Братство. ДМБ 1996

Глава 18

— И что потом? — громко говорил чей-то голос рядом с палаткой. — У нас карты ещё с советских времён, а что там творится сейчас — никто не знает. А Грозный — это город с плотной застройкой, бляха-муха! А мы аж с 45-го года города не брали! Нет ни у кого такого опыта!

— Тише, — ответил ему другой офицер, очень спокойный. — Панику не поднимай, услышат.

Мы всё слышали, сидя в палатке вдесятером, где до этого момента травили разные байки, истории, обсуждали девочек, фильмы и храбрились. Ну и обсуждали прозвища, считали, что это будет круто.

С большинством мы познакомились недавно, ведь нас распределяли прямо здесь. Уже тогда у некоторых появилось недоброе предчувствие…

Сбились в кучку, потому что палатки стояли на голой земле, а на улице хоть и не сибирские морозы, но всё равно холодно. Декабрь же.

— Да кто сейчас умеет города брать? — первый голос стал потише, но мы всё равно его слышали. — Думаешь, чеченцы сразу сдаваться будут, как нас увидят? Выкуси! Не будет такого. У меня ещё прапрадед с ними воевал! Офицером был в нижегородском драгунском полку! Мы его письма и дневники находили на антресоли, и он в них писал, что на этой войне, мол, ещё мои потомки воевать будут! Так и вышло. Не будут они сдаваться, они там до последнего стоять будут.

— Не паникуй, Фомин.

— Это не паника, это здравый смысл! Ещё и едем туда колоннами бронетехники, а вокруг одни пацаны восемнадцати лет. Попомни моё слово, мы ещё Афган с ностальгией вспоминать будем после такого. Пошли лучше выпьем, Аверин, — предложил офицер спокойнее.

— Нет.

— Для дезинфекции же. Красные глаза не желтеют.

— Нет, — раздался кашель. — Давай с твоим гавриком вопрос решим.

— Между нами — по делу он отхватил. У тебя пацаны-то дружные, сразу сошлись, вот и дали ему ***. Короче, я его накажу, но своим тоже с рук этого не спускай.

Сегодня мы за ангаром побили одного придурка из пятой роты за то, что он хотел отобрать сигареты у Толи Шапошникова, которого все почему-то называли Баландой. Мы вступились, а тот гад нажаловался командиру. Вот и думали, что скоро придёт расправа.

В палатку вошёл капитан Аверин. Мы тут же вскочили с ящиков, которые нам заменяли стулья. Думали, что он будет орать, потому что свой крутой нрав капитан показывал с первых же часов, как мы его увидели. Гонял он нас без пощады.

Но сегодня было иначе.

— Вольно, — распорядился Аверин.

Капитан был на удивление спокоен, и строить нас не собирался. Он принюхался, потом взял фляжку у Руслана и нюхнул её.

— А я думал, вы спирт глушите, а вы тут лимонадики попиваете, — Аверин оглядел нас. — Эх, пацаны-пацаны… Царёв же? Как прозвали?

— Царь, — ответил вместо Руслана Борька Шустов, светловолосый парень, который постоянно шутил.

— Не, на Царя не тянешь, — Аверин усмехнулся. — Ещё только царевич.

— О, — Борька засмеялся. — В самый раз! Царевич!

— Кого ещё как? — поинтересовался капитан.

Голос спокойный, на сурового офицера он пока не походил. Наоборот, будто выпала свободная минутка, и он хотел побыть самим собой.

— Вот Старый, вот Самовар, вот Баланда, вот Пятачок, — оживившийся Боря показал на рослого широкого парня с вечно приоткрытым ртом.

— Почему Пятачок?

— А мы уток увидели на озере, — начал объяснять Боря, — думали, как подстрелить, из чего. А он слушает и сказанёт: а у меня дома ружьё есть.

Пацаны засмеялись, Пятачок тоже.

— Короче, Шустов, раз ты тут самый шустрый, как я вижу, — капитан выпрямился. — Утром зайдёшь к прапорщику, перетаскать надо будет ящики, куда он скажет. Всё, срач убрать, ложиться спать! — распорядился он. — Первый и последний раз делаю поблажку.

— Товарищ капитан? — начал я. — Разрешите…

— Говори, Старицкий.

— Вот вы там на улице с кем-то говорили, что…

— Спать, — сказал он. — А там будет видно. Но я вас ещё погоняю. И за того дебила из пятой роты вам достанется. А то расслабились, я смотрю. Не, не выйдет вам шланговать. До седьмого пота гонять буду, вы у меня…

Аверин что-то пробормотал на выходе из палатки и удалился.

— Шустрый теперь будем тебя звать, — тихо сказал я, глядя на Борю, и все снова засмеялись.

Что говорил капитан, когда выходил, я не слышал, но Руслан потом сказал, что там было что-то вроде «вы у меня ещё живыми вернётесь, салаги».

Нас тогда так и не наказали за Вадика, не до этого всем стало — началось наступление, и некоторых, кто был в той палатке не стало в первый же день боёв. Ну а сам Вадик какое-то время старался держаться от нас подальше, правда, всё равно пересекались.

И вот настала ещё одна встреча с этим человеком, про которого я забыл.

Менты могут взять его быстро, но он может начать стрелять. Хоть и пьяный, но попасть в упор вполне выйдет. Впрочем, опера готовы рискнуть, и оружие у них есть. Они так рискуют каждый день.

Пешкин старательно напирал на ОМОН, но понятно, что он хочет сообщить новости кому надо и получить от него инструкции. Слишком он перепугался возможных перспектив, что и его это как-то заденет. Я бы даже сказал, что он паникует. Его аж трясло. Вот и торопится.

Но пока всё шло по плану, и я думаю, что бандиты, услышав про ФСБ, рисковать не захотят и перепугаются не меньше молодого Пешкина. Это ведь не местный уголовный розыск, здесь последствия намного серьёзнее.

Впрочем, ловушка должна захлопнуться, чтобы и Вадик не сбежал, но и чтобы никто не успел с ним поговорить во время допроса, особенно — Ерёмин. Вопрос нужно закрыть сегодня, в этих сутках, пока не закончился вечер, так или иначе. Завтра будет поздно, завтра следак уже подсуетится, да и бандиты могут прикинуть, что к чему.

Поэтому нужно протянуть время, отвлечь, но не затягивать.

— Давай я с ним поговорю, — сказал я. — Может, решит сдаться?

Моржов нахмурил лоб, пытаясь понять, что я задумал. Но я просто хотел закрыть вопрос так, чтобы и его не подставлять, ведь он же помог. Хотя рискованно, но Моржов рисковать привык.

— Если он тебя грохнет — с нас три шкуры спустят, — заметил Семёнов.

А если его возьмут, и он успеет дать показания — нам покоя не будет вообще.

— Я его знаю, отвлеку, да и мне с ним есть, о чём поговорить. Потому что он вас увидит — стрелять начнёт сразу, а я найду, что сказать. Он же ждёт, что его прикроют, братки или ещё кто-нибудь.

— Почему?

— А он всегда ждёт, что кто-то сделает всё вместо него. Что кто-то все проблемы решит, пока он тут сидит. Ещё так и бывает иногда — везучий, гад. Ну а приду, вроде как сам его нашёл, спецом искал. И у него будет надежда, что он со мной договорится. Мол, баш на баш, что-нибудь предложит, молчать, например, или бабки. И я буду с ним говорить столько, сколько вам необходимо, чтобы его взять.

Пешкин вообще не спорил, Моржов уже сам так говорил, что якобы для этого позвал меня. Он же не думал, что до этого дойдёт. Осталось только убедить Семёнова. Тот сомневался больше всего, мент же, и рисковать гражданским, кем я сейчас являлся, он не хотел. Чревато.

— Я всё-таки сбегаю, позвоню, — всё же напросился Пешкин. — А то опасный, мало ли. Надо ОМОН звать, пока в городе.

И вприпрыжку побежал к магазину.

— Куда, блин? — Семёнов сплюнул. — Всё равно никто не приедет так быстро. Вот, салажёнок, подставил же, блин. Я ему устрою…

Затем, наконец, согласился.

— Просто отвлеки его. Стой за забором, чтобы не попал. Вперёд не лезь, задерживать не кидайся. По чесноку скажу: это тебе не из автомата стрелять. Полоснёт бритвой, и собирай кишки потом по всей дороге. Просто стой. Если что — будем стрелять по нему на поражение.

— Не забывайте про это, — сказал я. — Потому что он в вас выстрелит, как только будет возможность. Но жить он любит, да.

Если бы они его застрелили сразу, через окно, было бы куда проще. Но менты же, не положено.

Ну а меня укрываться от огня учить не нужно, уже наученный. Так что я подошёл к старой давно не крашеной калитке, сделанной из дощечек, сложенных в ёлочный узор, и постучал кулаком по грубому дереву. Калитка задребезжала, у соседей громко залаяла большая собака.

— Митяев! — крикнул я. — Выходи! Старый это! Нашёл я тебя.

— Кто? — через какое-то время раздался крик из дома, со стороны двери.

— Старый! Забыл нас? Забыл, как Самовар из-за тебя подорвался? Так вот, я здесь.

Стало тихо, а телевизор в доме выключили, судя по тому, что тусклый свет за окнами погас. Сейчас он должен смотреть оттуда. Вскоре дверь в дом приоткрылась.

— Подойди поближе! — приказал Вадик. — Я тебя рассмотрю. И без шуток.

— Чтобы стрельнул в меня? Я тебя предупреждаю: стрельнешь в меня, так тебе пацаны ту винтовку, которую ты из Чечни привёз, забьют куда надо.

— И чё явился?

— Базар к тебе есть. Предложить кое-что хочу.

— И чё?

— Покажись!

Я просто тянул время, выжидая подходящую возможность. Всё подготовлено, надо только направить Вадика куда нужно.

Семёнов сидел недалеко от меня, просунув ствол ПМ между досок палисадника. Моржов обходил дом через заросли высохшей полыни, но умудрялся не шуметь. А Пешкина так и не видно. Но он скоро прибежит следить за обстановкой.

— Не, не собираюсь выходить! — отозвался Вадик. — У меня тут автомат, всех положу. Я стрелять умею, сам знаешь.

— Ты не понимаешь, куда встрял, — сказал я, но тише, потому что крики могли привлечь внимание соседей.

Лишние уши не нужны. Хотя злющая собака неподалёку гавкала так, что подслушать нас невозможно. А Моржов уже скрылся за домом.

— Тебя и блатные ищут, и менты, и кто хочешь, — продолжал я. — А ты ещё против нас начал показания давать Ерёмину!

— Ничего я ему не давал! — рявкнул Вадик, выглядывая из-за двери. — Это вы на меня настучали! Чё мне ещё делать было? Самовар по пьяни на мину наступил и…

— Я тебя сейчас вытащу из дома и сам ноги оторву! — не выдержал я. — Что, не видел я, как всё было? Ты его толкнул!

— Не было так! Не так всё было! Он пьяный был, споткнулся, я тащить хотел, а он… а там как давай стрелять со всех сторон!

Он будто и правда верил в это. Хотя кто знает, я таких персонажей встречал, у них все плохие, кроме них. А свои дерьмовые поступки они или оправдывают, или вообще про них забывают.

Вадик высунулся из двери сильнее. Небритый, растолстел, но стрелять он точно не разучился. Он что-то держал в полотенце, наверняка ствол. Шмотки дорогие, видно часы и перстень. В братву он пошёл не по нужде, а чтобы понтоваться вещами и статусом. Всегда был таким приблатённым, но стучать это ему не мешало.

— Раз так, — произнёс я, хотя Семёнов протестовал, — то и разбирайся сам. Тебя, короче, грохнут в СИЗО, потому что встрял конкретно, попал по полной, и никаких показаний ты уже не дашь. Ты не один из нас, чтобы мы тебя вытаскивали. Уже команду такую дали — избавиться от тебя. Засунут в камеру, отпетушат и сделают вид, что ты со шконки упал и шею сломал.

— Ты чё? — прошипел старый опер.

Но я делал то, что спланировал.

— А чё припёрся тогда? — голос Вадика стал неуверенным.

— Хотел предложить кое-что. Решили увезти, чтобы ты не попался и показания не дал, а то ты там насочинял уже про журналиста. Потому что по совести хотели поступить, хотя могли бы придушить и закопать. Но… пусть лучше тебя мочат! Нам спокойнее будет. А так бы…

— Погоди! Из-за бабок же, да? Есть бабки!

Вадик, хромая, но не сильно, вышел наружу, держа руку в кармане. Кто-то говорил, что в Бурденко ему поставили титановый сустав в колено, но мы в это не верили. Не хотели верить, а это было бы слишком несправедливо.

Да, про бабки ему тема понятна. Он всех судит по себе, и услышав что-то знакомое, сразу среагировал. Из-за них же он пошёл в киллеры, думая, что так проще и приятнее. Вот и решил, что мы тоже готовы помочь из-за денег, хотя другой бы сразу подумал — а нахрена вывозить, когда проще грохнуть и закопать.

На первый взгляд проще, на деле-то это нам может обернуться множеством других проблем с бандитами. Поэтому нам нужен другой результат.

— У меня с собой десять тонн зелени! — сказал он, похлопал себя по боку кожанки. — Могу заплатить. Вот… смотри, Самовару на реабилитацию, во! Ништяк сделка, да? Я давно хотел к нему зайти.

— А чего не заходил?

— Чё, я обязан, что ли? Сам по своей… — Вадик вовремя заткнулся и продолжил иначе: — Зашёл бы, конечно, некогда просто. Меня ещё Шустрый тогда ударил, охреневший он, инвалида бить полез. Вот и думаю, что приду к Самовару, а меня выгонят ещё, и деньги в спину кинут.

— Не сочиняй.

— Да я в натуре, Старый, всё бы сделал, чтобы так не было. Но не выйдет уже, в прошлом это. А вообще, отвечаю, никаких показаний не будет. Вот, давайте, я дам бабки Самовару, — он достал пачку, — а вы меня…

От разговора, как он юлил, мне захотелось вымыться, будто куда-то наступил.

Не был он одним из нас, и не мог быть. Мы все были разными, у нас характеры не совпадали, каждый отличался. Кто-то был храбрым, кто-то не очень. Кто-то смелый и сильный, кто-то хитрил.

Но всё же мы были там близки, а этот — никогда и ни с кем. И эти его потуги оправдаться и подкупить не вызывали ничего, кроме презрения.

И тем не менее, я своего добился.

Он не будет сдаваться, но и отстреливаться не выйдет — он уже вышел из дома, и отреагировать не успеет, только бежать. Потому что стоять на месте и палить без укрытия — страшно, убить могут. Побежит, как зверь. Но если что — доберусь до него одним рывком.

— Чё, договорились? — с надеждой спросил Вадик.

— Деньги покажи, — потребовал я.

— Ща. У меня тут…

Митяев отреагировал мгновенно, на автомате. Васька Моржов воевал, но то ли забыл, то ли не придал значения, что Вадик тоже участвовал в боях.

Вот и почуяв движение справа, Вадик выронил то, что держал, и рванул в сторону. Бодро, несмотря на хромоту. На ходу доставал оружие, но пока не вытаскивал: зацепился мушкой, видать.

— Стой! — рявкнул Моржов, пытаясь его преследовать.

Но Вадик, уже напуганный перспективами ареста, уматывал подальше.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул Семёнов. — Милиция!

Но выстрелить он не смог, Вадик легко ушёл с линии огня. У меня же пушки нет, да и мне геройствовать не надо, я здесь для другого: проследить, что всё пойдёт как надо.

Вадик перескочил через забор, несмотря на лишний вес и больную ногу, как мешок упал с той стороны и тут же вскочил. Бежал не так быстро, но зигзагами, чтобы в него было сложно попасть. Перспективы ареста давали ему сил, но в то же время он понимал, что не выйдет остановиться и стрелять, сразу повяжут или хуже — застрелят. Он же не знает, сколько здесь ментов.

А быстро он бежит, прям как на том поле, когда он убегал, толкнув Самовара. Воспоминания об этом были такими реалистичными, что я чувствовал росу от травы, на которой тогда лежал, до звука выстрела из винтовки Царевича и запаха сгоревшего пороха.

Бах!

Вадик упал. Семёнов и Моржов разом сматерились, как по команде, и побежали туда.

Готов.

Соратником я его не считал и не жалел. И из-за Самовара, которому сломали жизнь, и из-за прочего. Ещё мог сильно навредить. Угроза для всей команды.

Пока они осматривали тело, я практично вошёл во двор и подобрал то, что он уронил. Вот хитрый гад, кричал про баксы, а показывал рубли, стотысячные купюры. Но они лишними не будут.

Толстенькая пачка перекочевала ко мне в карман, а я сделал вид, что не при делах. А куда их? Честные менты заберут купюры, как вещдок, ну а менее честное начальство позаимствует всё себе. В первый раз, что ли. А нам эти деньги нужнее.

— Ты чё творишь, Пешкин? — где-то поблизости кричал Семёнов. — Мы его почти взяли!

— Он в меня целился! — оправдывался молодой голос.

Может, и правда целился. Но даже если бы они взяли Вадика, в СИЗО бы с ним разобрались сегодня. Но тот, кто отдал приказ продажному менту, решил не рисковать, боясь, что Вадика и правда могут перевезти в другой изолятор.

Так что приказали ручному менту валить при попытке к бегству или ещё по какой-нибудь причине. Неважно. Жалеть никто не будет. И никого он уже не выдаст, чтобы спасти себя.

Но сработали куда оперативнее, чем я думал. Я же рассчитывал, что если его не прибьют при аресте, то замочат ночью в изоляторе. Но завалил свой купленный сотрудник и закрыл вопрос. Сам. Вернее, будут думать, что сам.

— Отвечаю, в меня целился! — кричал Пешкин, держа в руке ПМ.

Судя по тому, что стрелял он ему в спину, на правду это не походило. Семёнов вздохнул и посмотрел на лежащий неподалёку ТТ.

Заметив, что я это вижу, он посмотрел на меня. Я кивнул Моржову, мол, не моё дело, и они принялись говорить между собой.

— Слушай, надо будет свидетелем побыть, — сказал Моржов, подходя ко мне через какое-то время. — Что он убегал с оружием и собирался стрелять. А то замучают проверками. Дело не в Пешкине…

— А чтобы вас не подтянули. Ну, ты же меня выручил. Конечно. Говори, как нужно, так и расскажу.

— Это хорошо, что свидетель со стороны есть. Главное — не говори, что мы согласились тебя подключить для переговоров. Пешкин тоже молчать будет. Теперь уже никуда не денется. Конкретно он влип.

— Возьмёшь в оборот? — я усмехнулся. — Раз уже выяснил его тайну?

— Посмотрим с Трудычем, — Моржов хмыкнул. — Они же меня к себе в отделение зовут, там некомплект. И будет полезно знать, куда проникли бандиты. И что через них можно передать. Кстати, Андрюха, там во дворе не видел…

— Никаких долларов там нет, вот это точно скажу. Но раз уж возились все вместе, — я полез в карман. — Будет честно.

— Ты чё? — возмутился он. — Это же…

— Вот вы — менты честные, но это не значит, что вы должны быть наивными дурачками. Дяди Стёпы остались в прошлом, где зарплату платили каждый месяц. Или решил изымать?

— Нет, — Моржов помотал головой. — Самовару отдай, пусть там мать ему купит чего-нибудь, каталку там получше, или ещё что-нибудь.

— А мы вам двоим стол накроем, идёт? За всю помощь.

— Вот это дело, — он оживился. — И всё же — ты какую-то свою игру разыграл, точно? Будто так и хотел. Ты же таким хитрым не был раньше, Андрюха.

— Повзрослел рано. Зато вопросов к тебе не будет, что нам помогал, всё официально. И самосуда никакого не было, и ты вроде как ничего противозаконного не делал. Ну и от нас тоже отстанут. Да и брали бы его в доме — он бы точно кого-нибудь пристрелил.

Моржов покачал головой, но больше не спорил.

Пришлось пообщаться со следователем городской прокуратуры, но там вопросов особо не было, менты сами всё рассказали, мне требовалось только подмахнуть протокол.

И в тот же вечер я вернулся на квартиру Газона. Почти все на месте, думали, как вернуть Самовара домой, потому что отец Халявы забрал у него не только повреждённый БМВ, но и «Тойоту», и велел ездить на автобусе.

Но Славик не огорчился. А вот в «восьмёрку» Газона, ещё и побитую, коляска не влезала никак, поэтому Царевич отправился за своей «Нивой».

— И что в итоге? — спросили у меня парни, когда я показался на пороге.

— О мёртвых или хорошо, или ничего… кроме правды. Мудаком он был, мудаком и остался, — я подошёл к Самовару. — Мазался и мазался, сочинял всё подряд, лишь бы ему помогли. Но кое-какую компенсацию он тебе выдал.

Думал, что Самовар откажется, но он же умный парень. Пашка большим пальцем провёл по краю пачки.

— Коляска хорошая два миллиона деревянных стоит, — тихо сказал он. — Такую по ступенькам можно катать, и она складывается, в тачку влезет. Вот её закажем, на неё всё равно денег не насобираешь. И лекарств ещё надо, и маме чего-нибудь взять. А остальное — давай твою идею, Старый, проверим, — Самовар отсчитал, сколько ему нужно, и остальное сунул мне назад. — Будем считать, что Вадик вложился в наше дело безвозмездно.

— Скоро будем начинать, — уверил я.

— Смотри, какие люди! — показал Шустрый.

Мы стояли на вокзале и видели в окно плацкартного вагона, как небритый и мрачный следователь военной прокуратуры майор Ерёмин укладывал вещи на верхнюю боковую полку у туалета.

Кажется, мечтам о карьере сбыться не суждено. Да и он мало того, что ничего не раскрыл самострел, так ещё и пробыл в городе слишком долго без всяких результатов. И не только.

Оказывается, он почти выбил санкцию у военного прокурора на мой арест, приукрасив, что уже есть показания. Но их, как и оказалось, нет, а разговоры к делу не пришить. Ещё и нанятый Халявой адвокат оперативно выяснил про написанную санкцию и пожаловался.

В итоге, ко мне даже никто не пришёл, да и местный военный прокурор оказался очень недоволен излишней старательностью приезжего следака, ему прилетело из области. И он тоже составил на него кляузу, куда надо.

В итоге Ерёмина, как мы узнали, ждала новая командировка — на монгольскую границу в Забайкалье. Там такого потенциально громкого дела, как про пропавшего журналиста, нет, зато добираться туда долго. Для карьериста это хуже трибунала.

Ну а пропажа иностранного журналиста, а на самом деле снайпера, теперь будет висеть мёртвым грузом на той московской комиссии по расследованию военных преступлений, и шансы на раскрытие таяли с каждым днём. Да и вряд ли уже кто-то будет разбираться с этим, ведь Грозный всё ещё под контролем боевиков, и так будет ещё несколько лет. А потом станет не до этого, и хвостов уже не найти.

Бандиты сейчас пытаются выяснить, что Вадик Митяев всё-таки мог слить в ФСБ, и им не до нас. Газон даже сказал, что Налиму попало от Гарика, что тот не разглядел такую угрозу и вовремя не принял меры, зато Фидель оказался в шоколаде за то, что оперативно решил вопрос.

Проверять, насколько это было правдой, они не стали, да и не смогли бы, поэтому пока пытались подбить всё, что могло принести им проблемы. В ближайшее время им не до нас, но это не значит, что забудут. Потом появятся вопросы, а это значит, что надо будет подкинуть им новых проблем.

Ну а мы, закончив с этим, ждали на вокзале. Шустрый вспоминал, как тогда в армии стащили мешок с капустой и хрустели, а Царевич молчал, о чём-то думая.

И мы ждали одного нашего старого знакомого, которого я тоже хотел подключить к делу.

— Сейчас встретим товарища, — сказал я, — устроим. Поедем потом к афганцам, потом к букмекерам, и я отправлюсь к отцу Халявы, он как раз встречу обещал устроить.

— Много дел, — произнёс Царевич и потёр высунувшееся из-под шапки ухо.

— Не то слово. Зато теперь начинаем серьёзно, — произнёс я.