Девятый талисман

Пролог

Его истинное имя было Эррен Заль Туйо кам Дариг севет Тиринсир абек Ду по Вирей Шаш-Дубар хин Силзоривад, но большинство обитателей Безумного Дуба, что в Долгой Долине, не пользовались истинными именами, опасаясь той власти, которую давали эти имена. Он вырос под кличкой Крушила, но после того как стал Избранным Воином, даже собственная семья и ближайшие друзья со временем привыкли называть его Меч. Он был крупным мужчиной и прозвище Крушила заработал не только из-за своего норова, но и потому, что в детстве был страшно неуклюжими — координация не успевала за ростом, — однако теперь, когда он окончательно вырос и сформировался, его движения сделались быстрыми, ловкими и уверенными.

Безусловно, ловкостью он был отчасти обязан магии. Лерры силы и стали превратили его в величайшего в мире фехтовальщика. Это было частью договора, дающего с одной стороны Лорду-Чародею власть над всем Бароканом, а с другой — право восьми Избранным уничтожить Лорда-Чародея любыми способами, если тот выйдет за рамки своих полномочий.

Он выполнил свою миссию и убил Темного Лорда с холмов Гэлбек, свихнувшегося Лорда-Чародея. Сделал свое дело и вернулся домой, в Безумный Дуб.

И вот теперь, спустя три года после гибели Темного Лорда, Меч сидел в павильоне и беседовал с Младшей жрицей, одной из трех обитателей поселения, которые обладали способностью общаться с леррами — только благодаря им в Безумном Дубе можно было спокойно жить. Без Жреца, Старшей жрицы и Младшей жрицы некому было бы уговаривать землю выращивать зерно, убеждать диких зверей, чтобы те позволили охотникам убить их и удерживать чужих лерров за пределами поселения.

Порой у жриц просто не оставалось времени на разговоры с другими людьми — они были заняты беседами с леррами. Однако сейчас, холодной ночью в начале зимы, когда большинство селян спали в уютных постелях, Младшая жрица смогла наконец спокойно поговорить с Мечом в пустом павильоне.

Ведь человеческие души — тоже лерры, и порой нуждаются во внимании жрицы.

Они сидели вдвоем подле большого каменного очага, в котором догорал огонь, прогоняя зимнюю стужу. Огромное помещение окутал сумрак, лишь возле двери мерцали несколько фонариков. Символ на лбу жрицы — знак благосклонности лерров — ярко светился в темноте золотым сиянием.

Когда все остальные ушли отсюда, Меч со жрицей еще какое-то время просто сидели молча, затем она нарушила тишину.

— Ты не выглядишь счастливым, Меч, — произнесла жрица. — Твоя душа угрюма.

— Со мной все нормально, — пожал он плечами, не глядя на собеседницу.

— Нормально? И только?

— А разве этого мало? — повернулся он к ней.

— Почему бы и нет? У твоих сестер все куда лучше, чем просто нормально. Я вижу, как сияет будто заря душа Арфы, когда ее пальцы касаются струн или когда она думает о ребенке, которого носит. Душа Непоседы горит как огонь, когда она смотрит на играющих мальчиков, а душа Паучка пляшет от восторга, когда девочка носится по улицам со своими друзьями. Твоя мать все еще переживает из-за смерти твоего отца и из-за твоей роли Избранного. Она беспокоится, понимая, что ты несчастлив, потому душа ее тоже угрюма. Но все ее печали вылечит время, а вот твои… Я не знаю, в чем причина, и не знаю, вылечит ли их время, или наоборот усугубит. Мне хотелось бы разогнать твою тоску, если это в моих силах.

— Сомневаюсь, что в твоих, — буркнул Меч, снова отворачиваясь. — В конце концов, я убил человека. Разве после такого моя душа не должна быть омрачена навечно?

— Лорд-Чародей был убийцей и безумцем, — возразила младшая жрица. — Темным Лордом, не заслуживающим ничего, кроме смерти. Ты хорошо справился со своей ролью.

— С ролью, которую я более не считаю существующей, — сказал Меч.

— Вот как? — нахмурилась младшая жрица. — Ты думаешь, что должен передать роль Воина кому-то другому?

— Я не сказал, что мне не следует быть Воином. Я сказал, что эта роль вообще больше не должна существовать. Я считаю, что Воина не должно быть совсем.

Жрица нахмурилась еще сильней:

— Но кто же тогда убьет следующего Темного Лорда, если таковой появится? По-твоему, Лучник и прочие Избранные прекрасно справятся без Воина?

— Не должно быть больше никаких Избранных. И не должно быть никаких Темных Лордов. Не должно быть больше Лордов-Чародеев.

— Не должно быть Лордов-Чародеев? Но кто же тогда будет держать в узде остальных чародеев?

— Никто. Остальные чародеи больше не представляют угрозы. Злых колдунов не было уже много веков.

— Это потому, что есть Лорд-Чародей!

— Волшебников осталось так мало, что нам не нужен Лорд-Чародей!

Жрица некоторое время молча смотрела на него, а потом сказала:

— Ты сам не понимаешь, о чем говоришь.

Меч пораженно уставился на нее.

— Разве ты не учил баллады? — спросила она. — «Осада Синего Цветка», «Резня в Голн-Влейе»?

— Знаю я эти песни, — с досадой ответил Меч. — Все это случилось давным-давно. Тогда жили сотни чародеев. А нынче их и пары дюжин не наберется.

— Достаточно и одного, чтобы устроить неприятности.

— И много ли неприятностей может устроить один обычный чародей?

Прежде чем ответить, жрица вновь некоторое время молча смотрела на него.

— А ты знаешь, что некогда сюда, в место, что нынче называют Безумным Дубом, явился чародей с намерением увести женщин в свой гарем? Всего один, и этого оказалось более чем достаточно, чтобы учинить разгром.

— Сюда приходил злой колдун? — изумился Меч. — А песня об этом есть?

— Песни нет. Рассказов тоже. Только память — еще с тех времен, когда не было никаких Лордов-Чародеев, чтобы защитить нас.

— Что? Память? Но Лорды-Чародеи существуют вот уже семьсот лет.

— А это случилось более восьмисот лет назад, до того как Совет Бессмертных избрал первого Лорда-Чародея, за сотни лет до того, как вырос первый Безумный Дуб, когда деревушка здесь еще даже не имела названия.

— Но как же тогда сохранилась память? Никто ведь не может прожить восемьсот лет.

— Человек нет, а лерры — да. Лерр умеет хранить память всех жрецов. Одна из моих прабабок, та, которая победила чародея, считала, что эту историю надо передать потомкам, а человеческим сказителям она не доверяла. Она опасалась, что те скроют правду за лихой героикой и восхвалениями, поэтому передала свои воспоминания леррам очага в святилище нашего поселения, и с тех пор каждая жрица получает от них эти воспоминания.

— Значит, жрица в одиночку победила злого колдуна? Из этого напрашивается вывод, что не очень-то он был силен. Так как дело-то было?

— Я же сказала, что моя прабабка не доверяла людям-сказителям. Я не стану предавать ее доверие и изображать из себя сказителя. Если хочешь узнать, как оно все было, что она сделала, о чем думала и что чувствовала, то можешь прямо сейчас пойти со мной в святилище, и я дам тебе возможность самому получить эти воспоминания.

— Ты даже такое умеешь?

— Думаю, да. Не для всех и каждого, но ты из числа Избранных, связан с леррами, поэтому я полагаю, что очаг позволит тебе получить память моей прабабки.

Меч попытался разглядеть выражение ее глаз, но царящий вокруг сумрак и сияющий знак у нее на лбу мешали что-либо увидеть.

— Ладно, тогда покажи, — согласился он.

Пятнадцать минут спустя он уже стоял на коленях в святилище, касаясь лбом ледяного камня незажженного очага, а Младшая жрица тихо говорила на языке, неприятном для человеческого слуха. Меч уже начал сожалеть, что согласился, но внезапно холод исчез, зимняя ночь растаяла, и он вдруг обнаружил, что идет среди деревьев в разгар дня. Он шел непривычной походкой, покачивая бедрами совсем не по-мужски. Плечи вдруг сделались значительно у́же, руки слабее, а грудь стала большая.

Он был молодой женщиной, возвращавшейся домой после ритуала уговаривания духов дичи в лесу к северо-востоку от поселения. Он был жрицей по имени Тала…

Выйдя на опушку, Тала отряхнула юбку от грязи и поправила на плече лук. Затем, слегка сощурившись, посмотрела на деревню — глаза еще не приспособились к свету после долгого пребывания в тени деревьев. Сильный ветер трепал ей волосы, но она не обращала на это внимание.

Что-то было не так. А может, ощущалось не так. Она никогда точно не знала, где заканчиваются ее собственные ощущения и начинается влияние местных лерров. Она пригляделась из-под руки, одновременно открывая себя для лерров, но даже после этого далеко не сразу поняла, что же казалось странным.

Все мужчины исчезли. В поле работали женщины, детишки носились по округе — но никаких следов мужчин.

— Ну и что опять стряслось? — вопросила она.

Мужчины ушли, ответило что-то. Она не знала точно, какой именно лерр, какой точно дух заговорил, но это ее не особо-то и интересовало. Все они в любом случае связаны между собой.

— Это я вижу. Но почему они ушли?

Защищать деревню.

Тала поняла, что голос шел от самой земли, а не от кого-то из менее значительных лерров. Дух земли, на которой стояла деревня, знал обо всем, что происходит на подвластной ему территории, представляющей собой огромный овал, простиравшийся от далекой горной гряды до точки, расположенной примерно в полумиле в глубине леса, из которого Тала только что вышла. Дух земли не отличался особым умом по человеческим меркам — а быть может, он просто недостаточно хорошо понимал людей, потому и не мог проявить свой разум, каким бы он там ни был. Тала была уверена, что лерр не снизойдет до дальнейших объяснений. Получить от него нужные сведения можно, только если задавать правильные вопросы.

Сейчас у жрицы не хватало терпения как следует расспросить лерра земли. Она провела три дня и три ночи, разбираясь с упрямым лерром леса, устала и проголодалась, спина у нее болела от ночевок на жесткой земле. К тому же узнать все необходимое она могла и дома, у мамы, Метелки или Кожевницы. Поэтому жрица не стала больше задавать вопросов, а двинулась к деревне.

— Благодарю вас, духи моей земли, за помощь и ответы, — тем не менее проговорила она, делая первый шаг. Как бы она ни спешила, забывать о вежливости не следовало.

Дорога казалась ей прямой и ровной, несмотря на то что в полях сильный ветер клонил ячмень. Жрица поняла: лерр принял ее благодарность и не обиделся из-за того, что она не соизволила опуститься на колени. Дух земли обычно относился довольно снисходительно к таким вещам — в отличие от надменного и капризного духа в отцовской кузне или злонравного прибрежного лерра.

Увидев стоящих на склоне мать и младших сестер, Тала помахала им рукой, однако путь ее лежал в другую сторону. Она могла бы свернуть, но до деревни было ближе, а уж там наверняка найдется кто-то, кто сможет объяснить происходящее.

Тала постоянно ощущала присутствие лерров вокруг себя. Что-то их встревожило, но жрица никак не могла определить природу этого беспокойства.

Вскоре она миновала пограничное святилище, вошла на территорию деревни, быстро проскочила мимо семейного дома Резчика и обнаружила на залитой солнцем площади с полдюжины женщин, спокойно беседующих, обхватив себя руками для защиты от ветра.

(Меч отстраненно восхитился красотой узнанной им поселковой площади, однако вокруг нее не было ни единого знакомого строения. Ни павильона на краю, ни одного дома, среди которых он вырос, — но тут он сообразил, что видит на положенном месте деревенское святилище и срединный камень, на котором он сейчас лежал — правда, святилище было открыто всем ветрам, без привычной крыши.)

— Что происходит? — спросила Тала, приблизившись.

Ее голос почти терялся в свисте ветра, но шесть озабоченных лиц тут же повернулись к ней. Среди женщин оказалась и тетя Кожевница.

— Жрица! — воскликнула Кожевница. — Наконец-то! Мы уже начали беспокоиться.

Тала поглядела на солнце:

— Я не опоздала. Полдень еще не наступил.

— Но… ну, в общем, мы думали, что ты могла услышать и прервать ритуал.

Тала даже не ответила на явную глупость насчет прерывания ритуала — поведи она себя столь неуважительно, не видать им в будущем году ни оленины, ни крольчатины, ни орехов, ни грибов.

— Услышать что? — спросила она. — Где все мужчины?

— На границе. — Кожевница махнула рукой куда-то в сторону горного кряжа.

— Ожидается нападение, — добавила Рыжевласка.

— Нападение? Какого рода нападение?

— Вооруженные люди. Из другого места.

Бессмыслица какая-то! Вооруженные люди не могут вот так просто возникнуть ниоткуда, чтобы напасть на поселок.

— Да никто не станет… Но как? Почему? Откуда они узнали о приближении этих людей?

— Жрец сказал. Он обходил границу, и духи ему сказали. Он вернулся и забрал всех мужчин. Они ушли примерно час назад, чтобы встретить врага на границе, сразу за хребтом.

Тала по-прежнему ничего не понимала. Она никогда не слышала ни о чем подобном. Никто никогда еще не угрожал деревне.

— Кто на нас напал?

— Мы не знаем, — ответила Кожевница. — Жрец лишь предупредил и сказал, что их много.

— Ну да, лерры, как правило, считать не больно-то умеют, — заметила Тала.

— Жрец сказал, что спросил у них, больше ли тех людей, чем мужчин в нашей деревне, и духи сказали, что примерно столько же, может, чуть больше или чуть меньше.

— Значит, все мужчины ушли сражаться?

Женщины закивали.

— Вон туда, за хребет, — указала Кожевница.

— Они взяли копья, — сообщила Зеленоглазка.

— И луки, — добавила Рыжевласка. — Кузнец хотел тоже взять свой, но его лук, естественно, у тебя.

Тала потеребила висящий на плече лук. Она показывала его духам дичи в лесу, чтобы те знали, что именно убьет подвластных им созданий.

— Отец в любом случае не может никого убить стрелой.

Это помимо всего прочего было обусловлено родом его деятельности. К кузнецу прицепилось что-то от огня и металла, нечто, тревожащее лерров лука и стрел, и они не хотели подчиняться его воле. Тала пыталась научить отца немного стрелять при помощи истинного имени духа стрельбы из лука, но отец лишь рассмеялся и сказал, что ему это не нужно. В деревне и без него охотников хватает, а кузнец всего один.

— Но это выглядело бы куда более устрашающим — такой огромный мужчина с луком, — сказала Болтушка.

— Они хотят просто прогнать нападающих, а убивать они не хотят, — сообщила Кожевница. — Так что совершенно не важно, может он во что-то попасть или нет.

— А Жрец сказал, что устроит кое-какие сюрпризы, — добавила Рыжевласка.

Да уж наверняка устроит, в этом Тала не сомневалась. Поговорит с леррами и обеспечит, чтобы каждый острый камешек оказался под ногой захватчиков, вязкая почва сделалась еще более скользкой и вязкой, чтобы птицы и кролики переполошились в нужный момент, чтобы меч-трава резала врагам ноги, а ветки хлестали их по глазам. Защитникам же все это не грозило, и, возможно, деревья и кусты обеспечат и надежное укрытие. Все местные духи придут на помощь своим и помогут прогнать чужаков. Деревня, люди и лерры представляли собой единое сообщество.

И чужаки не могут этого не знать. Тала нахмурилась. У каждой деревни есть свои духи-покровители.

Что-то во всем этом не так. Большая группа людей? Да кто в Барокане мог оказаться настолько глуп, чтобы решиться на такое нападение? И вообще — как они сумели сюда добраться? И чего надеялись достичь?

И откуда леррам известно, что чужаки намерены напасть на деревню?

Тала знала, что расспрашивать деревенских женщин бесполезно. Они мало что понимали в леррах. Только жрецы и жрицы, мужчины и женщины, рожденные в полнолуние, выпавшее на летнее солнцестояние, могли слышать голоса духов и умели договариваться с ними.

И сейчас этими мужчиной и женщиной были сама Тала, которую жители деревни звали Маленькой жрицей, и Дейн, более известный как Жрец. Конечно, в обыденной жизни они избегали даже частичного упоминания своих истинных имен. И они были единственными в деревне, кто мог общаться с миром духов, единственные, кто умел уговорить хлеб расти, а дичь подойти поближе, управлять дождями и заморозками, пока не созреет урожай, и успокаивать реку в весеннее половодье.

Дейн был почти на двадцать лет старше Талы, в детстве он был ее учителем, познакомил ее с леррами, сообщил их имена, рассказал о существующих договоренностях, заключенных жрецами предыдущих поколений. Теперь Тала выросла и взяла на себя немалую часть жреческих обязанностей, включая ежегодный трехдневный ритуал встречи с обитателями леса, чтобы выторговать у них право охотиться. И, как она начала подозревать, исходя из того, что порой говорили духи, сейчас она справлялась со своей работой лучше, чем Дейн когда бы то ни было. Порой ей казалось, что Дейн просто выполняет положенный ритуал, не вдумываясь в то, что говорят ему лерры.

Догадался ли он спросить у духов деревни, откуда они узнали о приближении чужаков? По самой природе большинство духов не могут переходить границу своих владений — они привязаны к месту, и поэтому деревенские земли ограничены территорией, где обитают свои лерры. Жрецы одной деревни не могут управлять духами другой деревни. Сами законы природы — те самые законы, по которым действуют лерры, в разных местах разные. Дейн не смог бы поговорить ни с одним лерром за пределами его собственной деревни, а значит, его наверняка предупредили именно они. Но откуда они узнали? Ведь они не могли видеть приближение захватчиков.

Тала пыталась разобраться в происходящем. Зачем кому-то нападать на деревню? И как Дейн мог получить предупреждение об их приближении?

Тала всю жизнь училась задавать такого рода вопросы, и опыта у нее хватало, чтобы общаться с леррами и разбираться в их логике. Их поведение зачастую казалось странным и необъяснимым, но для этого всегда была своя причина. Тале нужно было лишь понять ее.

Дух сообщил Дейну, что ожидается нападение, но вопрос в том, действительно ли кто-то собирается на них напасть? Что, если предупреждение ложное? Что именно кто-то надеялся осуществить?

Ну — или уже осуществил?

Оно — или он — сумело отослать всех вооруженных мужчин подальше на границу хребта, оставив в деревне лишь беззащитных женщин, детей и стариков. Будь Гала в это время тут, а не в лесу, то тоже наверняка бы ушла с мужчинами, оставив женщин и детей без малейшей возможности услышать какие бы то ни было предупреждения от лерров.

Судя по всему, именно этого неизвестный враг и добивался.

— О духи! — воскликнула она. — Защитите нас!

Мы готовы, ответил хор бесплотных голосов. Воздух встревожен и враждебен, и мы готовы встретить все, что он с собой принесет.

— В чем дело? — встревожилась Кожевница. — Что стряслось? Духи что-то сказали?

— Нет, я просто кое о чем подумала, — не совсем искренне ответила жрица.

Она огляделась по сторонам.

Несколько женщин трудились на соседних полях, ублажая лерров земли и растений простыми напевами, передающимися из поколения в поколение, отгоняя птиц и насекомых, проверяя, как скоро зерно будет готово для сбора. Другие — и среди них мать Талы — присматривали за детьми, играющими на зеленом склоне холма.

Чтобы собрать всех и организовать оборону, уйдет час или немного больше. Но оборону против чего? Тала была полностью уверена, что то нападение, отражать которое ушли все мужчины, — ложное. Это ловушка, отвлекающий маневр, а настоящая атака последует непосредственно на деревню. Но она по-прежнему не могла понять, какого рода будет эта атака. То, что духи упомянули встревоженный воздух, наверняка что-то означает.

У деревни нет врагов, и брать тут особо нечего. Жизнь здесь спокойная, удобная и сытная, однако отнюдь не роскошная. Вся их собственность — лишь предметы повседневного обихода. А землю украсть невозможно. Почва станет бесплодной, дичь пугливой а вода плохой, если жрец или жрица не уговорят лерров помочь, но для этого годится только тот жрец, который родился здесь.

И тут ее осенило: единственное, что можно украсть, — это сами жители деревни.

А вот это, она знала точно, очень даже возможно. Есть на свете места, где людей держат в рабстве. И есть безземельные бандиты-мужчины, желающие получить женщин в жены или наложницы.

А еще ходили слухи о леррах, требующих человеческих жертвоприношений. Нет-нет, не где-то поблизости, но рассказывали о существовании таких общин на южных равнинах и западных болотах. Говорили о поисковых группах из тех мест, шарящих повсюду и захватывающих путешественников, чтобы утащить их к себе и умертвить на кровавом алтаре.

Кто-то услал мужчин прочь, подсунув Дейну ложное предупреждение, а настоящие захватчики в любой момент могут обрушиться на деревню…

— Да в чем дело-то? — спросила Кожевница. — О чем ты так задумалась?

— Как кто-то мог дать ложное предупреждение? — вслух подумала Тала.

Предупреждение пришло с ветром, ответила ей земля.

— Да никак, — пожала плечами Кожевница. — Именно так жрец и узнал… Жрица, чем дело?

— Есть люди, способные дать ложное предупреждение, — сказал Тала.

— Но жреца предупредили духи, а не человек.

— А кто сказал духам?

Предупреждение пришло с ветром, повторил лерр.

Женщины переглянулись.

— Я не понимаю, — пожаловалась Рыжевласка.

— Единственные люди, способные приказывать леррам, — это жрецы и чародеи, — пояснила Кожевница.

— Вряд ли это жрец, — возразила Тала. — У нас нет врагов среди жрецов Долгой Долины. И я отродясь не слыхала о жрецах, способных приказывать ветру, свободно перелетающему с места на место, однако духи говорят мне, что предупреждение принес ветер.

Порыв ветра раздул рубахи и взметнул подолы юбок.

— О горящий огонь! — воскликнула Зеленоглазка. — Ты думаешь, что это нападение затеял чародей?

Все знали, что так же, как жрецов учат управлять леррами места, чародеев учат управлять не столь покладистыми духами — леррами огня и воздуха, жары и холода, перелетных птиц и кочующих животных. И если жрецы были по сути сердцем своих сообществ, то чародеи были бродягами, такими же не имеющими корней и ненадежными, как подвластные им лерры.

Ветер взметнул пыль и посыпал ею голову Талы, когда она объявила:

— Думаю, что как раз сейчас в деревню направляется злой чародей. А может, он уже здесь.

Среди вас чужак, поддержал ее дух земли. Он не касался меня, и поэтому я не знал, пока ты не сказала.

Гала воздела руки.

— Духи земли и воздуха, призываю вас, явите мне любого врага, что может быть тут!

Она ощутила вокруг себя некоторую волнение, когда лерры деревни приступили к выполнению поручения. Ветер усилился — краем глаза Тала заметила какой-то трепет и резко обернулась.

На площади словно таяла завеса, возле центрального святилища начала медленно проступать мужская фигура. Тала, развернувшись, оказалась с ним лицом к лицу.

Высокий, грудь крест-накрест перетянута кожаными ремнями поверх синей шелковой туники, в петлях ремней не меньше дюжины всяких талисманов и мешочков, а в карманах кожаных штанов — и того больше. Все пальцы в перстнях, и каждый наверняка представляет подвластный чародею дух. На голове небрежно надета синяя шапочка, прочно сидящая на месте, несмотря на резкий ветер. Незнакомец ехидно улыбался Тале.

А еще он висел в воздухе, в паре дюймов над родной землей деревни.

— Очень неплохо, жрица, — произнес он.

Рыжевласка взвизгнула и бросилась бежать. Зеленоглазка, всхлипнув, попятилась. Остальные ошарашенно замерли, захваченные врасплох этим явлением.

— Ветер был ключом, — кивнула Тала. — Это ты заставил дух ветра сказать о грозящей атаке.

Ухмылка чародея стала шире.

— Да, я. И теперь они все далеко, прочесывают территорию по ту сторону хребта в поисках несуществующего войска. А я тем временем заберу их женщин. — Он огляделся. — Тут как раз есть несколько подходящих.

Тала некоторое время молча взирала на него, а остальные женщины медленно пятились. Она яростно размышляла, отчаянно пытаясь отыскать способ прогнать врага и защитить своих.

Лук на плече не пойдет — тетива не натянута. Пока Тала будет ее натягивать, выдергивать стрелу из колчана за спиной, накладывать ее, целиться и стрелять, чародей успеет обрушить дюжину заклинаний. Совершенно ясно, что ему подвластны несколько духов ветра и вероятнее всего дух огня. Ветер может вырвать лук из рук, а огонь спалить его в пепел до того, как она успеет выстрелить.

Конечно, она может передать через лерров деревни весточку, чтоб мужчины возвращались домой. Но даже если они будут бежать всю дорогу, четверти часа чародею за глаза хватит, чтобы наложить заклятия на выбранных им женщин. За это время он может даже попросту схватить нескольких и утащить с собой.

А женщины… Ну что ж, они в принципе могли оказать существенное сопротивление, в этом Тала не сомневалась, но сколько при этом пострадает от ветра, огня и другой магии? И какой урон будет нанесен домам и посевам?

Что же до местных духов — то что они могут? Чародей без труда уклонится от любой предпринятой ими атаки.

Драться с ним — не выход.

Что же тогда? Тала никак не могла позволить ему изнасиловать и поработить своих односельчанок. Даже Фелри, нещадно изводившая Талу в детстве, пока лерры пару раз не учинили ей трепку, не заслуживает такой участи.

Необходимо что-то предпринять. Защищать деревню — ее работа, ее долг, то, ради чего она рождена. Это бремя, которому Тала далеко не всегда радовалась, но всегда несла достойно. Даже когда ей до смерти надоедали постоянные требования лерров, и она начинала тихо мечтать покинуть деревню и отправиться куда-нибудь туда, где она станет самой обыкновенной молодой женщиной, у нее и в мыслях не было попытаться осуществить эту мечту до тех пор, пока не родится новый жрец или жрица.

Но сейчас она не видела способа выполнить свой долг.

Кроме одного-единственного.

— Я пойду. Забери меня, — сказала она.

На деревню обрушилась тишина. Тала поняла, что привлекала пристальное внимание всех окрестных лерров.

Ухмылку чародея смыло.

— Что?!

— Забери меня, — повторила Тала. — Увези из этой деревни.

Чародей склонил голову набок, сжимая рукой деревянный талисман в форме огонька свечи.

— Зачем? Я не ищу жену или ученицу, женщина. Мне всего лишь нужна шлюха, чтобы согревала постель и скребла полы в доме.

— Ну да, рабыня. А здесь я кто, по-твоему? — воскликнула Тала. — Я дни напролет выполняю приказы лерров, потакаю их капризам, чтобы они позволили всем остальным жить спокойно. Я не замужем. Думаешь, по своей воле? Лерры запрещают мне спать с мужчиной! Ни мужчин, ни детей, даже земли собственной у меня нет, и времени ни на что другое, кроме беготни туда-сюда по указке духов! Да я последние три ночи спала в лесу, а не в собственной постели, по указке этих духов! Уж лучше у тебя полы скрести, чародей.

Тишина содрогнулась. Ты лжешь! — хором вскричали тысячи бестелесных голосов. Ты лжешь!

Тала, развернувшись, прокричала, глядя на землю:

— Да что ты в этом понимаешь?! Откуда тебе знать, что у человека на сердце?! Уж лучше человек-чародей, чем жизнь с вами!

— Но, жрица… — начала было Кожевница.

Тала резко оборвала ее.

— Даже не начинай, тетя! Ты в этом разбираешься не лучше лерров!

Она снова повернулась к чародею:

— Забери меня отсюда! Я так устала от всего этого! И пусть жрец сам борется с болезнью!

Снова повисла тишина, хотя Тала чувствовала, что земля, камни, трава и даже воздух слушают очень внимательно.

— С болезнью? — переспросил чародей.

Тала буквально ощутила, как лерры вторят ему, и понадеялась, что чародей их не слышит.

— Не переживай, — беспечно отмахнулась она. — Сама-то я не больна, даю слово. Клянусь всеми присутствующими здесь духами, у меня чумы нет!

Взгляд чародея метался с Кожевницы на Зеленоглазку с Болтушкой и обратно.

— А они? — поинтересовался он.

— За них не волнуйся, — ответила Тала. — Пока они здесь, лерры защищают их от приступов.

— А в другом месте?

— А они никуда не ходят. Отсюда никто никуда не уходит. Даже купцы не заезжают. И ты об этом знаешь. Разве не потому ты выбрал нашу деревню?

— Они все больны?

— Просто забери меня отсюда! — Тала шагнула к чародею, протягивая руки.

Он отлетел назад, наткнулся на святилище, шапочка слетела с его головы. Лицо чародея побелело.

Затем он, взял себя в руки и ткнул талисманом в Талу.

— Вот уж вряд ли! — заявил он. — Держись от меня подальше, жрица. Я передумал. Пожалуй, поищу другую деревню, которая мне больше придется по вкусу.

Чародей быстро подобрал шапочку и водрузил на место.

— Прошу прощения, милые дамы, но, боюсь, мне пора.

Ветер, на какое-то время стихнувший, внезапно взревел и словно бы обернулся вокруг чародея. Фигура его заколыхалась и исчезла.

— Нет, погоди! — закричала Тала.

— Прощай, жрица! — донесся откуда-то сверху голос чародея.

Тала задрала голову, моргая на солнце, но не увидела ничего, кроме голубого неба и бегущих облаков. Ветер бросил ей в лицо волосы, хлеща по глазам, и ей пришлось отвернуться.

Тогда она стащила с плеча лук, выпутала из волос, опустилась на колени и натянула тетиву.

— Духи моего дома, скройте меня от врага, — проговорила она. За ревом ветра ее голос был не слышен человеческому уху. — Простите мне ту напраслину, что я вынуждена была возвести на вас. Направьте мой удар на врага.

Тетива зазвенела, и Тала вынула стрелу из колчана на спине.

— Если вы считаете это правильным, направьте этот кусок дерева из ваших лесов прямо ему в сердце, чтобы он никогда уже не смог вернуться и причинить нам зло.

Куда больше ее беспокоило то, что этот человек мог причинить зло другой деревне, но и возможного возвращения тоже нельзя было исключить, если он поймет, что она блефовала, а кроме того, Тала отлично знала, что местным леррам глубоко безразлично то, что может произойти где-то еще.

Мы прощаем твой обман.

И ни слова о ее намерениях — или их собственных — относительно чародея. Тала поморщилась. Затем поднялась и стала поворачиваться, пока не ощутила нужное направление. Наверное, хотя бы один лерр направлял ее, но вот точно или нет — это вопрос. Она наложила стрелу, натянула тетиву, прицелилась и выстрелила.

Ветер словно подхватил стрелу, она неслась все выше и выше, пока не исчезла из виду.

А потом Тала услышала короткий вскрик, ветер мгновенно стих, и безжизненное тело чародея рухнуло с неба на ячменное поле старого Пивовара, с жутким стуком грохнувшись о землю.

Долгое время стояла неестественная тишина. Наконец Кожевница проговорила:

— Ты убила его.

Тала не потрудилась ответить. Она слушала духов. Несколько из них заговорили разом, сообщая, что мужчины возвращаются, что талисманы и магические штучки, принадлежащие чародею, рассыпанные по полю, — это гадость, которую надо срочно убрать, а вот его кровь освежит землю, когда уберут остальное, и что ей прощают ее ложь.

Интересно, понимают ли они, насколько эта ложь близка к правде? Тала вовсе не собиралась уходить с чародеем и становиться его собственностью. Ей было более чем достаточно ощущать себя собственностью всей деревни, и вариант обрести лишь одного хозяина нисколько не улучшил бы положения. Однако слова о бесконечных просьбах к ней были сказаны от души. Она никогда не хотела становиться жрицей.

Впрочем, и появляться на свет она тоже не просила, однако была весьма рада, что живет. Да и преимущества жречества порой тоже приносили радость.

Тала на мгновение задумалась о талисманах чародея. С их помощью, если научиться, она смогла бы управлять ветрами как чародей, летать в небе, скрываться от чужих глаз. Искушение было велико…

Но что бы она стала делать с таким могуществом?

Всю жизнь она обладает силой жрицы, умением торговаться с леррами и выпрашивать у них милости. Что они дали ей такого, чего нет у других молодых женщин, и какую цену ей пришлось заплатить? И что ей делать с еще большей сверхъестественной мощью? Она поглядела в лицо Кожевницы, потом Болтушки, и увидела, что соседки, даже родная тетя, боятся ее.

И как только что показала пущенная стрела, волшебные чары не скроют ее от лерров.

Так зачем тогда себе голову морочить? Что сам чародей получил от своей магии? Он явился сюда, чтобы похитить женщин. Какой же одинокой и несчастной была его жизнь, коль он пошел на такую жестокость!

И с этой мыслью все искушение украсть магию чародея испарилось. А заодно и желание покинуть деревню. Стоит только подумать, насколько одинока и пуста жизнь тех людей, которые не могут разговаривать с любым камнем или деревом!

— Благодарю вас, духи моего дома, за помощь и ответы, — произнесла жрица, снимая тетиву с лука.

И, вздохнув, направилась к ячменному полю, чтобы разобраться с останками.

Меч медленно выпрямился. От холода затекла спина.

— Видел? — спросила младшая жрица. — Нам нужен Лорд-Чародей для борьбы с такими вот людьми! Обман, насилие, убийство — и проделал это один чародей.

— Эта Тала вполне успешно разобралась с ним и сама, — заметил Меч, неторопливо вставая на ноги. Уточнять, что тот древний чародей не смог никого изнасиловать или убить, он не стал. — По-моему, если люди сами организуются как следует, нам не потребуется ничья помощь против чародеев.

— Но ты подумай, насколько умен был тот чародей, отослав мужчин прочь! Если бы Тала не оказалась столь сообразительной и не догадалась солгать…

— Но она догадалась, — перебил Меч.

— А если бы нет? Пока существуют чародеи, нам всегда будет нужен Лорд-Чародей. А пока есть Лорд-Чародей, нужны и Избранные. Нам нужен ты.

— Возможно. — Он пожал плечами. — Уже поздно, и я замерз. Доброй ночи, жрица. И спасибо за то, что дала мне ощутить этот маленький кусочек прошлого. У меня теперь есть пища для размышлений.

Младшая жрица некоторое время смотрела на него, затем сдалась.

— Ну тогда спокойной ночи, Меч.

Шагая к дому матери, Меч размышлял о только что пережитом, однако заботила его вовсе не опасность бесконтрольной магии. Вместо этого он поймал себя на том, что вспоминает, каково это — быть женщиной, когда тело движется совсем иначе и когда чувствуешь себя уязвимым. И каково это — быть жрицей, связанной с духами места, вечно в окружении нечеловеческих голосов лерров.

Он провел месяцы вместе с Говоруньей, более известной как Болтунья, слышавшей всех лерров, а не только тех, что общаются с местными жрецами. Теперь он имел некоторое представление, с чем ей приходилось постоянно жить — с валом голосов и требований.

Но он испытал также и близость Талы с ее домом, и теперь ощущал странную изолированность от окружающих. Даже до того, как он принял роль Избранного Воина, у него порой возникало чувство, что ему не место в Безумном Дубе.

А теперь он знал, насколько человек может принадлежать этому месту. Тала во многом была его противоположностью. Она была частью поселения, а он нет. Но при этом она была заперта здесь, хотя и имела полную поддержку.

У всего есть своя цена, свои плюсы и минусы — так устроен мир. И единственное, что может человек, — это найти нужное равновесие.

Существование Лорда-Чародея и Избранных — часть системы, поддерживающей Барокан на протяжении веков, и нравится ему или нет, такая система есть. И с этим придется смириться.

Ну, по крайней мере до тех пор, пока существуют чародеи. Если в один прекрасный день они вымрут, все изменится.

А сейчас во всем Барокане осталось всего восемнадцать или девятнадцать чародеев. Они таки вымирают, хоть и медленно.

Может быть, когда-нибудь чародеям, чародейству и Лордам-Чародеям придет конец. И тогда отпадет необходимость в Избранных.

Когда-нибудь.

Но не сегодня. Еще нет.