Братство. ДМБ 1996

Глава 11

— Вы чё, проблем хотите? — возмущался усатый офицер, высунувшись из грязного «уазика». — Я майор Петренко! Пропусти, сержант! Живо!

— Приказ, товарищ майор, — невозмутимо сказал я. — Запрещено пропускать без особого распоряжения.

— Да ты как со старшим по званию разговариваешь?!

Не нравился он мне, но чем именно я пока понять не мог. И дело не в рёве, орать-то много кто любит. Просто было в нём что-то странное.

Газон смотрел на меня, стоя у лежащего на земле бетонного блока, выкрашенного в чёрно-белые косые полосы. Недалеко от него закрытый шлагбаум. Ручной пулемёт наготове.

А Самовар засел за мешками с песком и следил за нами.

— Я сейчас позвоню полковнику Михайлову! — надрывался майор. — И он вас тут разнесёт! Я выполняю его важный приказ! Пропусти, сержант! Это срочно!

Я понял, что мне не нравится. Машина грязная, и все мы тут грязные, сейчас погода такая: вместо нормального снега повсюду эта грязюка.

Но форма у майора идеально чистая. Он будто только что выбрался из уютного помещения. Или переоделся перед самым блокпостом. А ведь возвращался он со стороны ущелья, где чистых штабов быть не могло.

— Самовар, — позвал я, видя, как он мается, явно что-то заметив, но пока молчал.

— Должно быть, товарищ майор напутал, — тут же отозвался Самовар. — Но у нашего полковника фамилия не Михайлов, а Михаленко.

— Да перепутал-перепутал, — майор поморщился и показал лежащий на переднем сиденье чемоданчик спутниковой связи. — Какая разница? Я ему позвоню сейчас! Он меня ждёт! Или ты позвони в штаб и всё выясни! — он хмыкнул, явно думая, что я не осмелюсь. — Но если так и будешь меня задерживать, то он вас всех…

— Но он же попал в госпиталь ещё три дня назад, — продолжил Самовар, с намёком глядя на меня. — И все вопросы решает его заместитель, подполковник…

И мы оба посмотрели на майора. Тот замялся с таким видом, будто что-то прикидывает про себя.

Не знает он этого факта, хотя уже все в курсе. Но мы уже видели раньше, что значит такой взгляд. Хочет дать по газам, чтобы прорваться, потому что понял, что его раскрыли. Такие умники уже попадались, он не первый.

Так что мы без лишних слов вскинули оружие, и я направил ствол калаша в наглое лицо водилы. Растерявшегося «майора» мы вытащили на землю, а Газон умело, как заправский гопник, полез по его карманам.

— Во, зырьте, пацаны, — он достал пару пачек долларов, а из офицерского кожаного планшета вытащил карту, для сохранности упакованную в плёнку. — Какой фраер богатый. Уловчик-то ништяк. И форма новая совсем, и ему не по размеру.

— Шпиона поймали, — заключил я.

— Да вы чё, пацаны, я же свой, — у захваченного куда-то исчез наглый тон в голосе. — Я не ихний, я свой! Коренной москвич, вы чё? Я же никому ничего плохого не сделал.

На карте, как мы и думали, было всё: все блокпосты в округе с количеством личного состава и техники, радиочастоты и время выхода в эфир, у кого какие позывные, кто командиры и их заместители.

Вся информация о наших войсках, которую этот гад, воюющий против нас за лёгкие деньги от боевиков, даже не удосужился запомнить.

И если бы вместо меня и наблюдательного Самовара здесь были бы какие-нибудь только что прибывшие срочники, гад смог бы проехать. Но мы здесь не первый день, и хитростей повидали всяких. Этот оказался не самым умным.

— Знаем мы таких «своих», — я махнул рукой. — Газон, иди за Маугли. Самовар, что там?

— Поддельные, — тот большим пальцем перебирал купюры. — Ну вот, стал предателем за тридцать сребреников, — он посмотрел на захваченного «майора», — только тебе одни фальшивки отсыпали. Ну ни ума, ни фантазии у человека. Старый, — он посмотрел на меня и кивнул на чемоданчик со спутниковым телефоном. — Можно я домой позвоню, пока командир не видел? А то невеста ждёт.

— Звони, только быстро.

Паша Туляков, которого мы сразу окрестили Самоваром, был заметно старше любого из нас. Ему было целых двадцать четыре года, когда он попал в армию.

Самовар успел отучиться год в медицинском, откуда вылетел после заваленной сессии, но успел устроиться в экономический институт Тихоборска, избежав внимания военкомата.

Проучился он там аж до пятого курса, но умудрился разругаться с деканом на зимней сессии и вылетел. На второй год попасть не успел — в этот раз военкомат про него вспомнил, явно не без участия злопамятного декана, и Самовар отправился в армию простым срочником.

Если бы не это, то Туляков всё равно бы попал к нам, но уже офицером, таких неопытных лейтенантов-двухгодичников из гражданских вузов с военной кафедрой мы повидали много. И далеко не все из них смогли адаптироваться, как тот же Маугли.

В общем, мы оказались с Самоваром вместе. Сначала он нас сторонился, важничал из-за возраста, но когда пошла жара, он втянулся. Самовар — зануда, любитель умничать и всех поправлять, у него охренительная память и своеобразное чувство юмора, порой слишком тонкое и непонятное простым пацанам. Ещё он начитанный, разбирался во многом, умел слушать. За интеллигента мы его не принимали, потому что он и драться умел, и пить, и не терялся, когда нас прижимало. Не бросал нас, а мы его. Ну и первую помощь умел оказывать лучше всех — сказывалось первое незаконченное образование медика.

Весной этого года, как раз примерно полгода назад, он подорвался на мине, потеряв обе ноги ниже колен и левую руку. Подорвался не по собственной дурости, он-то как раз был аккуратным на этот счёт, а пытался спасти одного… скажем так, гада, который не помнит добро. Не из нашей семёрки.

Мы вытащили Самовара с того поля: Газон пёр его на себе, остальные прикрывали, потому что взрыв привлёк противника. Конечно, домой Туляков вернулся раньше всех. Никаких протезов ему не выдавали, никакой помощи не оказывали.

Само собой, что характер быстро стал угрюмым и сложным, он не хотел общаться и мог наговорить всякого каждому, поэтому пацаны не то чтобы избегали его, просто всячески откладывали визиты к нему на потом. Вплоть до того момента, когда стало поздно.

Только Царевич к нему ходил, и я уже думал об этом, что когда я уехал в той жизни, только Руслан и встречался с каждым из нас. Но все вместе уже не собирались. А потом, когда и его не стало, всё разрушилось окончательно.

И тем не менее, в этот раз я исправлял многое и был настроен помочь Самовару, потому что он в семёрке, и много раз прикрывал каждого из нас. Да, если будут бабки, Пашку не забудем: справим ему протезы, хорошие, наймём специалистов или направим туда, где помогут это всё освоить. Но до этого времени надо его подключать в работу и не бросать.

Если он почувствует, что не забыт и действительно нужен остальным, то выйдет сдвинуться с мёртвой точки. Тем более, мы-то все его хорошо знали, а он нас.

И Самовар действительно мог пригодиться, с такой-то памятью и живым умом. Лишь бы не спивался, как Халява. Впрочем, Слава под присмотром, главное — не оставлять одного, а то старые клубные товарищи живо его притянут продолжать веселье.

На улице начинался снег, который слегка присыпал дорогу. Халява включил поворотник и заехал во двор типичной хрущёвки. Погода не располагала к отдыху на свежем воздухе, поэтому людей было мало. Разве что бабушки у третьего подъезда собрались, наверняка обсуждая новую серию «Санта-Барбары» или «Тропиканы».

Есть знакомые машины: «Нива» Царевича и «девятка» Газона. Сами они курили в стороне за грибком на детской площадке, стоя так, чтобы он их прикрывал от дома. Некоторые привычки останутся навсегда.

К ним подтянулся Шопен, о чём-то с жаром рассказывая. Судя по тому, как он держал руки и двигал тазом, то опять о старом случае с медсестрой в части.

— О, какие люди, — Газон медленно развернулся и направился к нам своеобразной блатной походочкой. — Халява, и трезвый? Ты это, как так-то? А я думаю, чего снег вдруг пошёл.

— А по сопатке? — с напыщенной серьёзностью произнёс Славик.

— Базаришь.

Все пожали друг другу руки, постояли. Парни будто не хотели заходить, искали любую причину, чтобы отложить момент.

Ведь и смотреть на него тяжело, и боялись, что он снова спросит, как тогда: «нахрена вы меня вытащили таким? Лучше бы бросили».

— Видел того фраера из пятой, — проговорил Газон, сплёвывая шелуху от семечек, — из-за которого Самовар подорвался. Раньше, сука, косячил и крысятничал, а сейчас так вообще чёрт стал. Так и хромает, ходит. Зато довольный, при бабках. Подойти захотелось, накидать ему, какое он чмо, да он свалил, как меня увидел. Без нас-то там бы его живо в деревянный бушлат приодели… в цинковый, вернее.

— Да забей на него, — мрачно сказал Царевич. — Ссались тогда все, а кинул остальных только он один. Что его вспоминать?

— Пошли, — я махнул рукой и отправился первым, но остановился перед дверью, оглядев всех. — Только без жалости, пацаны, он этой жалости на гражданке уже наелся. И вот от нас он её не ждёт. Ведите себя, как обычно. Как раньше.

В подъезде собралась компания сомнительной молодёжи, пяток парней, которые агрессивно ржали над какой-то шуткой. Но с нами они связываться не решили, даже уступили дорогу. Будто чуяли, кто мы такие и откуда.

Так что спокойно поднялись на пятый этаж, я нажал кнопку звонка, и с той стороны раздался протяжный звонок. Ох, тяжело же его матери тащить его в больницу с тяжёлой коляской через столько ступенек. Надо что-нибудь придумать и помочь.

Открыли быстро.

— Вы к кому? — спросила усталая женщина лет пятидесяти, укутанная в пуховый платок. — Ой, Русик, а я тебя не узнала, — она посмотрела на Царевича. — А вы тоже с ним?

— Мы к Паше, — сказал я. — Сослуживцы мы его.

— Ой, а сейчас чайник поставлю. У меня только к чаю ничего нет. Заходите!

В квартире влажно, на кухне висели недавно постиранные простыни и наволочки. Маленький чёрно-белый телевизор с радиоантенной там включён на всю катушку, показывали «Сам себе режиссёр». Картинка была с помехами. В паре метров от него сидел дед Пашки Самовара, усатый лысый старик в клетчатой рубашке. На нас он даже не посмотрел, а мать Пашки закрыла дверь, и стало тише.

Мы сразу прошли в комнату, где стоял ещё один телевизор, цветной, на котором тоже крутили «Сам себе режиссёр», но здесь не так громко, звук почти выключен.

Самовар сидел в кресле, к нам он даже не повернулся. Допотопная коляска, тяжёлая и неповоротливая, со следами ржавчины на спицах и ободах колёс, стояла у окна. Комната не особо роскошная, обычная, разве что чувствуется женская рука — здесь чисто, на окне стояли цветы, на стене висел пейзаж с зелёным полем. В стенке всё составлено ровно и аккуратно, пыли не видно.

В воспоминаниях и на снимках Самовар был другим: крепким парнем с хитрым взглядом, обычно спокойным, хоть и себе на уме. Сейчас он тощий, бледный, как покойник, покрытый неряшливой щетиной, с сединой в волосах и шрамом на лице от уха до челюсти.

Правая рука сжимала пульт от телевизора, культя левой спрятана в рукаве красного вязаного свитера. То, что осталось от ног, было укутано синим солдатским одеялом.

— О, Самоварчик, давно не виделись! — нарочито радостным голосом воскликнул Шустрый.

— Чё припёрлись? — хрипло сказал Самовар, так и не оборачиваясь.

— Да поздороваться зашли, — с недоумением ответил Борька.

— Поздоровались? Всё, валите нахрен. Мне некогда.

Шустрый опешил, остальные переглянулись, Халява и Газон посмотрели на меня. Только Царевич будто не заметил этого, но его сложно сбить с толка.

Я вышел вперёд и сел на корточки у кресла, опираясь на поручень, посмотрел на ящик, потом на Самовара, ему в глаза. Тот даже не шевельнулся. Я сделал знак, чтобы остальные расселись. Уходить не будем. Мы тут за другим.

— Два дела к тебе, Самовар, — твёрдо сказал я. — На пять минут, потому что всех нас касается. Закончим — свалим. Добро?

Он медленно повернулся ко мне. Перегаром не пахнет, возможно, пока ещё не нашёл утешения в пузыре, терпит.

— Только без соплей, Старый, — процедил он.

— Какие сопли, Туляков? — дерзко произнёс я. — По делу пришли. Помнишь журналиста того, который про нас статью хотел сделать. Щёлкнуть ещё собирался, как он говорил. И который щёлкал пацанов, пока его не поймали.

— Ну? — взгляд Пашки стал жёстче.

— Короче, брат, попадалово с ним.

— Ты же без этой блатной темы всегда общался, Старый, — проскрипел Самовар раздражённым голосом. — Чё опять начал?

— А потому что это всегда тебя бесило, — я хмыкнул. — Чтобы ты не расслаблялся, Самовар. Давай к делу.

Царевич почувствовал момент и достал две сигареты, себе и ему, прикурил, но как прикурил бы любому человеку, которого уважает: чинно, с достоинством, как одному из нас. Самовар её принял и зыркнул на меня. Взгляд серых глаз усталый, но всё же в нём появился огонёк заинтересованности.

— Короче, если тебе позвОнит следак, — простовато сказал Царевич.

— ПозвонИт, — поправил его Самовар, и Руслан хмыкнул.

— Или сам припрётся, — продолжил уже я. — Знай, что мы все ему говорим, как всё было. И ты то же самое говори.

— И как там было? — в голосе послышалась другая интонация.

— А ничего не было, — добавил я. — Не видели, не знаем. Хрен знает, куда он делся.

— Ну и *** с ним, — Пашка стряхнул пепел. — У нас своих забот хватало. Так и скажу.

Из кухни пришёл рыжий кот, потёрся о ноги Газона, понюхал Шустрого, который только сейчас заметил, что у него из носка торчит ноготь большого пальца, и торопливо спрятал дырку.

Когда кот подошёл к Шопену, то напрягся, наверняка учуяв запах собаки. Но Шопен любил всех животных, кроме гусей, поэтому поднял кошака к себе на колени и начал тискать, гладя сразу двумя руками. Кот стоически терпел, потом замурчал.

— Вот только он, падла такая, что-то заподозрил, — продолжал я. — Но конкретики нет, иначе бы действовал жёстко и официально. Что думаешь по этому поводу?

— Я? — переспросил Самовар, с удивлением посмотрев на меня.

— А кто ещё? Мы к тебе пришли, а у тебя котелок всегда варил.

— Башка-то на месте осталась, — едко добавил Халява.

— И ты в неё не только ешь, — Шустрый засмеялся.

— Подумать надо, — Самовар потёр затылок, потом посмотрел на меня. — А чё, кроме меня никого нет? Адвоката нанять надо.

— Нанят, — я кивнул. — И в смысле, кроме тебя никого? Разговор только для нас, не для чужих ушей, а ты чё отмазываться решил? Все вместе тогда были, и ты тоже с нами. Вот и давай решать, что придумать. Следак же просто так не отстанет.

Это я говорил не в смысле, что он повязан в том деле, а что остаётся одним из нас. И этот смысл до него дойти должен. Пусть думает, хоть что-то. Только так и надо.

— Знаешь, чё думаю, Старый, — задумчиво проговорил он, и все внимательно слушали. — Там кто-то из пацанов в милицию же ушёл. Надо бы поговорить с ними, сказать, что прессуют, но не говорить, как на самом деле было. Они нас поймут, сами, может, тоже какого-нибудь снайпера наказали в своё время, так все делали. И заодно можно узнать, есть ли у него какие-то конкретные показания или улики. А так я думаю, что ты прав — ничего конкретного нет. У следака просто ни ума, ни фантазии, чтобы до чего-то додуматься серьёзного. Но амбиций явно немало, раз приехал издалека. Повышения хочет — вот это сто процентов, и за это он может взяться, пока не угонят назад.

Сказал он почти то же самое, к чему мы уже пришли и над чем работаем.

Но суть-то совсем не в этом. Суть-то, чтобы Самовар подумал, что важен и полезен, ведь это такой вопрос, к которому мы бы пришли к нему, если бы у него не было увечий. И когда поймёт это, то так вгрызётся и в дело, и в собственную жизнь, что не пустит это всё под откос.

— Так Старый уже… — начал было Шустрый.

Халява наступил ему на ногу, и тот понял, что к чему.

— Так Старый не зря говорил, что к тебе надо идти, — поправился Шустрый. — Как всё придумал, разложил.

— Вот я и говорю, — сказал я с улыбкой, — что к Самовару придём, он сразу дотумкает, как правильно сделать. Так и вышло.

— Ну, просто в голову пришло, — Самовар, немного смущённый, затушил сигарету в чашке, приспособленной под пепельницу. — Так-то бы вы и сами догадались.

— Так это же ты у нас умник, — я положил ему руку на плечо. — Помнишь, как шпиона раскрыл, который фамилию перепутал у полковника? Ты же всех офицеров помнишь, никого не забывал. И поймали.

— Ну, было дело, — неуверенно сказал он.

— А чего не бреешься? — я ткнул его в щёку. — Аверин бы живо к тебе с горящей спичкой подошёл бы.

— Не напоминай, — Самовар хмыкнул. — Хороший мужик был, Царствие небесное.

Он перекрестился, чем немного удивил остальных, ведь раньше верующим он себя не показывал.

— Вспоминал его недавно. Ещё вспомнил, как нас тогда танкисты без тушёнки оставили, — я усмехнулся, а Шопен с Шустрым заржали. — Когда подумали, что мы им сигналим, и полдома разнесли. И главное — не выскажешь же им, они же как лучше ведь хотели.

— «Коробочки» нас спасали, — согласился Самовар. — Горели, но прикрывали. Я их постоянно сигаретами угощал, чтобы не думали, что мы этого не видим. А что за второе дело?

Большого интереса пока ещё не видно, но мы пробили стену, которую он пытался выстроить вокруг себя. И в целом, изначальный холод и неловкость постепенно уходили, хоть и до былой теплоты пока ещё не дошли. Но мы на верном пути, ведь обозначенные пять минут давно прошли, но он нас не гнал.

Я рассказывал о деле, думая, как ещё подцепить Самовара, чтобы он загорелся и принял участие, и при этом обойтись без ударных доз водки.

— Значит, компьютеры, которые будем собирать методом дендрофекального конструирования, — он усмехнулся.

— А это чё значит? — тут же спросил Шустрый, приоткрыв рот.

— Из говна и палок.

— Вот ты умник, в натуре! Сразу-то не мог сказать?

— Как привык, — отрезал Самовар, но взгляд у него уже был не такой жёсткий.

— Нет, будем закупать, — сказал я. — И пока готовим всё для этого.

— Знаешь, Старый, — он выдохнул. — Это своеобразная и очень рискованная идея. И вот вообще не удивлён, что вы решили её попробовать. А чё от меня-то хотите, раз все припёрлись?

— Чтобы всем сразу обсудить, а не бегать и догонять каждого, чтобы всё по-новой объяснять, — продолжил я. — А вот тут одна штука есть, надо бы сделать. Ты же учился, экономист же почти дипломированный, всё чин чинарём. Нужна такая штука, где все цены написаны: сколько надо на аренду, сколько на покупки. Халява предлагает к отцу подойти, чтобы тот займ сделал, но ему надо доказать, что не пропьём. Всё серьёзно должно быть. Выручишь?

Я говорил о смете. И конечно, я знал, что это такое, и как её составлять. Но и Самовар всё это умел, так что в самом начале для него нашлась задача, и дальше придумаем, чем занять, лишь бы не оставлять одного.

Ведь башка-то у него варит, как и раньше. А остальное со временем приложится.

— Смета нужна? — догадался он. — Ну, так-то… ну… могу сделать, — Самовар сжал и разжал кулак правой. — Надо цены только разузнать и всё остальное, что и как.

— Шустрый подскажет, — я усмехнулся. — К афганцам сгоняем с ним, он с тобой работать будет.

Обсуждали дальше до самого вечера. Конечно, это все детали, мелочи, что-то переиграем, что-то добавим.

Суть-то в другом.

Впервые после весны 96-го года мы собрались вместе, объединённые одним делом. И это стоит многого. В любом случае, это всё начнётся только после того, как мы разберёмся с текущими проблемами.

И уже завтра у нас будет возможность узнать об этих проблемах побольше.