Братство. ДМБ 1996

Глава 15

Если бы мы тогда поймали Вадика сразу, разговор с ним был бы коротким. Ему бы он точно не понравился. Он прекрасно понимал, что это не первый его косяк и что в этот раз с ним будут разбираться иначе. Своя рота тоже бы его не прикрыла. Слишком серьёзный это был косяк, за такой на передке пощады можно было не ждать.

Поэтому встречи с нами он решил избежать любой ценой.

Свинтил, пока мы вытаскивали Самовара с минного поля под обстрелом «духов». Если бы сразу после этого Вадик попался нам по дороге, когда нам было плевать на все трибуналы, там бы он и остался.

Но Вадик схитрил. Естественно, он добрался до позиций намного раньше нас — его притащили туда с раненой ногой, хотя там, на минном поле, его даже не оцарапало.

Никто же не знал, что он натворил, вот и приняли его, вкололи, что полагается, и оперативно отправили в госпиталь. Гадить он нам не перестал и после этого — его эвакуировали на вертушке, как по заказу оказавшейся рядом, а тяжёлому Самовару пришлось ехать в кунге — в кузове раздолбанного грузовика.

Почему Вадик оказался ранен, мы узнали не сразу. Вообще, в таких случаях принято говорить «членовредительство», ну а мы говорили: «самострел». Хотя по факту именно в себя мало кто стреляет, ведь это легко обнаружить и за это сурово наказывают.

В таком деле есть нюанс — если выстрелить в упор, то это видно, так как на форме и теле остаются заметные следы от пороха. Если найдут такие следы — дисбат или срок после лечения обеспечены.

Поэтому те, кто решается на такое, чтобы свинтить с передка, договариваются с кем-то, чтобы изобразить боевое ранение. Мол, стрельни меня, сам же и утащи в санчасть. Ну и Вадик, прекрасно понимая, что мы с ним сделаем, заплатил кому-то из встреченных по пути знакомых, чтобы тот в него выстрелил, вот и оказался в части уже раненым. Учитывая, что вовсю шёл бой, попадание никого не удивило.

Хотя какое-то наказание он всё же получил: тот, кому он заплатил, облажался — прострелил ему колено.

Хотя почему облажался? Кто-то мог выстрелить именно туда специально, чтобы оставить Вадика без ноги. Его многие не любили, и только хитрость и везение спасали его от расправы. Ну и знакомства среди водителей, которые привозили ему разную мелкую и не всегда законную контрабанду, вот он и приторговывал тайком.

Ногу ему не отняли, спасли. Его вообще оперативно перевезли самолётом из Ханкалы аж в Москву, в госпиталь имени Бурденко. Впрочем, он хромает до сих пор, и нас избегает любой ценой даже на гражданке.

Вадик Митяев даже не сделал никакой попытки как-то объясниться с Самоваром, извиниться и помочь хотя бы деньгами. Так что даже хорошо, что до военной прокуратуры дошли обстоятельства его ранения. Ведь рано или поздно кто-нибудь из наших всё равно бы его достал.

Хотя мы все злились из-за произошедшего, но понимали, что стрельнешь гада — поедешь на зону. Но я думаю, что Газон мог бы однажды его пришить, просто нам об этом не говорил и подбирал удачный момент. Он же в братве, привык делать, как хочет.

Ещё эта история с медалью здорово всех выбесила — попался в растяжку по своей дурости, подставил парня, сделав инвалидом, ещё и бросил его там, а ему за это медаль.

Конечно, строго говоря, медаль ему совсем не за это. Слухи говорили, что в госпитале он попался журналистам, которые взяли у него душещипательное интервью, как он тащил на себе раненого однополчанина, ещё его увидел какой-то депутат, а может быть даже министр.

Кто-то вообще говорил, что Вадика в госпитале посетил Ельцин. Якобы президент ездил в госпиталь Бурденко во время летней предвыборной кампании, но мы в это не поверили. Мы не верили, что Ельцин в принципе мог отправиться по военным госпиталям, ведь думали, что его там кто-нибудь сразу придушит подушкой, несмотря на всю охрану.

В общем, суть той истории в том, что Вадик там кому-то удачно попался на глаза, что-то удачно соврал, и его захотели наградить.

Ну а мы в тот момент потеряли последние остатки веры в справедливость. Тем более, ему ещё платили пособие из-за ранения, а вот матери Самовара приходилось долго и муторно всё выпрашивать.

Конечно, подрыв Самовара не остался незамеченным. Приезжала следователь, полная женщина в погонах капитана, которая брала у нас показания. Большую часть времени она вздыхала, мол, жалко мальчика, а мы тогда думали, что ничего это не даст.

И всё же, результат появился. Военная прокуратура иногда работает быстро, особенно если надо наказать кого-то из нас, а иногда всё затягивается, особенно если пострадали мы.

Короче, прошло почти полгода, и в город явился Ерёмин. И вот его-то как раз могли отправить сюда расследовать именно этот случай. Искали наказание, нашли что-то из старого, и вручили. Работай, мол.

Возможно, следак явился к Вадику с нашими показаниями, их тогда официально давали Газон и Халява. И тогда Вадик, увидев их фамилии, вполне мог сказать, мол, эти-то вообще снайпера казнили, который журналистом представлялся.

Это мы и обсуждали с парнями, и на первый взгляд всё сходилось.

Такая натура была у Вадика.

Пока непонятно, откуда он это знал: видел ли, слышал, но на нашу беду рассказал он это Ерёмину, у которого это дело пропавшего журналиста находилось в работе, и на которое сам он явно махнул рукой, раз уж из Чечни вывели войска. А тут подвернулась такая удача, и он решил додавить, раз уж все фигуранты в этом городе.

И не смог только потому, что Вадик не давал показания и не выступал свидетелем. Пока ещё не выступал. Наверняка торговался, нутром почуяв, что следаку это дело очень важно. Ведь сам-то он не хотел нести ответственность за членовредительство, вот и пытался выбить себе условия получше, а то и отмазаться целиком.

Ну а Ерёмин мог вполне решить и нас засадить, и Вадика за самострел, раз ничего ему не предложил. Но сейчас всё поменялось.

А про Самовара они все забыли разом, следак даже ни разу не спросил про него…

По радио играла песня про мальчика-бродягу, а мы с парнями обсуждали наши догадки.

— Так где он живёт-то? — спросил Слава Халява, проезжая перекрёсток. — Кто-то говорил, что где-то со стороны реки.

— На Карла Маркса, — без раздумий сказал Шустрый. — Пятнадцатый дом.

— А ты откуда знаешь? — спросил Царевич, с удивлением посмотрев на него.

— Ну, видел. Говорю же, сопатку ему тогда разбил, как повидал. Это ещё ладно, Газон-то бы его вообще закопал, как они умеют. Под асфальт, — мрачно добавил Борька.

Раздался резкий трезвон. Халява вздрогнул от неожиданности, левой рукой достал из кармана куртки длинную трубку мобильного телефона, зубами вынул антенну и откинул нижнюю крышку с микрофоном.

Я уже и забыл, какие здоровенные тогда были трубки, хотя этот наверняка считается компактным. Надо бы обзавестись таким с первых доходов.

— О, покажь потом! — тут же оживился Шустрый.

— Алло, — проговорил Халява в трубку, игнорируя просьбы. — Здорово. Да, здесь, со мной, и чё? Да, передам. Ага, покеда.

И отключился. Сейчас же тарификация по секундам, цены в долларах, говорить дорого, все стараются закончить побыстрее.

— Газон звонил, — сказал Славик, убирая антенну телефона, — тебя искал, Старый. Встретиться хочет сегодня, через час, на виадуке. Говорит, что срочно.

— Ну, встречусь, без проблем, — согласился я.

— Ноу проблем, значит, — Халява положил обе руки на руль. — Вот только он говорит, что там ещё будет Налим. Не помню, правда, кто это.

— Потому что ты тогда бухой был, — заржал Шустрый.

— Я помню, — сказал я. — Бандит. Чего-то ему надо. Но встречусь.

Значит, встретились два хитреца: Вадик и Ерёмин, и хитрили друг с другом. Один не давал показания под бумагу, но другой может найти способ их выбить.

Правда, поговорить с Вадиком не вышло: у самого его дома что-то случилось — там стояло слишком много служебных машин.

— А чё там? — Халява всполошился, увидев мигалки.

— Аж ОМОН вызвали, — удивился Шустрый.

У старой сталинки стояло несколько служебных машин с мигалками, и тот автобус с ОМОНом, который мы видели у ГОВД. Рядом с тачками несколько оперов, пара экипажей ППС, омоновцы и даже начальство понаехало. Ещё и скорая появилась, и микроавтобус, рядом с которым стоял парень в кепке, настраивающий большую камеру.

Что-то прям показательное. Арест с помпой? Но где тогда тот, кого арестовывают?

И не связано ли это с нашим знакомым?

Ведь тогда бы сошлось кое-что ещё.

— Тормози возле него, Славик, — я показал на магазинчик через дорогу. — А то спрашивать начнут, что мы здесь забыли.

Я не просто так выбрал место. Пока ехали, я заметил опера Семёнова, он как раз шёл в тот круглосуточный магазинчик в соседнем доме, надвинув кепку на нос. Руки держал в карманах потёртой кожанки.

Так вот куда он уехал и больше не показывался. Наверное, связано с тем покушением, о котором говорили в новостях по радио.

БМВ плавно остановился у крыльца магазина, Халява заглушил двигатель.

— Скоро вернусь, — сказал я, открывая дверь. — Ждите.

Опер Семёнов сразу заметил меня и остановился. Нос у него красный от холода, кончики ушей тоже. Я подошёл к нему.

— Кого взяли? — спросил я.

— Никого, — неохотно пробурчал Семёнов. — Ушёл.

Он снял кепку, развернул тканевый тёплый отворот-ушки, чтобы хоть немного закрывало уши и затылок, и надел обратно.

— А не того ли снайпера-киллера ищите, который сегодня стрелял в кого-то? Вот по радио слышал только что.

— И почему ты так решил? — спросил он.

— ОМОН, — я показал на автобус. — У меня знакомый там, он говорил, что киллера приехали брать, да их по клубам и кабакам швыряют. Ну а здесь никаких клубов нет.

— Котелок у тебя варит, — опер скрестил руки, угрюмо глядя на меня. — Давай по чесноку. Если ты знал, кто киллер, но не сказал…

— Не знал. И давно не общался с ним, потому что он от нас бегал — товарища нашего сильно подставил. А вот сейчас ехал — в голове щёлкнуло, что он может быть с этим связан. И что-то думается мне, что это тот же самый человек, что и следаку про нас рассказывал. Митяев Вадим. Потому что он и там снайперил, и не неплохо. И здесь мог начать. А знакомства у него подходящие были.

Вадик там не расставался со своей СВД. И здесь, в мирной жизни, мог воспользоваться этими навыками. И если бы ещё была хорошая винтовка…

Старый опер кивнул, фамилию не переспросил. Значит, он спалился, его как-то узнали или кто-то сдал. К нему приехали домой, но он уже успел уйти.

Невовремя, конечно. Хотя как сказать — если бы в разгар нашей встречи явились менты, то мы бы никогда не отмазались. И нас точно пришили бы к этому делу.

Так что хоть какие-то радости.

— Глянешь одну штуку? — попросил Семёнов. — Ты как раз утром говорил, а я запомнил. Глянь, пока не увезли.

— А что там?

— Вещдок, глянь. Он его бросил, а сам свалил. Просто запомнил одну детальку.

Судя по всему, руководство решило брать снайпера с помпой перед журналистами, но хитрый Вадик ушёл, и я этому совсем не удивлён. Поэтому начальники, покрасовавшись перед камерами на фоне суетящихся ментов, уехали, как и журналисты вместе со скорой. Омоновцы тоже собирали вещи, остались только опера и следователь городской прокуратуры, которому надо было это всё оформлять.

Мы с Семёновым подошли к милицейской «шестёрке», где с водителем курил какой-то мужик в очках с фотоаппаратом на шее, в гражданской одежде — короткой кожанке и высокой светло-коричневой ондатровой шапке.

— Костя, покажи игрушку, — сказал Семёнов. — Ты же ещё её не запаковал? Там парни же ещё не всё нашли, и понятые пока в тепле сидят.

— Пока не паковал, — мужик закивал и отбросил сигарету. — Только не трогай пальцами, вдруг чего снять с неё получится.

— Да не парься, там всё равно всё затёрто. Мы просто взглянем одним глазком.

Мужик в очках заглянул в машину и вытащил оттуда мешок из-под сахара, в котором лежало что-то тяжёлое. К краю горловины мешка была подвязана пустая бумажная бирка для подписей, но сам мешок пока не завязан.

Внутри лежала разобранная винтовка. Прицел отдельно, ствол отдельно, только массивный деревянный корпус находился здесь одной деталью. Гладкое дерево, дорогое, но состояние оружия — не такое идеальное, как у первого владельца. Новый хозяин относился к ней как придётся. На самом дне лежали патроны и пустой магазин.

И на прикладе видны старые затёртые зарубки. Прям те же самые, новых он не ставил.

Дорогая игрушка иностранного производства. Убийственно эффективная, с которой работал снайпер, прикидывающийся журналистом.

— Она, — сказал я, когда мы отошли подальше. — Та самая, из Чечни.

Остановились у песочницы, где была насыпана горка окаменевшего от холода песка. В одном месте туда был намертво врыт ещё в тёплое время года ярко-жёлтый совок.

— Вот я сразу недоброе подумал, когда ты калибр ненашенский назвал, — проговорил опер. — Такие маслины в наших краях не растут, а одна мокруха с такой была. Вот только скажи честно — откуда эта винтовка здесь взялась?

— Да понятно как, — я повернулся к ветру спиной. — Мы её тогда разобрали и с собой хотели утащить. Но потерялась.

— Украли?

— Пролюбили, — я усмехнулся. — В армии же, сам знаешь, не воруют, только всё пролюбить можно, от автомата до танка. Таскали с собой, потом пролюбили.

— И для чего с собой таскали? — он закурил.

— Знаешь, сколько такая стоит? — я кивнул на машину, где лежал мешок. — Да не бойся, не на гражданке же продавать, мы же не совсем уже. Думали поменять её там на сигареты или водку у какого-нибудь спецназовца. Им там такое оружие не запрещено, а у нас бы сразу отобрали. Да и на всякий случай, как доказательство, кем был тот мужик. И вот — нашлась здесь, дома.

Парни стояли у машины, следили за нашим разговором, но ничего не слышали. Я показал им большой палец, мол, всё хорошо.

— Так Митяев с вами был? — уточнил Семёнов. — Потому что я что-то не понимаю уже.

— Нет, не с нами, в другой роте. Но украсть мог, за ним это водилось. Значит, он её с собой привёз, — я задумался. — Скрысил тогда.

— А как бы он её привёз? — Семёнов с подозрением посмотрел на меня. — Я пробивал — он же в госпитале в Москве был, там и военно-врачебная комиссия собиралась. Он к вам не возвращался после ранения.

— У него знакомые водилы были, — я потёр лоб. — Возили ему мелкую контрабанду всякую: водку, спирт, дурь всякую, обезболы из военных аптечек, он продавал. Карты игральные с голыми бабами, еду гражданскую. Ну и шоколадки.

— Шоколадки? — не понял опер.

— Обычные шоколадки. Пацаны же, сладкое хочется некоторым. Мы-то с ним мирно не жили, поэтому ничего такого не брали. Да и цены он заламывал. Так что вполне мог отправить посылочку домой заранее, как только украл. Иначе бы спалился раньше. Стоить-то такая может дохрена, как иномарка. Но решил её в дело пустить. По такой дорожке пошёл, а инструмент уже есть…

Шустрый всё хотел кому-то позвонить, тыкал кнопки телефона, пока Халява не отобрал аппарат и не закинул в машину. После этого Борька явно стал упрашивать Славика, чтобы тот дал ему поездить на БМВ. Но несмотря на это, они периодически бросали взгляды на меня.

— Ох, пацаны, ну вы… — проговорил Семёнов. — Ладно, будем думать, но разговор у меня к тебе ещё будет, когда мы этого субчика возьмём.

— Без проблем. Мы-то не сбегаем. К Моржову подойди, он меня сразу найдёт.

— Добро.

Я вернулся в машину и рассказал, что узнал.

— Так это Вадик волыну ск’ысил! — возмутился Шопен. — Я с ней столько таскался, прятал ото всех, а он её украл! К’ыса и есть к’ыса!

— И зачем она тебе? — спросил Царевич. — Стащил и ладно. Здесь бы всё равно винтарь какой-нибудь нашёл!

— На водку с тушняком поменять же хотели! — Шопен раскраснелся от возмущения. — Или тебе бы оставили, ты же снайпером был! И получше его!

— Хорошо устроился, мляха, — проговорил Шустрый, печально глядя вперёд. — И там выжил, и здесь точно при бабках, раз киллером работает.

— Но он теперь в бегах, — задумался вслух Халява. — И чё, какие теперь показания он даст? Да никаких, сами понимаете.

— Да тут смотри, как может быть, — медленно сказал я, раздумывая над проблемой. — Если он всё же попадётся, то уже не сможет торговаться с Ерёминым. Заказухи — это жёстче самострела. Тут всех закладывать будет, и нас тоже. И тут Ерёмин, если будет в городе, что-нибудь предложит. Даже обманом, лишь бы бумажка с подписью была. А после этого, даже если кто Вадика порешит, всё равно, в суд показания пойдут.

— И как Ерёмин ему что-то пообещает? — уточнил Царевич. — Он же военный, а это преступление для обычной прокуратуры. Вадик ведь не служит давно.

— Смотри, Руся, как может быть при хреновом раскладе…

Я сделал короткую паузу, обдумав всё ещё раз.

— Если эти дела объединят в одно, то оно, скорее всего, уйдёт в военную прокуратуру, а не городскую. И тут-то Ерёмин своё точно не упустит. У него даже больше возможностей появиться, чтобы душить Вадика. Можно у адвоката уточнить, но он то же самое скажет. А тут ещё эта винтовка с войны всплыла, то точно военный следак будет, сто процентов.

В машине стало тихо, когда все начали обдумывать ситуацию.

— Мляха, — протянул Шустрый. — Вот это западло, конечно.

— Не то слово, Борька, — я кивнул. — И скажет майор Вадику, что я тебе срок помогу скостить, а ты мне — показания. Любые, лишь бы дело закрыть. Даже наврать может, лишь бы бумажку получить. Тут гадать не надо, надо его искать. Ещё и мы по этому делу пойдём. Вот это процесс века будет, мужики.

— Надо его искать, — Шустрый вытер лоб. — Вот хотел же его тогда придушить, пацаны.

Славик с чувством сматерился. Шопен молчал, Царевич тоже, потирая виски.

— Да не ругайся, — Шустрый хмыкнул, глядя на Славу. — Нормально всё будет, Халявыч. Дай лучше мобилу ещё раз посмотреть. Можно позвоню кому-нибудь? Сестре в другой город?

— На! Ты и мёртвого достанешь, — Халява со вздохом протянул телефон назад.

Да, неплохо бы найти Вадика самим.

Мы снова разделились. Шустрый знает многих, может, услышит, что кто-то приютил беглеца. Ещё больше может подсказать Шопен, он знает многих беспризорников и детдомовских, подкармливает их иногда, а мелкие пацаны что хочешь выяснят, если им дать такую задачу.

А я хотел встретиться с Газоном. Ведь Вадик на кого-то работал, а не сам занимался такими делами. И Газон мог подсказать. Нам он точно поможет.

Слава Халява довёз меня до виадука — моста через железнодорожную станцию, широкую, со множеством путей, и с локомотивным депо, которое разместилось с одного края. Я забрался наверх и там остановился, держась за перила.

Ветер не стихал, но уже не такой холодный, какой был утром. Я осмотрелся: от горизонта до горизонта протянулись бесчисленные грузовые составы.

Газон шёл с другой стороны, придерживая кепку, а с ним важно вышагивал другой человек без шапки. Порывы ветра трепали полы чёрного пальто и уносили в сторону сигаретный дым.

Это Налим, крупный бандит, на которого работает Газон. Вот он-то, значит, и захотел встречи.

— Как по часам, — сказал Налим, с сигаретой в руках останавливаясь у таблички «курить на мосту запрещено».

— Пришёл, — я пожал руку Газону. — Что стряслось?

— Короче, базар такой, — бандит подошёл ближе.

Редкие люди, проходящие мимо то в одну сторону, то в другую, ускоряли шаг. Налима в городе знали. Да и не знали бы, любому понятно, что это бандит, с которым лучше не связываться.

И что-то ему нужно. Я даже догадывался.

— Люди говорят, вас там один фраер заложить пытается, — сказал Налим. — Вот чего тебя следак и мариновал в ментовке, потому что настучали на вас всех. Фраер этот пока в бегах, но если попадётся, то будет петь, горбатого лепить, лишь бы самому отмазаться. А он попадётся, потому что конкретно так рамсы попутал, влез в блудняк, и менты его загребут. Это я точно знаю.

А он осведомлённый, и не от Газона, с которым я ещё не говорил. И откуда всё знает?

Один из ментов, присутствовавших при допросе, точно! Или один из них, или кто-то, с кем они говорили. В итоге, кто-то передал это всё Налиму, а тот сделал выводы.

— Ну, это я понимаю, что его поймают, — я смотрел на него.

— Не понимаешь, — он помотал головой. — Понимал бы — ко мне бы пришли сразу. Я бы помог, как положено, оградил бы от ментовского беспредела. Но ещё не поздно. Можно сделать так, чтобы он молчал. И уедет следак назад, ничего не добьётся. Я такое только раз предлагаю. Номер мой есть — звони, встретимся. Подумай.

Налим, не прощаясь, пошёл дальше по мосту, а Газон остался со мной. Быстрая встреча, но такое по телефону не доверить, через кого-то Налим передавать это не захотел, ну и стоять здесь тоже не собирается. За ним же следить могут.

И он точно уверен, что мы будем просить его о помощи.

— Надо соглашаться, — сказал Газон, когда Налим ушёл далеко. — А то там слышал базар, что тебя следак прессовал, поинтересовался, что и как. Это, видать, Вадик, чёрт, нас сдал, это к нему следак, приезжал, оказывается, пацаны передали. И больше некому, отвечаю! Он же по жизни стукач!

— Уже выяснили, — я кивнул. — Так и есть.

— Он ещё и у нас накосячил крупно, — Газон начал шептать, — спалился, когда уходил, видел его, узнали. Ранил ещё халдея в ногу, когда стрелял. Менты вообще звереют.

— Так он вас и выдаст, — сказал я.

— Не выдаст, — он замотал головой. — Там хитро сделано, он даже не знал, на кого работает, отвечаю. Всё чисто, не подкопаешься. А вот нас, в смысле — нас семерых, — пояснил Газон, — сдаст без базара, лишь бы шкуру спасти. Теперь уже конкретно петь будет. Вот и Пал Палыч сразу пояснил, что он в этот блудняк вписываться не будет, но если мы его попросим, то…

— Ты же понимаешь, что он не по доброте душевной это делает, — прервал я. — Что он хочет поменять одного киллера, ещё и который завалил дело, на другого, на целую команду. Сделает так, чтобы нас повязать кровью, а потом чтобы мы на него работали до самой смерти.

И это не говоря о том, что слишком оперативно они всё выяснили. Возможно, братки знали, что военный следак ходит за снайпером, может быть, даже знали, что он выдал нас.

Может, хотели разом избавиться от проблемного актива, а заодно и нас подтянуть? Ситуация-то сейчас для такого идеальная. Но прямо сейчас на этот вопрос не ответить.

— Вот же блин, — протянул Газон, помолчав несколько секунд.

— Сам подумай. Свой снайпер есть, более умелый, чем Вадик. Пулемётчик, стрелки. Целая команда, слаженное отделение, проверенное в боях. Такая команда в этом городе всех на уши поставит. И потом от этой команды, то есть от нас, так же и избавятся, как от Вадика. Сдадут ментам, даже если это не по понятиям, или перебьют поодиночке.

Газон не ответил, только задумался и сел на корточки, как заправский гопник, и достал сигарету из-за уха.

— А чё делать, Старый? — спросил он, глядя на меня просящим взглядом. — Конкретно нас так прижало. Если запоёт — придавят нас всех.

— В смысле, чё делать? Искать надо. Работать. И думать. Прорываться будем, Саня. Ты с нами?

— Всегда с вами, без базара, — он нахохлился. — Чё за вопросы, вообще, Старый?

— Вот и давай с нами. Расскажи кое-что, и подумаем, что можно сделать. Мысли есть.