Братство. ДМБ 1996

Глава 4

— Видел такого? — спросил следак, внимательно глядя на Шустрого.

Снимок взял я и присмотрелся к мужику в костюме. Здесь он выглядит важно, в рубашке, с фотокамерой на груди и значком «Press», который болтался на синем шнурке. Тот самый, видать, значок, который он нам показывал.

— А должен? — я перевернул снимок и прочитал, что написано сзади.

«Янис Плаудис». Нам он не представлялся и вообще пытался строить из себя русского, тем более, акцент у него был не особо сильный, хоть и заметный, говорил на русском он отлично. Но когда случайно произнёс, что латыш, Самовар сразу спросил: «Латышский стрелок?»

В шутку, конечно, но нам вдруг стало не смешно, мы переглянулись и решили проверить ту сумку. Ну а дальше — дело техники. Если бы не это — стрелял бы он нас дальше.

И всё же, как следак на нас вышел? Левых рядом тогда не было, только наш взвод, а в живых из него остались только мы всемером из Тихоборска. Да, кто-то из погибших мог сказать, что нашли снайпера, а он выпрыгнул с гранатой из окна, как тогда было принято говорить в таких случаях. Ещё кто-то мог это увидеть или найти тело.

Но тут ключевое — докажи. Если будем сами стоять на своём, уедет следователь с пустыми руками. Иначе будет так, будто тот снайпер достал нас из могилы.

Поэтому надо делать так, как договорились тогда — не видели, не слышали, не знаем. Если сочинять — подловит на неточностях, вдруг кто сказал про гранату.

— А ты-то почему отвечаешь? — Ерёмин посмотрел на меня исподлобья.

— А что, мои показания не нужны? — я усмехнулся. — Я в твоём списке разве не значусь? Ну проверь — Старицкий.

Всё равно бы он ко мне пришёл, а я не хочу, чтобы он беспокоил отца. Следак нахмурился, но полез в записную книжку, а я зыркнул в сторону опавшего Шустрого.

Лишь бы ничего не сказанул. Должен понимать, чем это чревато.

Потому что, если это всплывёт, нам никогда не поверят.

— А, Старицкий, я к тебе после хотел идти, — Ерёмин засмеялся. — Ну, значит, не придётся тащиться к тебе. Остальных, может, выдернете ко мне? Ваш взвод, ну и кто с других подразделений служил и здесь живёт.

— Мы всех и не знаем, — я передал снимок Шустрому. — В курсе только, что в десанте был парень из параллельного класса, но он погиб. И ещё в пятой роте был мой сосед, но он раньше вернулся, по ранению.

— Самострел? — следак хитро посмотрел на меня.

— А мне-то откуда знать? Там пули отовсюду летели.

Вообще-то да, тот тип сам стрелял себе в ногу, чтобы его комиссовали, и это обсуждали, потому что он стрельнул не туда, куда нужно. Не суть, пусть следак сам выясняет.

— Других не знаем, там не пересекались, — продолжил я. — Так-то много кто возвращался.

— Ну, вообще-то, да, вы же махра, пехота, а остальные здесь из других родов войск, — следак посмотрел на Шустрого. — Ну? А ты видел?

— Не видел, — Шустрый вернул снимок на стол.

— Вообще, никаких иностранцев не видали? — Ерёмин закинул фотку в кожаную папку.

— Видали. Комиссии ОБСЕ постоянно крутились, — сказал я. — Там какие-то французы сидели, платочками носы закрывали. И немец был, он с нами сигаретами делился.

— Негры ещё были у дудаевцев, — вспомнил Шустрый. — Ходили с автоматами. Но это наёмники, типа, им баксами платили. Арабы были всякие, ещё какие-то афганцы приехали. Туда кто только не ездил.

— Много кто был, — подтвердил я. — А что этому журналисту дома не сиделось?

— Репортаж делал, — следователь достал пачку «Балканской звезды» из кармана и посмотрел на Шустрого. Тот кивнул и бросил ему коробок спичек. — О нарушении прав человека.

— Во как, — я хмыкнул. — Там много кто туда приезжал, расследовать это, чтобы потом по телевизору показать. Нарушение прав человека, говоришь? Вот только нас-то они за людей не считали, представь себе, майор.

— Там вообще история была — у меня тётка до войны в Грозном жила, — вспомнил Шустрый. — Квартиру продала за копейки, да и то сбежала до того, как заплатили, а то грозили убить. Сейчас в деревне живёт.

— И к чему это? — следак нахмурился и подкурил сигарету.

— Так пришла она в Москве в офис каких-то правозащитников, — он подумал и добавил с усмешкой: — левозащитников, в натуре. И типа, спрашивает, разве не полагается компенсация за это? В суд, может, подать, обещали же возместить. А те ей ответили — так это же вы на них напали, зачем вам помогать? Беженцам с Кавказа надо помогать, а не вам. Вот так-то. Будто тётка моя нападала. И будто она не беженец.

Шустрый нагло взял сигаретку из пачки следака.

Тот внимательно на нас посмотрел. Взгляд немного изменился, стал чуть спокойнее. Но всё же… что-то в нём было недоброе, хитрое, выпытывающее.

— Ну, слушайте, парни, — сказал Ерёмин спокойнее. — Давайте по чесноку. Ну, сами понимаете, спустили нам сверху разнарядку, собрали группу для расследования таких преступлений. Ну а типчик этот, — он ткнул пальцем в папку, — в Латвии при Союзе жил. Спортсмен, биатлонист, но свалил за бугор в Англию, когда сборная на соревнования выезжала. А сейчас модно стало приезжать оттуда и всех учить, как жить правильно.

— Вот по ящику показывают таких постоянно, — закивал Шустрый.

— Ну, убили его, это все понимают, — Ерёмин откинулся чуть назад, прислонившись спиной к стене. — Был я сам в Грозном весной, ещё там когда наши стояли, поспрашивал. Потом, когда вывод войск был, не до этого стало, а сейчас снова вспомнили. Но тут уж поймите, работать надо.

— Кто же спорит, — произнёс я, изучая его.

— Тут же, понимаете, никого за это подтягивать не будут, война же всё-таки шла. Может, его шальной пулей задело или осколком? Или вообще боевики расстреляли. Никто же вас не винит. Но знать надо. Может, он вообще шпионил? Тогда даже награду дадут, что такого шпиона замочили. Я же знаю, пацаны, через что вы там прошли. Сам в командировки ездил, пару раз обстреляли. И вот, вы вернулись, молодые, здоровые, вся жизнь впереди.

Ерёмин заулыбался.

— А что там было — там и осталось. Просто, чтобы совесть очистить, чтобы родственники уже похоронили его и успокоились. Ну, намекните, где там трупак его может лежать, я отпишу, что убит боевиками, и забудем на этом. Пусть англичане сами потом с Ичкерией договариваются, раз вась-вась друг с другом, чтобы тело им вернули. А я уже домой, наконец, уеду.

Говорил он так складно, спокойно, на равных, без напора, как было поначалу. Как хороший приятель, который хочет помочь.

И я бы купился, будь мне двадцать лет.

Но не сейчас.

Сейчас-то я вижу, чего он добивается — чтобы раскололились. Я наклонился вперёд и ощутимо ткнул Шустрого ногой под столом, чтобы молчал. А то по лицу видно, что он поверил и был готов сказать.

— Если бы знали — подсказали, товарищ майор, — произнёс я таким же доверительным голосом. — Но пойми — война там шла, мёртвых там немерено было. Даже те, кто Афган прошёл, охренели. И рассматривать, кто там валяется, нам было некогда. Самим бы выжить.

— Ладно, — следак полез в карман и достал пейджер, чтобы проверить сообщение. — Если что — вызову повесткой, под протокол показания дадите, — он поднялся.

— Не вопрос, — я кивнул.

Но ведь этот следователь обойдёт всех. Царевич не сдаст, Газон тем более, ну а Самовар достаточно умный, чтобы распознать такую манипуляцию. А вот Шопена или Халяву следак разговорить может.

В любом случае, я хотел всех повидать, вот и это повод хороший.

— А чё ты так, Старый, всполошился? — Шустрый потёр ногу под столом. — Пинаешься ещё.

— Да ты будто сказать ему хотел. Ты пойми, Шустрый, это он хитрил, чтобы ты сказал. Думаешь, есть им дело, снайпер он или нет? Им сверху спустили, вот и будут действовать, лишь бы крайнего найти. А за что этого «журналиста» порешили — ему вообще до лампочки. А даже если и нет — до лампочки прокурору будет и судье за компанию. Молчать надо, Борька.

— Ну, лады, — Шустрый замолчал, глядя на календарь, висящий на холодильнике. — Мляха, надо пацанов предупредить. А то разведёт, признаются.

— Да. Будем разбираться. Пошли, чего сидеть.

В городе не так много участников той войны. Всех мы не знаем, и, быть может, следак решит поговорить со всеми, раз уж приехал. И он точно подключит местных оперов, у военного следака есть такое право.

Но пусть говорит, а мы придумаем, что с этим делать.

Мы разделились. Шопена в общаге я не застал, Шустрый приходил к Самовару, но квартира была пуста, а соседи сказали, что его увезли в больницу. Зато я дозвонился до Царевича и Газона, предложил вечером пересечься, обсудить ситуацию. Ну а где жил Халява, мы не знали, но явно не с отцом.

Пока ездил, осмотрел город, нашёл свою старую школу по памяти, рынок, где кипела жизнь, увидел возводимый торговый центр неподалёку от железнодорожного общежития, и вокзал, от которого я вчера уехал. Днём потеплело, вчерашний снег размело ветром, можно было даже расстегнуть куртку.

Да, это тот самый город девяностых, из которого я уезжал. Ничего не изменилось, да и измениться не могло, я же не был здесь с 96-го сам. Но всё равно, всё вокруг выглядит в новинку, ведь другие-то города за столько лет менялись, и я к этим изменениям привык.

Здесь нет полчищ самокатов и курьеров, машинами такси управляют бомбилы или небольшие конторки, а не одна огромная фирма, работающая по всей стране.

Повсюду обменные пункты и менялы, особенно в центре. У меня картонная табличка с сегодняшним курсом валют — пять с половиной тысяч за доллар. Но здесь все цены в тысячах, деноминации ещё не было. Так что доллары надо будет брать, пока дёшево.

Заметил, что ещё нет киосков с шаурмой, но много других киосков, где можно купить шоколадку, жвачку с вкладышем или пивко. Вообще нет супермаркетов и минимаркетов, ещё не распробовали такой формат, и нужно по старинке просить продавщицу, чтобы принесла и взвесила. Много магазинов с бухлом, и многое из этого — контрафакт, который разливали по бутылкам в разных подвалах.

Машины — старые советские, новенькие «восьмёрки» и «девятки», достаточно много иномарок, среди которых доминируют японские праворульки и побитые европейки. Хотя я пару раз видел БМВ и даже «Мерс», наверняка или бандиты, или богатые коммерсанты.

Если честно, местную братву я знал не особо. Слышал какие-то имена, но никогда с ними не пересекался.

Непривычно пока здесь, но долго привыкать не придётся. Я же когда-то жил в этом времени, освоюсь быстро. Просто надо привыкнуть, что сейчас ничего не купишь с карточки. У нас и банкомат-то всего один или два в городе, нужно носить наличные. И покупать всё нужно будет по старинке, в магазине, а не в интернете, хотя что-то редкое можно выписать по почте.

Ещё одна проблема — мобильная связь очень дорогая, и сами трубки стоят от тысячи баксов, ещё и тарифы грабительские, с посекундной тарификацией. Нужно заранее обговаривать, где и когда ты будешь, чтобы не разминуться.

Надо будет купить всем хотя бы пейджеры. И жетонов нужно будет набрать для таксофонов — телефонов-автоматов в городе много, и не все работают через специальные карточки. Связь между нами важна.

Царевич пришёл к нам сразу после работы, в центр города, как мы и договорились.

— Надо к Халяве зайти, — сказал я, пожимая ему руку. Осторожно, а то мизинец правой перебинтован. — Знаешь, где его искать?

— Сейчас ещё рано, сам понимаешь. Похавать пока можно, — Царевич показал в сторону и поправил красный вязаный шарф под курткой. — Там столовка хорошая, недорогая.

Мы встретились на городской площади, недалеко от памятника Ленину. Указывал Ильич прямо на здание городской администрации, рядом с которой стояли дорогие джипы и прочие иномарки.

С другой стороны была почта и переговорный пункт, ещё дальше располагался Тихоборский ГОВД, рядом с которым стояли серые «уазики» и «жиги» с надписью «Милиция». Один экипаж только что приехал, два ППСника тащили в здание сопротивляющегося мужика, который громко что-то орал пьяным голосом.

Мимо нас прошла толпа школьников, сейчас как раз закончилась вторая смена в ближайшей школе. У одного на ранце был Король Лев и надпись «Dino», у пары человек — чёрные пакеты с книжками, а толстый пацан с красными щеками нёс старый советский дипломат.

Мы зашли в небольшую столовку, где стояли столы, покрытые липкими скатертями. Помещение просторное, а в центре пусто, чтобы вечером можно было устраивать танцы. На отдельном столике стоял двухкассетный магнитофон, из которого Буйнов пел песню про московский пустой бамбук.

— Вот как Аверин и говорил, — заметил Царевич, когда выслушал рассказ про следователя.

Мы особо не шиковали, купили несколько пирожков с капустой, по тарелке гречки с котлеткой и компот. Было ещё картофельное пюре, но его брать опасно — там часто было вчерашнее или позавчерашнее. Котлетки оказались ничего, правда, риса и хлеба в них было не меньше, чем мяса. Зато компот отличный.

— Если он ничего не найдёт, — тихо сказал я, — придётся ему уезжать.

— Но вообще… — Руслан покачал головой. — Вот тот гад снайперил, пацанов убивал, а виноваты мы можем оказаться. Вот как так?

— Вот и надо отбиваться, Руся, — я посмотрел на парней. — Ещё увидите, пацаны, справимся. Но надо всех собрать и понять, что дальше.

Мы закончили ужин, вышли на улицу и отправились туда, где можно найти Халяву. Темнело, стало холоднее, но несмотря на это в одном дворе пацаны играли в футбол. От очередного удара мяч полетел в нашу сторону.

— Ща! — Царевич оживился и побежал наперехват.

Бац! Мяч от удара ногой полетел, но не назад на поле, а наискосок, совсем не в ту сторону.

— Тьфу ты, блин! — Царевич хлопнул себя по бедру. — Это ж надо было так опрофаниться.

— Ну всё, Царёк, — Шустрый покачал головой. — Это залёт, тебя все дворовые пацаны теперь засмеют. Придётся тебе из города уезжать, чтобы не позориться.

— Да иди ты, Борька, — Руслан отмахнулся. — Достал. Чё не застёгнутый опять? Простынешь.

— Ну ты как мамка моя стал, — пробурчал Боря, застёгивая дублёнку.

Шли дальше, компанией, поэтому нас не задевали, но многие внимательно нас осматривали. Центр города достаточно криминальный, особенно в вечернее время, поэтому группки молодёжи всегда шли толпой. До одиночек могли докопаться.

Ну а впереди было одно из модных мест Тихоборска — ночной клуб «Сибиряк». Ну, ночной клуб — сказано громко, по факту это был бывший дом культуры, который раньше держал химкомбинат, но потом избавился от ненужного актива. Теперь в этих просторных помещениях устраивали танцы и пили, как не в себя.

Здесь часто бывали коммерсанты и братки, которые искали, кого можно снять на ночь, но совсем авторитеты сюда не ходили. Ну и местная золотая молодёжь иногда бывала здесь, хотя развлечений для них было предостаточно: в городе были дорогие рестораны и кабаки, ну и казино, правда, неофициальное.

Ну и сюда заглядывал Слава Халява, Владислав Бакунин, один.

Казалось бы, что у сына директора крупного химкомбината, у богатого мажора, которому с детства ни в чём не отказывали, может быть общего с простыми ребятами?

Мы с Царевичем родились в рабочих семьях, Шопен рос в детдоме, Шустрый и Газон — в колхозе и до армии жили в сельской местности.

А отец Халявы и в советское время был директором химкомбината, и в новое время тоже не потерялся, умудрившись в приватизацию оставить предприятие за собой.

Слава снимал все сливки от такого положения: в советское время отдыхал в лучших пионерских лагерях, а в начале 90-х, когда стал постарше, тусил в Москве и часто выезжал за бугор. Жил, ни в чём себе не отказывая.

Вот чего его прозвали Халявой — всё ему в жизни доставалось на халяву, от отца.

Отец пытался дать ему образование, потом пытался затащить его в бизнес, но Слава познакомился с каким-то мошенником на пьянке и чуть не пролюбил кусок бизнеса отца.

Вот батя Славика психанул и решил отправить отпрыска в армию, думая, что хоть там он чему-то научится и станет серьёзнее.

Не знал батя Славы, что будет война, и Халява поедет прямиком туда. Уже в январе 95-го, когда до Бакунина-старшего дошли новости, куда действительно попал его сын, он, конечно, попытался его вытащить. Но тут уже сработали его недруги, мешали, требовали отдать часть предприятия за это.

Но у Халявы оказался какой-то внутренний стержень, что остальным казалось невозможным. В начале он выглядел как хлюпик, который вот-вот расплачется, и когда были в учебке, он не блистал. Когда нас вводили в Грозный, многие думали, что он сломается сразу, в первый же день. Но нет, он это пережил. Другие ломались, а он выдержал.

А когда у отца, наконец, появилась возможность перевести сына, то тут… Слава отказался и честно провёл с нами остаток времени до самого дембеля.

Не хотел нас бросать, посчитав это предательством, и сделал всё, чтобы остаться. К тому времени он прикипел к нам, и, несмотря на свой временами очень сложный характер, стал полноценным участником нашей команды.

Да, мы все были разными, и в обычной жизни никогда бы не пересеклись. Но так уж вышло, что судьба нас свела тогда. И вернула меня сюда, чтобы и дальше всё так и оставалось.

Мне до сих пор снится, как Слава Халява тащил меня раненого на себе, в полной выкладке. Зубами скрипел, стонал от досады, но тащил через позиции врага. Иногда мы залегали, когда видели «духов». У него была возможность убежать, бросив меня, но он лежал рядом и ждал.

Благодаря ему я не потерял ногу, ведь он доставил меня к своим вовремя.

Разве это не стоит благодарности и помощи в ответ? Как по мне — стоит.

Уже совсем стемнело, когда мы подошли туда. Басы из клуба слышны издалека. У входа стояли машины, включая чёрный БМВ, на который с удивлением осматривались завсегдатаи. У входа курила толпа, доносился смех, кто-то на кого-то бычил, требовал «пояснить за базар».

Это всё молодёжь, наши ровесники, но я не чувствовал, что с ними на одной волне, даже тогда, когда мне было двадцать, ну и парни тоже. В какой-то момент казалось, будто мы вернулись совсем в другой мир, куда нас не звали.

Но зачем нас звать, мы и сами идём куда надо.

Вошли внутрь, и от шума чуть не оглохли. Хотя это ещё фойе, а не зал.

— Ай-яй-яй, Коко Джамбо, ай-яй-яй, — гремело откуда-то впереди.

Внутри пьяные. Кто-то до кого-то докапывался, девушки смеялись над сальными шутками парней. Какого-то пьяного мужика с разбитым носом выкидывала охрана. Его выпихнули на улицу, швырнув в спину куртку. Другой, ещё более пьяный, пытался драться, размахивая кулачками, но споткнулся и растянулся на полу, после чего выбросили и его.

— А весело здесь, — протянул Шустрый, разглядывая всё.

— Давай быстрее, — подпихнул его Царевич. — Мне завтра в ночь выходить, поспать надо хорошо успеть.

— Будто ты на работе всю ночь работаешь, а не дрыхнешь.

Мы дошли до гардероба, обычного, не изменившегося с советского времени. Сдали куртки бабушке в очках, которая невозмутимо читала книжку, несмотря на грохот. Я присмотрелся: «Горе от ума» Грибоедова.

Шустрый догадался надеть вместо тельняшки рубаху, Царевич всегда в ней ходил, когда не на работе. На мне только спортивный костюм, но это никого не смущало, все так ходили. Мы трезвые, охранники пропустили нас без вопросов.

А внутри столпотворение. Музыка ревела на всю катушку, толпа прыгала в ритм, хотя не все попадали. У барных стоек не протолкнуться, народ пил, как в последний раз.

— Итс э бьютифул лайф, о, о-о-о! — раздавалась музыка из колонок.

Диджей что-то нажимал на пульте, кто-то восторженно орал недалеко от меня. Под ногами катались пивные бутылки, кто-то разлил пиво. Стробоскопы с потолка светили в глаза. Пьяный парень на спор собирался выпить «Чёрной смерти» — водки в алюминиевой банке, на которой был нарисован череп.

— А чё, может, Халява подождёт? — спросил Шустрый, с усмешкой оглядываясь. — А мы тут позависаем, а? Смотри, какие девочки там сидят. Ты смотри, Старый! Руся, смотри, подмигивает…

— Успеешь оторваться, — сказал я. — Погнали.

Нам нужен второй зал, где стояла ещё охрана, не пуская посторонних. Танцпол находился в актовом зале, а вот этот закуток для особых гостей был на возвышенности, где раньше была сцена. Там были диваны, столики, за ними сидели девушки в платьях с блёстками и открытой спиной и мужики в костюмах, серьёзные, со стриженными под машинку головами, и золотыми цепями на шеях.

А за одним диваном собралась толпа каких-то мутных парней, которые дымили чем-то подозрительным.

— Куда? — путь мне преградил широкий бритоголовый охранник в чёрном костюме и с акустическим звуководом в ухе, скрученным, как провод от телефонной трубки.

— Поговорить с одним человеком. Со Славой Бакуниным.

— Отойди! — раздался окрик, и мы его услышали, несмотря на шум. — Ко мне это.

Я увидел, кто это кричал.

Вот и он, человек, который спас мне жизнь, хотя мог убежать. Ну а мне надо понять, как он тогда потерял свою, и вернуть ему должок.

Охранник отошёл, а мы пошли поговорить со старым боевым товарищем.

Казалось бы, что общего может быть у сына директора крупного химкомбината с простыми ребятами из рабочих семей?

Да почти ничего общего. Суть-то совсем не в этом. Он уже доказал, что за любым из нас пойдёт даже в ад. А наша задача — вытащить его, пока он сам не попал в свой собственный ад.