил в Смоланде с бабушкой и дедушкой. Мама и папа дипломаты, а я учился в школе-интернате. — Он пожал плечами. — На короткие каникулы не было смысла ехать на Дальний Восток. Когда пришло время выбирать магистратуру, дед умер, а бабушку устроили в дом престарелых. Я решил поступить в шведский университет в Лунде, чтобы навещать ее по выходным. А потом встретил свою жену, начал работать в музее и вроде как остался там.

— Понимаю. — Значит, утром он разговаривал с женой. Мия глубоко вздохнула. Что ж, хорошо. Гораздо лучше, если в доме с ней будет жить женатый мужчина. Менее неловко. Не так ли?

— А ты? Ты же говорила, что у тебя тоже мать-шведка, верно?

— О да, а мой отец был англичанином. Ну, на самом деле валлийцем. Он… умер несколько лет назад. От рака.

Это был ужасный удар, и в тот момент Мия нуждалась в Элин больше, чем когда-либо. Возможно, именно поэтому ей так не хотелось сейчас расставаться с Берч Торпом. Это было ее убежище, ее надежная гавань, единственное место, где можно было переждать любое жизненное ненастье.

— Сочувствую; должно быть, тебе было тяжело. — Взгляд Хокона был искренним и успокаивающим.

Мия кивнула.

— Да, так оно и было. — Но ей не хотелось думать об этом, поэтому она принялась рассказывать разные смешные истории из своей жизни, пока они продолжали работать совками.

Незадолго до полудня Хокон издал возглас:

— Эгей, что это такое?! Посмотри-ка, что я нашел.

Он взял маленькую щеточку и начал бережно очищать предмет, который держал между большим и указательным пальцами. Когда он протянул его Мие, она чуть не ахнула.

— О, как красиво! Нательный золотой крестик! — Осторожно держа пальцами, она повернула его, и он замерцал на солнце, которого не видел почти тысячу лет. Вглядевшись внимательнее, она совсем разволновалась: — Но это не викинги, а кельты. Очевидно, христианский. Видишь круг позади креста? Это типично кельтская форма, ошибиться невозможно.

Он кивнул.

— Да, я знаю. Вероятно, привезен в качестве товара или, может быть, результат набега.

— Интересно, как он оказался здесь. Это не похоже на большой дом, обитатели которого владели подобными прекрасными вещами. И я не вижу, чтобы он был сломан, так что его не потеряли. — Даже петля в верхней части крестика, куда продевался веревочный или кожаный шнурок, была цела. Мия подняла его вверх, к свету, и ощутила странный толчок изнутри, неистовый порыв чувства, подобный лютой тоске. Она торопливо вдохнула, сбитая с толку этим ощущением. Крестик казался знакомым, как и кольцо со змейкой, которое она носила, и ей очень не хотелось выпускать его из рук. Она нахмурилась от таких глупых мыслей и бесцеремонно шлепнула его обратно в ладонь Хокона.

Он удивленно поглядел на нее.

— Что случилось?

— Ничего… Я просто… Нет, ничего.

— Нет, скажи. — Он пригвоздил ее своим голубым взглядом, и что-то заставило ее выпалить правду:

— Мне показалось, что я видела его раньше! Как если бы… он был моим. — Она покачала головой. — Нет, нелепость какая! Он пролежал в земле тысячу лет.

Хокон задумался.

— Возможно, и не такая уж нелепость. Ваша семья связана с этим местом бог знает как долго. Помнишь, мы вчера говорили о реинкарнации? Даже если и не вещь сама по себе, а какое-то глубоко укоренившееся воспоминание о том, что он принадлежал семье, каким-то образом перешло к тебе.

— Ты действительно так считаешь? — Мию удивила эта мысль: никогда раньше она не думала, что такое возможно.

— Почему бы и нет? Есть много вещей, которых мы не понимаем. Это может быть некая генетическая особенность, и, вероятно, когда-нибудь ученые смогут это объяснить.

— А может быть, просто моя фантазия. Давайте зарегистрируем его и рассмотрим получше, когда он будет как следует очищен.

— Хорошо. Однако я хочу, чтобы это сделала ты, как эксперт-хранитель экспедиции.

— Если ты настаиваешь… — Мия знала, что ей будет трудно находиться рядом с крестиком и не алкать его. Лучше было бы сразу отправить его в музей для очистки.

Когда остальные, возбужденно галдя, столпились вокруг них, чтобы полюбоваться находкой, ей пришлось сдержаться, чтобы снова не потянуться за ним. Он мой! Эта мысль эхом отозвалась в мозгу, но она подавила ее. Даже если бы крестик принадлежал кому-то из ее пращуров, сейчас она не имела на него прав. Вообще никаких.

Шли дни. Кери и новые рабы привыкли к обыденному распорядку, которому следовало поселение Хокра, как если бы всегда были его частью. Им выдали верхнюю одежду из грубой шерстяной ткани, а мальчикам еще и штаны, которые, хоть и изрядно поношенные, вполне годились на такой случай. Не было смысла пытаться бежать — им дали понять, что наказание, если тебя поймают, будет настолько ужасающим, что впору будет пожалеть, что не умер, — и все, казалось, приняли свою судьбу с хладнокровием, на какое только были способны. В речах односельчан, с которыми она говорила, слышались смирение и готовность терпеть, хотя некоторые из молодых людей все еще выказывали упрямство, когда хозяина не было поблизости. На Кадока, который сможет их выкупить, была их единственная надежда, но никто не ждал перемен раньше весны.

Кери не сказала им, что, со слов Хокра, выкуп примут только за нее. Будет время взглянуть правде в глаза, когда они доживут до такого дня. Кроме того, она была полна решимости убедить Кадока заплатить за всех, даже если ему придется для этого залезть в долги. По крайней мере, пленников здесь сносно кормили, хоть еда и была однообразной — в основном ячменная каша. Но дома они ели примерно то же самое, и никто не жаловался.

У каждого раба был свой урок, и хотя Хокр ясно дал понять, что с ней будут обращаться по-другому, Кери не протестовала, когда леди Рагнхильд приказала ей помогать чесать шерсть, прясть и ткать.

— Ты обязана заниматься и этим тоже, но не забывай присматривать за моей дочерью, — сказала Рагнхильд таким тоном, будто это было наименьшее, что Кери могла бы сделать. — Хотя та все равно большую часть времени просто сидит и смотрит в пространство.

Это была неправда, по крайней мере, так больше не было. Кери и Йорун сблизились, и малышка повсюду следовала за ней. Она чаще оживлялась, проявляя интерес ко всему, что делала наставница. Странные звуки продолжались, но она, казалось, не страдала при этом, как прежде.

— А кто ходил за ней раньше? — Кери осмелилась задать этот вопрос, пока они вместе с Эйсе сортировали шерсть по типу волокна и цвету, а затем чесали ее, прежде чем отправить на ткацкий станок. У местных овец шерсть состояла из двух слоев, причем волокна с внешней стороны были длиннее и грубее и поэтому больше подходили для создания основы. Внутренний слой был намного тоньше и использовался для утка. Расчесав, шерсть скручивали в непрерывную нить. Кери привыкла управляться с веретеном, так что ей это было не в диковинку — она была быстрой и опытной пряхой.

— Никто. Как я уже тебе говорила, она в основном просто бродила одна. — Взгляд Эйсе метнулся по углам хижины, словно она хотела убедиться, что никто больше не подслушивает разговор. — Люди думают, что это дело рук троллей. Что ее испортило колдовство, трольдом. Поэтому они не хотят иметь с ней ничего общего.

— Ты тоже в это веришь? — Кери изумленно уставилась на нее. Но ведь не может же быть, чтобы тролли существовали? Дьявол, возможно, приложил руку к глухоте Йорун, но вообще Кери сомневалась, что здесь замешано волшебство. — И в любом случае это не заразно, так ведь?

Эйсе пожала плечами:

— Возможно, и нет, но я уже пыталась достучаться до нее раньше, а она не хотела даже смотреть на меня. Хотя, похоже, к тебе привязалась. Ты, сдается, умеешь ладить с детьми.

— Они мне, конечно, нравятся. — Кери снова подумала о своем нареченном, который умер, лишив ее радости материнства.

Она бы любила собственных детей, и как раз перед тем, как уехать в соседнюю деревню, Кадок намекнул, что нашел ей нового мужа. Кери была счастлива известию, она так долго этого ждала… Но теперь… Даже если предположить, что за нее заплатят выкуп, захочет ли тот человек взять в жены заложницу скандинавов? Скорее всего, нет. А это означало, что у нее, возможно, вообще никогда не будет детей. Девушка сглотнула слезы, решив не думать об этом сейчас.

Что касается Йорун, Кери догадывалась, что той не хватало тепла и кого-то, кто бы искренне о ней заботился. Действительно, кроме Кери, никто к ней не прикасался, и теперь стало понятно почему. Хотя Хокр, казалось, время от времени замечал дочь и пытался относиться к ней по-доброму, но в основном он был занят другими делами. И было ясно, что Йорун немного побаивалась отца, возможно из-за его роста и грозного, хмурого взгляда. Будь у Кери такая возможность, она попросила бы его улыбаться дочери почаще: вдруг поможет.

Она ежедневно продолжала учить Йорун новым словам, и они вдвоем осваивали общение с помощью мимики и жестов. Она также старалась, чтобы вместе с ней Йорун выполняла любую порученную работу, Кери показывала, что нужно делать, и, как правило, девочку это занимало и радовало.

— Она никогда раньше не хотела делать ничего подобного, — заметила однажды Эйсе, когда Йорун сидела на полу и чесала шерсть с выражением большой сосредоточенности на лице. — Всякий раз, когда мы пытались учить ее, она просто бросала шерсть на пол и кричала на нас.

— Я рада, что хоть что-то изменила в ее жизни, — сказала Кери. — Хотя я уверена, что в конце концов она бы этому научилась. Рано или поздно ей стало бы скучно просто бесцельно бродить по селению.

— Хм, я не совсем уверена… Но зато я вижу, что ты хорошо умеешь обращаться с ткацким станком. — Эйсе одобрительно посмотрела на Кери. — Получается красиво и ровно. — Они ткали вместе, так как для использования вертикального ткацкого станка требовались две пары рук.

Кери улыбнулась и взялась за ткацкий нож — тупое приспособление из железа, хотя их также делали из дерева или кости, — прибивать нити друг к другу, чтобы образовалась прямая линия.

— Я думаю, это работа, которую нужно уметь выполнять везде, и дома я много ткала.

При слове «дом» она каждый раз чувствовала острый прилив тоски, но, цепляясь за надежду быть выкупленной, понимала, что глупо отчаиваться раньше времени. И хотя леди Рагнхильд была требовательной и непростой в общении, здесь было не так уж плохо. В том, что это в немалой степени связано с хозяином деревни, Кери не хотела признаваться даже самой себе, но она всегда явственно осознавала его присутствие. Хотя они и не виделись часто, всякий раз, когда их пути пересекались, Хокр останавливался, чтобы спросить, как у нее дела, и тотчас на его губах появлялась улыбка, так привлекавшая ее. Кери ловила себя на том, что с нетерпением ждет их кратких встреч, и провела немало времени, грезя о сверкающих голубых глазах. Это было абсолютно бессмысленно — и, вероятно, безумно, учитывая, как он обошелся с ее людьми, — но она ничего не могла с собой поделать, и, в конце концов, что плохого в том, чтобы мечтать?

Она наклонилась вперед, чтобы поправить один из грузиков ткацкого станка, который слегка сдвинулся в сторону. При этом движении крестик на шнурке, скрывавшийся под платьем, скользнул наружу и засверкал в свете, проникающем через дверь. По чистому невезению — или так казалось Кери — именно в этот момент в хижину вошла Рагнхильд посмотреть на их работу. Ее глаза сузились.

— Что это на тебе надето? Только не говори мне, что ты одна из тех дурочек, которые поклоняются христианскому богу!

Сжав в горсти маленький золотой крестик, Кери оглянулась.

— В моей стране все христиане. Уже несколько веков.

Рагнхильд должна это знать: другие рабы не делали секрета из своих убеждений. Кери прятала свой крестик только потому, что он был сделан из драгоценного металла.

Рагнхильд протянула руку.

— Отдай его мне. Такие вещи здесь не допускаются. И не пытайся сказать мне, что он застрял, или я его сниму сама.

Не оставалось ничего другого, как отдать крестик. Кери считала, что ей сделали одолжение, позволив хотя бы сохранить материнское кольцо. Крестик, хоть и стоил дорого, не имел для нее особого значения, и она была уверена, что всегда сможет купить другой, когда вернется домой. Рагнхильд взяла драгоценную вещицу и вышла на улицу. Кери подумала, что хозяйка добавит крестик к своему списку ценных вещей, но та направилась прямо к ближайшему ручью и бросила крестик в воду, плюнув вслед.

В углу, где сидела Эйсе, послышалось сдавленное изумленное «а-ах». Кери же только вздохнула: неужели злости Рагнхильд не будет конца?

Промелькнула мысль, не попытаться ли поискать крестик, но ручей тек быстро, а кроме того, Рагнхильд, вероятно, будет следить за ней, чтобы пресечь любые попытки вернуть утерянное. Пусть будет как будет.

Хокр был очень занят молотьбой, сенокосом и остальными осенними делами, и почти ничто не обходилось без его участия. Он считал, что сидеть и смотреть, как трудятся другие, было бы зазорно, да и скучно. Нередко, сделав перерыв, он обходил свои владения, чтобы окинуть хозяйским взором все, что происходит вокруг, а если надо, то и помочь. Не было ничего необычного в тем, что на пути время от времени ему встречалась Керидвен, и при виде ее он всегда улыбался. Она же по-прежнему была немного сдержанна в его обществе, но тоже застенчиво улыбалась в ответ, когда он спрашивал, как у нее дела.

Однако сегодня все было по-другому.

— Ярл Хокр. — Девушка, коротко кивнув, прошла мимо, даже не взглянув на него.

— Постой! — Это слово вырвалось у него прежде, чем он успел подумать, и прозвучало гораздо резче, чем он того хотел. Когда она остановилась и медленно, глядя исподлобья, обернулась, он шагнул к ней и мягко поинтересовался: — Керидвен, что томит тебя? Что-то случилось?

— Нет.

Он недоверчиво оглядел ее.

— Расскажи мне.

— Ничего особенного. — Кери тряхнула головой. — Просто твоя жена кое-что отняла у меня, и я… Она не имеет права. То есть, конечно, имеет, поскольку считает, что я пленница, но я чувствую себя оскорбленной, униженной. Я… я ненавижу это место!

Он увидел слезы на ее ресницах, но она быстро сморгнула их. Она была гордой, эта женщина, и мужественной, но как ей, должно быть, трудно смириться с пленом, помня о своем прежнем высоком положении — хозяйки в деревне брата. Теперь она была ничем, никем. И это была его вина. Он отбросил эту мысль и сосредоточился на том единственном, что можно исправить в данный момент.

— Что забрала Рагнхильд?

— Шейную цепочку с золотым крестиком. Честно говоря, я даже забыла, что он на мне. Но она бросила его в ручей и облила презрением мою веру. — Керидвен подняла на него гневный взгляд. — Я не принижаю ваших богов, хотя они кажутся мне жестокими, если требуют жертвоприношений и кровопролития. Мой Бог говорит о мире, любви и согласии между людьми. А ваши даже не могут договориться между собой, судя по тому, что я слышала.

Хокр поднял брови.

— Да, кое-что ты узнала, однако явно недостаточно. Лично я не понимаю, как ваш Бог, сын простого плотника, может что-то сделать, чтобы помочь вам, но если вы хотите верить в Него, это ваше дело. Мои боги, может, и требовательные, но разве ты не замечала, что в жизни нет ничего бесплатного, так почему же они должны помогать нам, людям, если мы не даем им что-то взамен?

Керидвен вздохнула:

— Допустим, это и так, но единственное, чего требует мой Бог, — это любовь к жизни и вера в Него. Никаких ненужных убийств. И более того: мы должны подставить другую щеку, если нас кто-то ударит.

Хокр фыркнул:

— Вот уж этого ты от меня не дождешься! Если кто-нибудь окажется настолько глуп, чтобы ударить меня, я непременно нанесу ему ответный удар. Чего хорошего в том, что ты позволяешь другим бить тебя безнаказанно? — Он решительно не понимал такой идеи. Это было нелепо.

— Почему это не удивляет меня? — пробормотала она.

Его губы непроизвольно растянулись в улыбке.

— Я думаю, нам придется согласиться с тем, что у каждого из нас есть своя правда. Я бы с радостью молился и вашему Богу тоже, но это было бы крайне безрассудно с моей стороны. Однако от имени своих богов я обещаю тебе минимальное количество кровопролития. Я не верю в пустышку, а живым нужно есть, и я практичный человек, Керидвен. Что касается моей жены, не думаю, что ее действительно волнует, во что ты веришь. Как ты, должно быть, заметила, она просто любит, чтобы в каждом вопросе последнее слово всегда оставалось за ней.

О да, все живущие здесь знали: Рагнхильд всегда высказывала свои взгляды.

— Так куда именно она бросила твой крестик?

— Не имеет значения. Он, вероятно, уже на полпути к озеру или лежит на дне ручья. Ей, главное, было напомнить мне, что я всего лишь пленница.

Хокр положил руки на плечи девушки, и та невольно подняла на него свои сияющие светло-серые глаза.

— Нет, Керидвен, ты не пленница, ты заложница. Это огромная разница, поверь мне. А теперь иди и молись своему Богу, чтобы Он помог мне найти твой крест и дал тебе терпение дождаться, когда брат согласится заплатить за твое освобождение.

Настала очередь Кери фыркнуть.

— Я не думаю, что Господь заботится о таких пустяках, как моя цепочка, но я, конечно, буду молиться об освобождении. Доброго дня, ярл Хокр.

Он постоял, глядя, как она спешит прочь, а затем зашагал к ручью. Поскольку рабовладение и добыча заложников были повсеместно распространены, он, хоть и сочувствуя ее отчаянию, мог не принимать в расчет чувство вины, которое испытывал, захватив в плен Кери и ее односельчан. Всегда могло случиться обратное, если он и его люди не смогут защитить себя; так жил весь мир. Но гнев на Рагнхильд за ее излишнюю злобу по отношению к Керидвен заставлял Хокра искать крест до победного конца.

Через два дня после стычки Кери с Рагнхильд Эйсе вошла в ткацкую хижину и, взяв девушку за руку, что-то вложила ей в ладонь.

— Спрячь хорошенько, — чуть слышно прошептала она, — и никому не говори.

Форма крестика была безошибочно узнаваема на ощупь, и Кери ахнула, сжав его.

— Спасибо тебе! Но… как?..

— Ярл Хокр тайно отдал его мне и велел передать тебе. Сказал, что, когда мыл руки, случайно заметил, как крестик сверкает на солнце на дне ручья. Но хозяйка не должна его увидеть, иначе у всех нас будут неприятности, включая его.

— Еще раз спасибо тебе за доброту. То есть вам обоим.

Кери была тронута почти до слез. Старая служанка рисковала навлечь на себя гнев Рагнхильд из-за заложницы, а это было не так уж и мало. А что касается ярла, действительно ли случайно тот наткнулся на цепочку? Слишком уж странное совпадение. В любом случае, как ее похититель, он проявлял к ней явно излишнее участие.

— Нехорошо это было — то, что она сделала, — пробормотала Эйсе и протянула девушке большие ножницы. — Быстро спрячь крестик, пока никого нет.

Кери выкопала ножницами небольшое углубление в земляном полу возле стены, где почва была не так плотно утрамбована. Положив крест в ямку, она засыпала его землей и притоптала сверху.

— Теперь никто ничего не узнает. — Она вытерла ножницы о подол и вернула их Эйсе.

— Хорошо. Это будет наш секрет. Заберешь, когда будешь уходить отсюда.

Это был здравый совет, которому Кери намеревалась последовать. И она искренне поблагодарит ярла при первой же встрече. Он был ее врагом, но она не могла его ненавидеть.