Девятый

Глава 12

Когда я попадал в сознание своей основы, всегда был какой-то резкий рывок. Мгновение темноты перед мгновением света. А сейчас перед глазами будто сгустился туман, закрывающий стены трюма и собранное из процессоров и трубок устройство. Мир расплылся, превратился в мутное марево — и вновь собрался вокруг меня.

Только уже другой!

Я стоял на заросшем травой лугу. Над головой было голубое небо, в котором пылало яркое белое солнце. Я медленно обернулся. Ничего вокруг, до самого горизонта.

— Эй… — пробормотал я. — Что это…

Я был собой — не летчиком Святом. Во-первых, слишком хорошо чувствую тело и управляю им сам. Во-вторых, я в парадке Небесного Воинства.

А вот что странно — возраст у меня какой-то… невнятный. Не двенадцать, как после отброса в дитячество. И не двадцать, как могло быть. Скорее — лет пятнадцать, шестнадцать.

Почему?

— Привет.

Я снова посмотрел назад. Мгновение назад там никого не было. Сейчас стоял невысокий рыжеволосый парень, старше меня, вот ему, пожалуй, лет двадцать с небольшим. На нём были свободные травянисто-жёлтые штаны чуть ниже колен и яркая рубашка, которую будто забрызгали всеми цветами радуги.

— Где мы? — спросил я.

Рыжий успокаивающим жестом поднял руку.

— Сейчас всё объясню. Главный вопрос — где? Тебя не интересует кто я?

— Это реальность?

Парень осмотрелся. Спросил, будто с иронией:

— А твоё мнение?

Я подпрыгнул. Провёл босой ногой по траве.

Покачал головой.

— Я не в своём теле. Тут всё выглядит как на Земле, но сила тяжести скорее лунная. Солнце белое, а оно такое только из космоса. Трава не мнётся, а должна. Это иллюзия. Виртуальная реальность?

Парень кивнул.

— Хороший анализ. Это пространство, созданное прямым контактом наших сознаний. Я, кстати, вижу солнце жёлтым. Никакой травы здесь нет. А ты выглядишь для меня совершенно иначе.

— Как… — я запнулся и не произнёс «вонючка». — Как один из Народа?

— Да. А я выгляжу для тебя как человек?

— Всё верно, — подтвердил я. — Ты молодой человек, только одет слишком ярко. Так принято у Народа, да?

— Мы видим себя такими, как ощущаем сами, — сказал рыжий. — А чужой образ воспринимаем… — он задумался, подбирая слова, — улавливая некую суть личности и придавая ей форму. Мне ты кажешься ровесником в праздничных церемониальных одеждах.

Я кивнул.

— Теперь нам проще общаться, — рыжий удовлетворённо кивнул. — Догадываешься кто я?

— Ты — переводчик Народа, — сказал я.

— Да. Мы встречались. Я — Харгунт Муг’ур. Говорящий многими языками. А ты — Святослав Морозов. Славящий святой холод.

Я невольно улыбнулся.

— Пусть так. Для чего это всё? Почему было просто не поговорить?

— Это единственная возможность говорить приватно, — ответил Харгунт. — Ангелы и демоны ведают всё, кроме того, что у нас в голове. Наши мысли для них закрыты. И этот канал связи — тоже закрыт.

— Ради этого вы захватили корабль? Убили людей?

— Мы не планировали никого убивать, — Харгунт вздохнул. — Мы уже понимаем, что вы крайне тяжело переживаете гибель отдельных индивидуумов.

— Подожди! — я остановил его. — А вы? У вас что, коллективный разум?

Харгунт явно удивился.

— Нет, что ты! Коллективный разум разрушает личность и убивает свободу!

— Да вы помешаны на свободе!

— Мы? — он замотал головой. Задумался. — Мы ценим личность. Но высшая свобода личности — защитить общность. Гибель за Народ — не трагедия, это высшая честь, смысл существования. У вас иначе. Человечество воспринимает личную свободу каждого как огромную ценность.

Я невольно рассмеялся.

— Ну это разве что на словах… Так зачем этот разговор? Что вам от нас нужно?

— Не от Человечества, от тебя, — Харгунт подошёл ближе. — Попытки договориться с человечеством ни к чему не приведут. Наши ангелы… — он улыбнулся, — и ваши ангелы — никогда не пойдут на уступки.

— Что вообще происходит последние двадцать лет? — спросил я.

— Народ и Человечество живут на одной и той же планете, — сказал Харгунт. И внимательно посмотрел на меня, будто ожидая возражений.

— Это мы догадались, — ответил я. — Когда-то люди и Народ жили вместе, так? Параллельно…

Харгунт едва заметно кивнул.

— Мы называли вас неандертальцами, — сказал я. — Но потом неандертальцы… вымерли.

— Знаем, — сообщил Харгунт. — У нас есть фрагменты ваших баз данных. Народ большей частью погиб, а частью растворился в Человечестве. У всех людей есть часть наших генов.

Он осторожно коснулся пальцем моей груди. Убрал руку, помолчал.

— Вы считаете нас отсталыми. Примитивными. Жестокими. Те, кто побеждает, всегда приписывает проигравшим глупость и жестокость.

— Нет, — я покачал головой. — Сейчас так не считают. Но думают, что в чём-то вы оказались менее приспособлены. Может кто-то был воинственнее… может быть и мы. Может наши предки просто съели ваших. Извини!

— Да, мы, несомненно, воевали и пожирали друг друга, — согласился Харгунт. — Но так поступают все дикари. В вашем мире нас погубило то, что вы называете инверсией Лашампа.

— Не слышал о ней, — признался я. — Но неважно, потом выясню.

— В своей реальности мы выжили, — продолжил Харгунт. — В вашей — нет.

Я вспомнил Кассиэля и его слова про случайности. Кивнул:

— Всего лишь случайность…

Харгунт нахмурился и покачал головой:

— В нашем мире имя Бога — Хурскан. И он — Решающий случайностей. Случайность создаёт дороги, а Бог выбирает, по какой идти. Случайность — не «всего лишь».

— Ладно, — сказал я. — Тебе виднее, кто там у вас Бог. Это всё здорово, я рад, что в какой-то реальности вы не вымерли. Но для чего весь этот разговор?

— Взгляд Бога не вынести ни Человечеству, ни Народу. Для наблюдения и общения существуют ангелы, которые лишь малая часть его. Наших ангелов вы считаете демонами, мы, наоборот. Компромисс невозможен. Наши реальности соприкоснулись, хотя этого никогда не должно было произойти.

Я развёл руками.

— Допустим. И что дальше?

— Наши и ваши ангелы не только воюют. Они что-то делают вместе.

— Видел, — кивнул я. — Объект вблизи Юпитера.

Харгунт кивнул. Помедлил, будто не решаясь продолжить.

— У нас есть основания полагать, что этот объект чрезвычайно важен.

— Это диск из газа, — сказал я. — А что на самом деле мы не понимаем. Может ангелы и падшие хотят растащить наши реальности? Было бы здорово.

— Мы считаем, что объект чрезвычайно опасен. И для Народа, и для Человечества. Он создаётся, чтобы уничтожить наши миры.

— Зачем? — поразился я. — Если они защищают нас, то зачем губить?

Харгунт развёл руками.

— Мы ищем причину. Это сложно, нам приходится таиться от наших ангелов. К счастью, ннаукх им недоступен. Если ты принимаешь мои слова и согласен помочь, то мы встретимся снова.

— Что такое ннаукх? — спросил я.

— Шёпот тишины. Разговор без слов. Как сейчас, только без всяких приборов.

Я уставился на Харгунта, очень медленно понимая то, что он только что произнёс.

— Шёпот тишины… Вы телепаты? Вы можете общаться мысленно?

Только что я узнал самую, пожалуй, важную вещь о вонючках за всю историю нашей войны.

Они телепаты!

— Только когда рядом, а лучше касаться друг друга, — быстро сказал Харгунт. — Нельзя использовать в войне, бесчестия нет!

— Да ничего же себе… — прошептал я.

— Событие Лашампа погубило Народ в вашем мире, поскольку мы привыкли полагаться на ннаукх. Когда магнитные полюса поменялись местами и щит Земли ослаб, шёпот тишины исчез. Мы потеряли знания и общность. Но в нашей реальности мы справились. А в вашей — нет. Наша плоть и кровь растворилась в «даккар» — людях, лишённых ннаукх изначально.

— Что случилось в вашей? — спросил я.

— Кровь людей растворилась в нас, — просто ответил он. — Восемь процентов меня пришло от даккар.

— Ого, — пробормотал я. — Целых восемь?

— Мы менее склонны к ксенофобии, более дружелюбны и всегда старались принять в своё племя вымирающих даккар, а не съесть их. Мы другие.

Меня будто по лицу ударили. И Харгунт заметил мою реакцию. Взял меня за руку. Его пальцы казались очень жёсткими и холодными.

— Не придумывай лишнего, Святослав. Другой — не значит лучший. Даккар могли съесть женщину Народа, а могли сделать чьей-то подругой, признав равной себе. А для нас съесть даккар было редкостью, но принять на равных — немыслимо. Женщина могла стать лишь рабыней, обреченной непрерывно рожать, а мужчина — охотником, первым входящим в пещеру.

— Мы все плохие, — сказал я.

— Мы разные. Но сейчас мы говорим на равных. И нам надо спасти наши миры.

— Если ты не врёшь.

— Если я не вру, — согласился Харгунт. — Решай, время уходит! Ты пойдёшь на второй разговор? Лицом к лицу?

— Да! — выкрикнул я.

— Мы будем ждать тебя через пятьдесят земных дней. На орбите спутника, который вы называете Япетом. Прилетай один или с друзьями, которым доверяешь.

Я кивнул. Помедлил. И спросил:

— Один вопрос. Напоследок. Откуда вы прилетаете к Юпитеру и Сатурну?

— С Земли.

— Но на Земле наша реальность! Там нет Народа.

— Для вас так. А мы прилетаем на Землю, где живёт Народ, а кости людей стоят в музеях. Понимаешь? Реальности перемешаны, каждый видит свою.

— Вот же угораздило, — пробормотал я.

Харгунт кивнул. Поколебался и протянул мне руку.

— У вас есть такой обычай? — я без колебаний пожал его ладонь.

— Нет, но мы знаем ваш. Пятьдесят дней, Святослав. Мы постараемся понять, что происходит и что делать.

— И мы, — пообещал я.

Мир стал бледнеть, затягиваться туманом. Исчезло солнце в небе, исчезла трава под ногами.

Исчез Харгунт.

Я стоял в камере, вокруг потрескивали электрические разряды на проводах-электродах. Сильно, до боли в носу пахло горячим металлом.

Это озон. Это совсем не здорово.

А ещё у меня ужасно болела голова, но вряд ли от озона. Скорей уж человеческие мозги не подходят для такого контакта разумов.

Осторожно пятясь, я вышел из камеры. Мигание индикаторов на конструкции угасало. Из металлической «ёлки» будто ушла жизнь, как из новогодней ели после Рождества.

Мои коротко стриженные волосы стоял дыбом. Во рту был кислый вкус, сильно хотелось в туалет по-маленькому. Хорошо, что встреча длилась недолго.

Падшие ангелы, которые для Народа просто ангелы.

Как такое может быть? Я же их видел, я их помню, это мерзость чудовищная!

…Но откуда мне знать, какими Народ видит наших ангелов?

Даже думать не хочу.

Но вот что никаких сомнений не вызывает — и наши, и чужие ангелы, сражаясь друг с другом, одновременно строят какую-то фигню планетарных размеров. И это очень странно.

— Святослав.

Я посмотрел на Лефевра. Тот стоял над неподвижно лежащими фокусниками. Головы у обоих были замотаны бинтами, на месте шунта проступали бурые пятна.

— Они живы, — сказал Лефевр. — Удали шунт, мне надо уходить.

Корабль временами потряхивало, но несильно. А вот сила тяжести увеличилась.

Я подошёл, Лефевр опустился подо мной на одно колено, будто средневековый дворянин перед королем, ожидая посвящения в рыцари.

Меча у меня не было, да и в рыцари Лефевр не годился. Так что я взялся за краешек шунта. Спросил:

— Ты быстро придёшь в себя? Я не умею управлять баржой.

Лефевр, а точнее то, что было сейчас в его разуме, уставился на меня.

— Это не важно, Святослав. Ты провёл разговор?

— Да.

— Хорошо. Вынимай шунт. Времени нет совсем.

— Что? — моя рука замерла на шунте.

— Офицер Ренар уничтожает нейросеть. Меньше минуты и я угасну. Если не вынуть шунт, Лефевр получит необратимые повреждения мозга.

— Вы идиоты! — закричал я. — Как мне спасать баржу? А люди в корабле, музыканты?

— Мне очень жаль, — сказал Лефевр. Протянул руку — в ней он сжимал вскрытый бинт.

У пилота вдруг начали подёргиваться глаза — из стороны в сторону, вверх и вниз. Рот приоткрылся, потекла нитка слюны.

— Нечестно! — сказал я.

Потянул шунт, поворачивая его против часовой стрелки. Дёрнул. Влажно хлюпнуло, шунт выскочил из черепа будто пробка из бутылки. За ним тянулся венчик тончайших проводков и синевато-кровавая жижа.

Лефевр будто оцепенел.

Я забрал бинт из его руки и обмотал голову. Было противно, но почему-то не страшно. Потом я уложил Лефевра рядом с фокусниками. Его тело было как марионетка на шарнирах — начинаешь тянуть, он движется, останавливаешься — замирает.

Выпрямившись над тремя неподвижными телами, я попытался понять, что же мне сейчас делать.

— Что такое случайность, Святослав Морозов?

Будь тут сила тяжести как на Титане, я бы подскочил. А так только вздрогнул и повернулся.

Ангел Кассиэль стоял за моей спиной. Он был укутан крыльями как плащом, руки едва выглядывали из-под сияния.

Некоторые говорят, что крылья у ангелов покрыты сияющими перьями, но как по мне — это гибкие светящиеся пластинки. Кассиэль был весь в этом сиянии, только ноги и голова торчали.

Я сощурился и Кассиэль убавил свет ореола. Повторил:

— Что такое случайность, Святослав Морозов?

— Ангел мой… ваше совершенство… — сказал я.

— Не говори то, во что не веришь, — строго поправил Кассиэль. — Каждое слово лжи, произнесённое человеком, ранит ангела!

— Тогда вы должны быть в крови, — пробормотал я.

Кажется его насмешили мои слова, Кассиэль улыбнулся.

— Так и есть, только ты её не видишь. В третий раз спрашиваю тебя, Святослав Морозов. Что такое случайность?

— То, что неподвластно Богу, — ответил я.

— Но Богу подвластно всё, — Кассиэль развёл крыла. Миг — и они исчезли, спрятались в его теле. Теперь он походил на высокого и красивого человека в белых одеждах. — Если случайность неподвластна Богу, то это не Бог. Ты попал в ловушку парадокса всемогущества, мальчик. Как и миллионы людей до тебя. Я не засчитываю ответ.

— Да мне плевать! — закричал я. — Чего вы от меня хотите? Я просто пилот! Я и сюда не напрашивался, и тем более ваши загадки решать!

— И это верно, — согласился Кассиэль. Посмотрел на лежащие тела — и я ощутил, как мимо меня будто прошёл порыв тёплого ветра. — Что ж, мне было интересно за тобой наблюдать.

— Подождите! — мне показалось, что он готов исчезнуть. — Мне надо спасти людей на корабле.

Кассиэль кивнул.

— Понимаю.

— Вы мне поможете?

Кассиэль оглянулся на стоящий в трюме агрегат. Он уже не работал, почти все огоньки погасли, запах озона исчез.

— Это устройства собрано для мысленного разговора, так?

Я кивнул.

— О чём ты говорил с представителем Народа?

— Про нашу войну, — сказал я. — О прошлом. О случайности, которая погубила неандертальцев в нашем мире.

— Ещё?

— Можем ли мы не воевать, — ляпнул я наобум.

— Вряд ли эти простые вопросы стоили таких усилий и потерянных жизней, — заметил Кассиэль. — Ты знаешь, что мы не читаем мысли. Поэтому я прошу тебя рассказать всё — без утайки.

— Если вы не можете читать мысли, то это воля Бога, так? — спросил я. — Кто я такой, чтобы её нарушить и поведать то, что сам Бог решил скрыть от ангелов своих?

Кассиэль погрозил мне пальцем. Он вроде как развеселился и разозлился одновременно.

— Какой слог! «Нарушить и поведать», «скрыть от ангелов своих». Святослав Морозов, тебе надо было выбрать карьеру священнослужителя.

Я пожал плечами.

— Ты расскажешь о чём вы говорили, — предложил Кассиэль. — А я расскажу, что происходит и как ты можешь спасти себя, людей и корабль. Выбирай.

— Ангелы не должны так делать! — выкрикнул я.

— Да кто ты такой, чтобы судить ангелов!

Голос Кассиэля даже громче не стал. Но меня будто отшвырнуло, унесло и прижало к стене. Ангел оказался рядом, одной рукой поднял меня, протащил вдоль стены, заглянул в глаза. Мне хотелось отвернуться или зажмуриться, но я не мог. Смотрел в глаза — в чёрные дыры зрачков, где пылали звёзды и кружили туманности.

— Вы… не можете… меня убить… — прошептал я.

— Я ангел мщения и смерти, — сказал Кассиэль. Его дыхание у моего лица пахло лилиями и застоялой водой. — Я могу всё. Но мне нет нужды тебя убивать. Этому кораблю осталось существовать меньше трех часов.

— Спасибо… за информацию… — прошептал я. — А можно поподробнее?

Рука Кассиэля разжалась, и я рухнул к его ногам. Кассиэль, качая головой, отошёл к замершему механизму Народа. Провёл перед собой рукой — и механизм заколебался, оплыл, стёк на пол и застыл огромной бесформенной грудой.

— Ты удивительно самонадеян, — сказал Кассиэль. — Я оставляю тебя твоей судьбе.

— Иоэль вам не простит! — выкрикнул я.

— Его нет. Есть лишь жалкий обломок, неспособный справиться даже со средним чином.

Голос у Кассиэля был спокойный и уверенный, но он всё не исчезал, стоял ко мне спиной, будто чего-то ожидая.

— Эля просила передать… — я облизнул губы. — Просила передать привет. И что она помнит.

— Что именно? — спросил Кассиэль не оборачиваясь.

— Ваш тензор Риччи.

Кассиэль повернулся и посмотрел на меня. Я сидел на полу и упрямо смотрел на него.

— Великий серафим Иоэль всегда отличался непредсказуемостью, — произнёс Кассиэль. — Но, чтобы настолько…

Я ждал.

— Спасать тебя и корабль я не обязан, — сказал Кассиэль. — Ты и сам можешь воззвать о помощи, ведь так?

Я молчал.

— Но из глубочайшего уважения к серафиму Иоэлю, — подчеркнуто вежливо продолжил Кассиэль, — я расскажу тебе, что происходит. Безответственные действия ваших врагов, захвативших корабль, уже погубили несколько жизней. Мужественно исполняя свой долг, офицер Габриэль Ленар вернул контроль над рубкой. Твои действия породили в нём справедливые опасения. Он решил, что его долг уничтожить «Гаргантюа» и всех находящихся на нём людей, чтобы не допустить распространения предательства на базу Титан. Курс корабля изменён, он движется к Кольцу и через сто шестьдесят три минуты пересечётся с внешней частью кольца А.

— Ты можешь его остановить? — спросил я.

— У меня нет никаких оснований препятствовать свободной воле человека, защищающего свою веру и свою Землю, — ответил Кассиэль. — Ты тоже ничего не сможешь сделать, Габриэль заблокировал переход из корабля в баржи. Его причислят к лику мучеников. Так вижу я будущее.

— А я иначе, — сказал я, чтобы не оставлять за ним последнее слово.

Кассиэль снова расправил крылья — и исчез.

— Ты плохой ангел! — закричал я вслед. Встал, глупо, дитячьи топнул ногой. — Там же люди!

Переход заблокирован.

Наверное, я сумею управлять баржой? Если получится её сорвать с тросов, то можно спастись.

А писатель и музыканты? Их-то кто спасёт?

— Святослав!

На миг мне показалось, что это Эля явилась всех спасти, потому что голос был женский и звонкий. Но когда я поднял голову, то увидел спускающуюся по решетчатым фермам Машу.

— Ты видела? — крикнул я. — Слышала? Ты давно здесь?

— Дольше чем хотела бы! — отозвалась она. Спрыгнула на пол трюма. — Это какая-то скотина, а не ангел!

Маша подошла к лежащим людям, по пути потрепав меня по голове. Присела, стала их осматривать. На кого-то другого я бы обиделся, на неё не стал.

— Кассиэль им дал благодати, — сказал я. — С ними всё будет нормально.

— А тебе не дал? Вот ведь жадоба, — Маша вздохнула. — Он не врал? Габриэль хочет всех убить?

— Не врал. Если я разберусь с управлением, или Лефевр придёт в себя — попробуем оторвать и увести баржу. А в корабль я не проникну.

— Никак?

— Тут единственный переход, он заблокирован из корабля. Чистая механика.

Маша посмотрела на меня укоризненно.

— Не бывает единственных переходов. Есть трап снаружи, вдоль всего корабля. У шлюза есть аварийное открытие снаружи.

Я подумал мгновение.

— А где скафандры? И чтобы открыть внешний люк на барже нужен допуск капитана или пилота.

— Скафандры должны быть в шлюзе, — сказала Маша. — А допуск…

Она запустила руку за ворот футболки, дёрнула и сорвала цепочку. На ней, конечно, был крестик. А ещё прямоугольная серебряная иконка. Её Маша мне и протянула.

— Это шутка такая? — не понял я.

— Держи. Выглядит иначе, но это универсальный допуск капитанского уровня.

Я взял иконку. На ней было выдавлено изображение какой-то молящейся женщины.

— Ты кто, Маша? — спросил я.

— Неважно. Святослав, ты сможешь перебраться в корабль и… — она заколебалась. Я ждал, что именно она скажет: «убедить», «нейтрализовать» или ещё какое-нибудь слово. — И убить Габриэля?

— Могу попробовать, — ответил я.

Я не стал говорить, что раз «Гаргантюа» идёт к Кольцу, то за стенками корабля — очень высокий радиационный фон. Я повторил:

— Могу.