Девятый

Глава 8

Смерть мы видим часто. Мы с ней близко знакомы, чего уж тут. И не только сами умираем и видим, как гибнут товарищи. Иногда и на базе в самой спокойной ситуации что-то случается: то скучающие учёные наглотаются дряни и сердце не выдержит, то спокойные обычно морпехи разругаются из-за разных взрослых глупостей и устроят самую натуральную дуэль на пистолетах, то техника подведёт — и погрузчик со всей дури прижмёт техника к стене взлётной палубы.

Космос, как напомнил мне в полёте искин, враждебен любой жизни. Не зря говорят, что мы рождены копошиться на поверхности каменных шаров, заботливо укрытые воздушным одеялом и щитом магнитосферы. Выбираться из колыбели приходится на свой страх и риск.

Так что не знаю, почему меня так потряс вид опускающегося лифта с неподвижным, истекающим кровью телом. Может в комплексе с искалеченным, полуразобранным кораблём? Или стук безвольных конечностей по прутьям шахты и блеск крови в лучах фонарей подействовал?

Когда человек умирает, тем более по-настоящему, насовсем, тело надо оставить в покое. Нельзя ему так валяться. Не знаю, почему, мы ведь больше, чем плоть, и то, что остаётся, когда сознание уходит, это просто органические вещества. Но ведь и врагов хоронят, верно? И даже с почестями.

Так что я стоял, сжимая кулачки и безумно злясь на то, что я такой маленький и слабый. Хотя будь я даже здоровенным и сильным как морской пехотинец, чем бы это помогло? Тут было двенадцать астронавтов и восемнадцать пассажиров, но они ведь явно не справились!

Лифт наконец-то дополз до меня и остановился. Я сделал шаг вперёд, морщась и разглядывая неподвижное тело.

У французских астронавтов, которые составляли большую часть экипажа «Гаргантюа», необычная форма. Она скорее похожа на морскую: короткие белые шорты, тельняшка с коротким рукавом и бескозырка со здоровенным красным помпоном на макушке. Как это ни странно для французов, но помпон не просто чтобы выделиться, он играет роль амортизатора: если приложишься куда-то башкой, то есть шанс отделаться испугом.

Но этому астронавту не повезло. Ударился он именно головой… хотя, скорее, его ударили, но по виску. Причём так сильно, что проломили череп. Из виска торчало донце какого-то цилиндрического прибора с обрывком провода, на нём медленно загорался и гас красный светодиод. Может при разборке корабля так получилось? Нет, вряд ли. На руках и ногах были кровоподтеки. Костяшки пальцев тоже сбиты и окровавлены. Он с кем-то дрался. А потом пропустил удар по голове и…

Я сглотнул и отвернулся. Хорошо, что я толком ничего не ел почти сутки.

Не могу же я его вытащить, а потом ехать в лифте как ни в чём не бывало.

Стоп. Вытащить придётся! Надо проверить, вдруг он всё-таки жив? Железяка в башке, литра два крови вылилось, но… Всякое бывает.

Взявшись за ноги астронавта (один ботинок у него слетел, пришлось хвататься за волосатые икры) я выправил их и поволок астронавта в коридор. Оттащил метра на два, оставляя на полу смазанный тёмный след. Присел, приложил пальцы к сонной артерии.

Ничегошеньки не чувствую.

Что ещё делают?

Надо зеркальце к носу приставить, запотеет или нет, я в кино такое видел!

Только откуда у меня зеркальце, я же не девчонка.

Так, понял!

Я метнулся к двери в медотсек. Протиснулся мимо листов обшивки, порылся в сваленных на операционном столе инструментах. Нашёл какой-то здоровенный нож или скальпель с широким блестящим лезвием. Вернулся к астронавту, наклонился над ним и поднёс лезвие к носу. Запотеет или нет?

Проверить я не успел. Астронавт открыл глаза.

Зрачки у него были широкие и почему-то узкие как щель, вытянутые сверху вниз. Совершенно мёртвые глаза, неподвижные, но он их открыл.

Астронавт дёрнул руками, словно пытаясь меня нащупать. Одна рука была сломана в локте и болталась, вторая будто палка хлестнула по плечу.

Я заорал. Отчаянно размахнулся и вонзил скальпель в шею астронавта. Но тому, похоже, было всё равно. Он ещё раз махнул руками, пальцы мёртво сжались на моём плече. Я инстинктивно выставил вперёд руки, упираясь в голову астронавта. И, наткнувшись взглядом на свои белые перчатки, вспомнил про их особую начинку. Свёл мизинец с большим пальцем.

Со среднего пальца шарахнул электрический разряд, прямо по торчащему из виска цилиндру. Тело астронавта вздрогнуло и обмякло, из прибора неожиданно вышло облачко чёрного дыма. Меня то ли током отбросило, то ли я оттолкнулся, даже понять не успел, но я оказался в метре от мертвеца и перебирая руками-ногами пополз в сторону.

Но он больше не шевелился.

— Дрянь! — крикнул я, глядя на белое неподвижное лицо. — Что ты такое? Кто ты?

Астронавт не отвечал. И я вдруг чётко понял, что теперь он окончательно мёртв и совершенно безопасен. С каким-то жалким скулящим звуком я привстал, согнувшись уставился на астронавта, выставил вперёд руку со скальпелем, который так и не выпустил.

Я наконец-то его узнал. Это был Лоран Бельроуз, второй пилот и навигатор «Гаргантюа». Только на снимке из досье он был бодрый, загорелый, а сейчас лежал такой бледный, что походил скорее на чистокровного англичанина.

Глянув на лезвие скальпеля, я убедился, что на нём даже следов никаких нет. Потом подошёл к неподвижному телу, присел и резанул поперёк запястья.

Тело не дрогнуло. Выступила пара капель крови и всё.

Он был мёртв и давно. В теле почти не осталось крови.

Но почему он двигался? Да ещё и с какой-то осознанностью, будто пытался меня схватить.

Я посмотрел на торчащую из виска астронавта железяку. Дымиться она перестала, огонёк тоже погас. Взявшись за края цилиндра, он был толщиной с носик водопроводного крана, сантиметра два, я потянул.

Цилиндр с чмокающим звуком вылез из кости. В длину он оказался лишь чуть больше, чем в ширину. Тот конец, который был внутри, покрывала какая-то густая синяя слизь. Не думаю, что у людей бывает внутри что-то синее!

Во мне смешались страх, отвращение и любопытство. Я осмотрел рану в голове несчастного Лорана. Нет, голова была не проломлена. Череп просверлили! И даже белесая поверхность мозга в ране казалась не поврежденной, только вымазанной в той же самой синей слизи.

В голову француза имплантировали это устройство. И оно его убило?

Нет, оно им управляло. Даже после смерти пыталось двигаться конечностями.

А убил его кто-то другой, с кем он дрался, причем дрался скорее всего, против воли, как беспомощная марионетка. Что же тут происходит?

Я оттащил тело астронавта к стене. Страх у меня прошёл начисто, остались ярость и отвращение. Я вспоминал, как падший громил клонарню, раня и убивая наши беспомощные тушки. Тут было что-то похожее по уровню зла, а может даже и превосходящее — над людьми измывались и при жизни, и после смерти.

Но падшие не пользовались техникой, им хватало собственного тела, ореола и искажённой благодати.

Снова отправившись в разгромленный медотсек, я вытер прибор, нашёл флакон со спиртом и облил им. Синий гель растворился и исчез. Я встал под единственную работающую лампу, внимательно осмотрел цилиндр. Он не выглядел каким-то совсем уж чуждым, инопланетным.

Вокруг торца цилиндрика шла едва заметная щель. Прижав прибор к операционному столу, я приложил скальпель, покачал лезвие из стороны в сторону. Цилиндрик раскрылся.

Внутри оказалась крошечная батарейка с надписью «betavolt», две крошечные микросхемы, спаянные тончайшими проводами и ещё один пучок проводов, уходящий в снятую мной крышку. Видимо провода шли насквозь, погружаясь в мозг, но я их оборвал, вытаскивая прибор. Свободное пространство было заполнено самой обычной полимерной ватой, чтобы детали не болтались.

Это устройство изготовили из земных деталей. И, кажется, кустарно. Может быть прямо на борту «Гаргантюа».

Батарейку я оторвал и выкинул, мне не хотелось таскать с собой кусочек радиоактивного никеля. Микросхемы запихнул обратно в корпус, завернул в марлевую салфетку и спрятал в карман.

Потом меня осенило, и я внимательно проверил окровавленные простыни на операционном столе. Обнаружив следы синего геля в том месте, куда точно не дотрагивался, ничуть не удивился.

В этом медотсеке кого-то превратили в управляемую компьютером марионетку. Может быть как раз Лорана.

В целом происходящее понятнее не стало. Но я хотя бы знал теперь, кого мне опасаться. И убедился, что у меня есть вполне подходящее оружие — парадные перчатки со встроенным шокером.

Перед тем как уйти из медотсека, я протёр перчатки остатками спирта.

Лифтом пользоваться я всё же не стал. Поднялся по лестнице — двадцать пять метров не так уж и мало, но всё-таки тяготение тут не земное. За стенами были баки с рабочим телом для двигателей, запасы воды, сжиженные газы, контейнеры с припасами для трёх баз, точнее, уже для одной — на Титане. С лестницы туда доступа не было, в трюм вели отдельные проходы с нижней и верхней палубы, но искать их не хотелось.

Кто сотворил с людьми (я не сомневался, что Лоран не единственная жертва) такое? Ни падшие, ни ангелы так не действуют. Вонючки? Их технический уровень близок к нашему, они не смогли бы захватить корабль незамеченными. Чей-то агент с Земли? Мало ли какая страна могла вмешаться?

Нет. Я в это не верил. В происходящем была какая-то жестокая нечеловеческая логика.

Сделав по лестнице десять оборотов, я остановился, посмотрел вниз. Тёмное пятно на дне шахты было едва заметно. На самой лестнице чисто, никакой крови или следов борьбы.

И тишина. Фоновый звук механизмов, шорох воздуха из вентиляционных решеток и всё…

Я вздрогнул. Над головой пронзительно взвизгнуло. Пронеслась приглушённая, но явная тонкая нота. Полились стремительные, летящие звуки.

Блин! Да я же знаю эту музыку! Совсем недавно слышал! У Гиора она стоит вызовом на браслете, потому что он летает на «шмеле», а музыка так и называется: полёт шмеля!

И это скрипка, вот совершенно точно!

Я расхохотался и побежал вверх по лестнице. Ещё четыре оборота — и я выскочил на вторую пассажирскую палубу.

Тут всё было устроено иначе. Десять пассажирских кают шли по кругу, двери выходили на центральную площадку, через которую и шла лифтовая шахта. Площадка была чем-то вроде общей зоны, тут стояли диванчики и кресла, в отдельной стойке — кофемашина, посуда для чаепития. В общем, даже уютно.

Все двери сейчас были плотно закрыты. Но за одной пронзительно пела скрипка. Музыка была такая быстрая и заводная, что у меня плечи принялись подёргиваться.

Я не колебался — кинулся к этой двери, ткнул в кнопку открытия.

Ничего не произошло. Заблокировано изнутри.

Позвонить во время игры мне показалось неправильным. Я так и простоял ещё секунд тридцать, пока музыка не кончилась.

А лишь потом коснулся кнопки звонка.

За дверью тренькнуло. Тут же послышался голос:

— Кто там?

Ну что тут ответить?

— Свои! — сказал я.

Как на зло голос сорвался и прозвучал совсем тонко и пискляво.

Некоторое время было тихо. Я стоял и молча пялился в крошечную камеру.

Щелкнул замок, дверь распахнулась. На меня, выпучив глаза, уставился знаменитый писатель Александр Снегирь — грузный, лысый, в кругленьких старомодных очках. На нём были мятые шорты и задравшаяся на пузе футболка.

Честно говоря, не его я ожидал увидеть!

Ни говоря ни слова Снегирь схватил меня за плечи, втащил в каюту и захлопнул дверь. И только после этого шёпотом произнёс:

— Давай не шуметь!

На всякий случай я кивнул. И огляделся.

Да, конечно же, великий скрипач Петр Валдфлус был в каюте. Он стоял у главного экрана, транслирующего вид на космическое пространство, даже Сатурн виднелся. Петр был в белой рубашке, черных брюках — словно на концерте. Только обуви на нём не было, одни лишь носки.

А вот скрипку и смычок он держал в руках.

Ни у Александра, ни у Петра никаких железяк из голов не торчало, ура!

Как ни странно, но я вовсе не прервал домашний концерт. На столике у дивана были разбросаны игральные карты, а на стульях сидели два антропоморфных болвана, которые помогали Снегирю проводить встречи с читателями: Мишка и Мари. Обычные болваны хоть и похожи на людей, но лица у них пустые, гладкие, синтетическая кожа неестественного серовато-жёлтого оттенка. Это специально сделано, чтобы их не было жалко, если они сломаются. Ещё у болванов нет ни мимики, ни рта, а глаза слишком круглые и светящиеся. Тоже, наверное, чтобы не напоминали живых людей.

Но Мишка и Мари были болваны антропоморфные, таких делают по особому разрешению. Они походили на настоящих подростков лет тринадцати, и лица у них были совсем человеческие: глаза совсем как настоящие, кожа розовая, губы красные, чёрные волосы у Мишки растрепаны, а у рыжей Мари — двумя косичками. И одеты они были в настоящую парадную форму лётчиков, точь-в-точь как моя. Болваны внимательно смотрели на меня. Я чуть было с ними не поздоровался, но вовремя опомнился и чуть заметно кивнул. Мишка и Мари кивнули в ответ. Жутковато всё же, хорошо, что обычных болванов такими не делают.

— Здравствуйте, Петр, — поздоровался я. Посмотрел на писателя. — Здравствуйте, Александр Валентинович. Я вырос на ваших книжках!

У писателя почему-то задёргался левый глаз. Наверное, смутился от неожиданного комплимента.

— Как здорово, что вы живы, — добавил я.

— Мы знакомы? — осторожно спросил Александр.

Ну правильно, разве они могут запомнить всех своих поклонников.

— Я Святослав Морозов, — сказал я. — С базы Каллисто. Но… в общем, сейчас я на базе Титан. Меня попросили прибыть на буксир.

— Буксир? — не понял Александр.

— Корабль. Извините, сленг, — мне стало неудобно. — Что тут у вас происходит?

Александр и Пётр переглянулись.

— В карты играем, — смущённо сказал Пётр. — Какие-то неполадки возникли, капитан велел всем оставаться в каютах. Сеть отключилась, системы развлечений тоже… Александр меня научил играть «в дурака». Молодой человек, а вы умеете?

Он заметно оживился.

— Такая интересная игра, вроде простая, но увлекательная! Поддался Саше для интереса, мы на фанты играем, выполнил его задание… Я сейчас расскажу правила!

— Петя, Петя! — Снегирь поднял руку. — Погоди. Маль… Молодой человек ведь не случайно сюда прибыл! Что-то с кораблём, да? Авария? Двигатели? Утечка воздуха?

Я покачал головой.

— Нам бы сообщили! — упрямо прервал его Петя. — Слушайте, Морозов, давайте сыграем партийку? А то мы играем с болванами, а это же не преферанс!

Он рассмеялся собственной шутке.

— Петя, не зови их болванами! — вспылил Александр. — Сколько раз я просил? Они сложные небиологические создания, у них есть имена!

— Миша, — сказал мальчик-болван.

— Мари, — сказала девочка-болван.

Голоса у них тоже были как настоящие, у мальчишки даже чуть-чуть с хрипотцой, словно начинал ломаться. И губы двигались в такт словам.

— Ну извините, извините, — Петя бережно убрал скрипку и смычок в футляр. — Да, Миша и Мари. Они поумнее, чем некоторые мои коллеги. Вот был у нас в оркестре второй тромбон… ну вы же понимаете, второй тромбон — это всегда нечто особое…

Мне показалось, что я погружаюсь в какой-то безумный сон.

— Извините, — сказал я. — Мне не до игры. Капитан потребовал, чтобы я прибыл на «Гаргантюа». И да, тут кое-что не так. Но двигатели работают, утечки воздуха нет. Вы давно в каютах?

— Со вчерашнего обеда, — пожаловался Петя. — Хорошо хоть успели поесть, с тех пор сидим по палубам, еду болваны приносят. Даже на первую пассажирскую палубу не разрешено подниматься!

— Хотите поесть? — спросил Александр, пристально глядя на меня. — Хороший антрекот, но я на диете.

— Нет, спасибо, — ответил я. — Так ничего странного?

Александр потёр лоб.

— Ничего, если честно. Только сидим по каютам, но так было пару раз, во время разгона и торможения, сейчас хоть не требуют пристёгиваться… Парень, я тебя узнал!

Он вдруг развеселился и хлопнул меня по плечу.

— Ты меня в каюту провожал! С девочкой… Анна, да? Очень похожа на Мари, но без косичек.

— У неё есть косички, только она их отрезает после воскрешения, — ответил я.

И вдруг вспомнил, что именно так ей и сказал! Ещё до Юпитера и до первого воскрешения. Что ей очень идут косички, она с ними похожа на Мари из книжек Снегиря!

Как раз после этого Анна и стала их срезать.

— Жаль, — вздохнул писатель. — Ты с ней? С Анной?

— Один, — ответил я. — А вы ведь чего-то боитесь?

— С чего ты взял?

— Вы меня сразу втащили в каюту и сказали, чтобы молчал.

— Чтобы не шумел.

— Да какая разница! И камеры у вас пластырем заклеены, — я кивнул на главный экран и на камеру над дверью.

— Люблю приватность.

— Тогда надо было остальные заклеить, — сказал я. — Как минимум одна в световой панели на потолке. И в ванной комнате под зеркалом. А микрофоны даже если заклеить, всё равно будут звук писать.

Лицо писателя пошло красными пятнами.

— Это… это какая-то неслыханная…

Я махнул рукой.

— Да перестаньте. Каюты контролирует корабельный искин, а ему важно только, чтобы вы не нарушали безопасность полёта. Что вас насторожило?

— У капитана был очень странный голос, — сказал Снегирь. — Растерянный.

— И напуганный, — подтвердил Петр. Весёлость у него тоже вся исчезла. — Подтверждаю.

— Мы по нервяку в карты играем, — признал Снегирь. Запустил руку в карман шорт и вытащил металлическую фляжку. — Хотите, Святослав? Недурственный коньяк.

— Мне нельзя, — я покачал головой. — А все остальные? Тоже по каютам?

— Рокеры в каюте ударника, — сказал Петр. — Час назад играли «Гимн восходящего солнца». А джаз-банд собрался у Леонардо, в преф дуют.

Снегирь упорно протянул мне фляжку.

— Да бросьте, пилот! Вам же двадцать лет! Что сделается от глотка?

— Окосею! — я ткнул себя пальцем в грудь. — Телу-то двенадцать!

Снегирь неохотно убрал фляжку. Я спросил скрипача:

— Девчонки? И эти, братья-фокусники?

— Они выше, — Петр развел руками. — Нам велели не выходить со своей палубы. И да, эти Марио вовсе не братья, это их сценический образ!

— Может быть, чая? — внезапно спросил Снегирь.

Я уже готов был заорать на него.

Потом посмотрел с подозрением.

А потом, кажется, понял.

Вначале я снял берет и пригладил короткие волосы. Потом молча закатал рукав рубашки. Вынул из ножен кортик и осторожно царапнул запястье.

Выступила капелька крови.

— Я человек, — сказал я, пряча кортик. — Я настоящий. Святослав Морозов, база Титан. Чего вы боитесь?

Глаза у Снегиря едва заметно дернулись. Я повернулся.

Болван-Миша и болван-Мари стояли. Они как-то совершенно бесшумно ухитрились подняться. Оба смотрели на меня.

— Эй, — сказал я. — Болваны, сесть.

— Меня зовут Миша, — вновь напомнил мальчик-болван.

— Меня зовут Мари, — добавила девочка-болван.

Я в это играть не собирался.

— Эй, — произнёс я стандартное обращение к болвану. И добавил фразу, которую заучил ещё в детстве, но никогда не произносил вслух: — Вечер, якорь, креозот!

Болваны бывают разные: есть совсем простые, грузы таскать, есть посложнее — болваны-актеры, вроде этих, или болваны-компаньоны. Но стоп-фраза у них у всех зашита одна и та же. Она странная, чтобы её случайно не произнести, но отключает все моторные функции у любого болвана. Вот как стоят — так и застывают на месте.

Болван-Миша поднял руку и почесал кончик носа.

Болван-Мари улыбнулась.