Девятый

Глава 3

Мы с Борисом вернулись в свою комнату в начале третьего ночи. Рваный график для пилота — норма, можно было и уснуть, и решить, что утро уже началось. Я лёг на кровать, а Боря устроился на маленькой кушетке, которую для него принесли из клонарни. Вот он точно не собирался спать, уткнулся в планшет и принялся играть. Вооруженный мечом воин бегал по лесу, временами отмахиваясь от каких-то зверей и собирая целебные травы.

Впрочем, говорить это ему не мешало. Сразу обо всём.

— Свят, ты напугался Кассиэля? Я очень напугался. Тебе рыбные котлеты понравились? Мне нет. Чего-то Кассиэль от нас хотел. Только соус противный.

— Эрих думает, что Кассиэль пришёл на Элю посмотреть, — неохотно ответил я. — Убедиться, что она умирает.

— У, какой волчара! — воскликнул Боря. — А я тебя мечом… Да зачем ему приходить? Ангелы могут узнать всё, кроме… Тебе мало, да? Мало?

Я сел на кровати, сбросив одеяло и сказал:

— Боря, ты можешь нормально разговаривать? О чём-то одном?

— Конечно могу. Сейчас, шкуру сниму, за неё три медяка дают в лавке…

— Боря!

Альтер, попавший в хилое тельце моего пятилетнего клона, удивлённо посмотрел на меня. Аккуратно положил планшет, не забыв поставить игру на паузу, тоже присел.

— Свят, я пятнадцать лет с тобой. Ты меня придумал, такого, какой я есть. С твоими мозгами что-то сделали, и я появился.

— Помню.

— Да что ты помнишь с пяти лет? Я и то все забыл! Я даже не помню точно момент, когда кончились твои мысли, а начались мои. Лет с шести-семи примерно. С тех пор я с тобой был, так?

— Во мне, — мрачно подтвердил я. — Так.

Мой пятилетний клон — тощенький, вихрастый и курносый, кивнул и улыбнулся. Нахмурился, сунул палец в рот и покачал нижний передний зуб.

— Ух ты, зуб шатается!

— Поздравляю, — кисло сказал я.

— Значит, благодать не укрепила молочные зубы, а ускорила мой рост, — задумчиво решил Боря. — Свят, ты пойми, у меня никогда ничего не было. Даже своего голоса, понимаешь? Я мог только думать и с тобой мысленно общаться. Я вчера коленку ушиб, так я радовался — это моя коленка, она болит, а я ору. И что я могу говорить обо всём! И есть в столовке что хочу. И…

— Иди сюда, — позвал я.

Боря забрался ко мне на койку, я обнял его и взъерошил волосы.

— Извини. Наверное, я немного злюсь, что мой альтер теперь сам по себе. Другие альтеры тоже об этом мечтают?

— Конечно, — вздохнул Боря. — Все мечтают. Все знали, что такое невозможно. И вдруг у меня получилось!

— Я рад. Честно.

Мы помолчали, прижимаясь друг к другу.

— Так вот, Эрих ошибается, — произнёс Боря почти прежним, поучительным, альтеровским тоном. — Я размышлял на эту тему. Ангелы знают почти всё, но не всё, ибо всеведением, в рамках богословия, обладает лишь Господь Бог. Известные нам ограничения ангельского знания связаны с поведением демонов, людей и других ангелов.

— То есть разумных существ, — сказал я осторожно.

— Ага. То есть существ, у которых есть свобода воли.

— А есть ли она у ангелов…

— Если часть ангелов взбунтовалась против Бога, то они обладали свободой воли, — наставительно произнёс Боря. — И то, что творится вокруг Эли, показывает, что и ангелы свободы воли не лишились.

Я кивнул.

— Хорошо. Но Эля умирает, ангел так сказал.

— И это Кассиэль знал заранее. Она в коме, какая тут свобода воли. Но Кассиэль пришёл и с нами поговорил, — Боря покосился на меня, поправился. — С тобой поговорил! Зачем? Если ждёт, пока Эля умрёт, то просто подождал бы.

— Ясно, — сказал я. — А всё-таки ты прежний рассудительный альтер, а не только противный ребёнок!

Боря засмеялся и прямо с моей кровати прыгнул на свою кушетку. Схватил планшет и вновь в него уткнулся, но я не стал возмущаться.

Итак, Кассиэль пришёл, чтобы мне что-то сказать?

Но не прямо.

Потому что есть свобода воли, а есть правила. А ещё чины, субординация, интриги и подковерная возня. У ангелов тоже всё как у людей.

— Ты не знаешь, как сражаться с бронированными огнедышащими медведями? — спросил Боря.

— Я не играл в эту игру. Спал бы ты лучше.

— Днём посплю, маленьким можно, — Боря хихикнул. — Кстати, Эрих ошибается. Или только половинку понял.

— Ты о чём?

— Пята. Это круто, конечно, что он такие термины знает, я вот не знал. Я про другое подумал, про ахиллесову пяту.

— Уязвимое место? — уточнил я.

— Ну да. Кстати, очень по-ангельски, сказать то, что имеет два значения, но передаётся одним словом… О, понял! Медведей надо бить в открытый рот!

Я взял со стула форму, надел штаны и грузилово, потом натянул футболку.

— Три часа ночи, — задумчиво сказал Боря.

Я пошёл к двери.

— Так любишь? — воскликнул Боря азартно, хоть и продолжал пялиться в планшет.

— Вы, блин, сговорились? — воскликнул я. И осёкся. Врать альтеру — это как врать самому себе. — Не знаю. У меня такого не было. Не с чем сравнивать.

— Вообще-то я говорил с бронированным медведем, которому вогнал меч в глотку, — сказал Боря и снова покачал пальцем зуб. — А насчёт Эли всем понятно, кроме тебя. Только учти, ей миллиарды лет, а тебе двадцать.

Он осмотрел обслюнявленный палец и вытер его о трусы.

— Ну или ей шестнадцать, а тебе двадцать и двенадцать одновременно. Все варианты очень корявые, нескладные.

— Сам ты корявый, — сказал я и вышел из комнаты.

Дверь закрылась. Я отошёл на пару шагов и встал между своей комнатой и той, в котором лежала в странной ангельской коме Эля: осколок серафима Иоэля, краеугольный камень и ахиллесова пята одновременно.

Да, всё коряво.

Ну почему я должен разгадывать ангельские загадки? Я пилот. Я умею летать и сражаться, а не разгадывать загадки. Вот, даже Борину игру слов не просёк, а ведь он специально так сказал, мелкий провокатор.

Коридор был пуст и тих, как и положено на минус шестом уровне глубокой ночью. Где-то неслись в пространстве «стрекозы» и «оводы», сидели в штабе дежурные офицеры. Морпехи, доктора и умники большей частью спали. Дежурные клонари дремали за столами в окружении зреющих тушек. Кто-то, наверное, бухал или занимался иными взрослыми делами. Заканчивал торможение приближающийся к Титану корабль, на котором наконец-то прибудут наши запасные тела… тем, у кого они есть, конечно.

А я стоял и грыз ноготь, пытаясь понять, что же мне делать.

Так ничего и не решив, подошёл к двери в комнату Эли и открыл её.

Полоска ночника над кроватью Эли тускло светилась оранжевым. А я сидел рядом на стуле, смотрел на лицо ангела и думал.

Сейчас мне надо было выгнать из головы всё дитячество, и даже себя двадцатилетнего, пилота «пчелы» Святослава Морозова, выкинуть нафиг. Сейчас мне надо было думать и вести себя как моя основа, тот самый «Свят», в сознании которого я несколько раз побывал. Серьёзно, по-взрослому.

Нет!

Я тряхнул головой.

Знаю я, как поступил бы Свят! Он, конечно, хороший пилот, иначе его не попросили бы стать донором для клонирования. Но он настоящий дисциплинированный военный лётчик. Есть приказ, его надо выполнять. Инициатива допустима лишь в тактике выполнения приказа, а приказа спасать Элю не было.

Чтобы понять, как поступить, я должен быть всеми ими сразу. Собрать себя из кусочков. Из откатившегося вновь в детство Святика, наивного и восторженного мальчишки, заглядывающегося на девчонок. Из хмурого и обиженного на весь мир юноши Святослава, которому никак не удаётся вырасти. И да, из взрослого, старого, а может уже умершего лётчика с позывным Свят, который пожертвовал любовью к девушке ради любви к небу. Я должен соединить их всех воедино, потому что только я помню и понимаю каждого.

Это было сложно, будто я строил пирамиду из блестящих разноцветных стеклянных шариков, тускло-серых вольфрамовых стержней и золотистых звёздочек. Шарики раскатывались, стержни соскальзывали, звёздочки проворачивались. Они не хотели и не умели быть вместе — мальчишка, юноша и взрослый. Слишком разные, слишком далёкие, думающие и мечтающие о разном. Я всё пытался объединить их, заставить думать сообща, но ничего не получалось, я завяз, будто в неисправном противоперегрузочном костюме, который давил со всех сторон и игнорировал меня. Мысли Святослава и Святика и те не смешивались, как масло и вода, а уж то, как думал и видел мир Свят, осколками проносилось насквозь. Я смотрел на лицо Эли и чувствовал, как из этого с виду обычного, человеческого тела уходит, исчезает что-то главное.

Говорят, что у ангелов нет души. Они — чистая мысль, способная облечься любой плотью. Кто-то человеческой, кто-то обретает исполинские размеры и кристаллические тела. Сбросить и вновь обрести тело для них — как для нас сделать шаг.

Но с Элей что-то не так. Нас связал удар Соннелона, про который я так ничего до сих пор и не знаю. Меня швыряет в прошлое, в сознание моей основы, а Эля не способна вновь превратиться в серафима. Спасая нас, она попыталась дотянуться до своей подлинной силы и вот уже тридцать восемь дней лежит в коме. Что-то может её спасти, я знаю, но, чтобы это понять я и сам должен измениться, прыгнуть выше головы.

Ну давай же, давай, пилот, время оживлять своих мертвецов!

Я протянул руку — и коснулся щеки Эли, робко, как это мог бы сделать двенадцатилетний Святик. Провёл пальцами по коже, как сделал бы двадцатилетний Святослав. И осторожно убрал руку, как поступил бы взрослый и серьёзный Свят.

Да, на вид — она спящая девчонка лет шестнадцати. Но это только оболочка.

Она — мой центр сборки. Ахиллесова пята и краеугольный камень.

Я должен её спасти, даже не ради самой Эли или себя. А чтобы понять, что же творится в мире.

— Я тебя вытащу, — пообещал я от имени нас троих.

И снова стал складывать воедино то, что никогда не умело сочетаться — детский восторг, юношеский азарт и взрослую тоску. Складывал, уже понимая, что не получается, невозможно, меня на это не хватает.

Боря вошёл так тихо, что я его не услышал. Подошёл со спины, обнял меня за плечи и прошептал на ухо:

— Я с тобой.

Нет, я не слышал больше его мыслей, а он моих. Но что-то вытащило его ко мне, и я вдруг успокоился, разом. Всё то, что не могло соединиться, противилось и сопротивлялось, вдруг улеглось.

И сложилось воедино.

Разноцветные стеклянные шарики, которыми мы в детстве отмечали на трехмерных картах расположения спутников, намоленные вольфрамовые стержни пакетных зарядов «эрзэкашки», звёздочки с погон лётчиков ВКС — все они сцепились между собой, соединились в причудливый механизм.

У меня всё было, чтобы спасти Элю!

Ангел Кассиан не соврал.

Всё, что нужно, чтобы прийти в сознание, было ей дано — мне!

И я был рядом.

Я протянул руку и положил на прикрытую пижамой грудь. В этом больше не было ни детского любопытства, ни взрослой страсти, я просто знал, что должен делать.

Это было дано Седьмому, но странным образом пережило мою смерть и воскрешение.

— Эля, я возвращаю твою благодать, данную мне как щит и меч, — сказал я. — Спасибо. Вернись!

Я был на сто процентов уверен, что не переживу этого. Так считал Свят, а он повидал жизнь и не ждал от неё никаких подарков.

И я не удивился, когда рука моя безвольно расслабилась, а по телу расползлась слабость — будто на руке вскрылись все вены и вытекает кровь.

Под пижамой пискнули и затихли датчики, наклеенные на тело Эли. Ночник замерцал. Боря вскрикнул и его откинуло от меня, будто ударом тока.

А я сидел и смотрел, как на лице Эли задрожали веки, пока мои собственные глаза закрывались.

Бац!

По одной щеке.

И по второй!

Бац!

Я открыл глаза.

На койке теперь лежал я. А надо мной стояла Эля, занося руку для пощечины.

— Хватит, — попросил я.

— Говорил ведь, живой! — раздался радостный голос моего блудного альтера.

Эля наклонилась, вглядываясь мне в глаза. Она выглядела совершенно обычной, даже в зрачках у неё не было той засасывающей глубины, что у всех ангелов.

— Живой, — решила Эля. — Сердце бьётся. Инсульта нет. Сколько пальцев я показываю?

— Один, — ответил я. — И не надо этот палец использовать, обидно.

— Святослав Морозов, ты идиот? — спросила Эля.

Стало обидно. Я присел, прислонившись к стене, что удалось с трудом — тело пока оставалось ватным, и даже голова закружилась. Рядом с Элей сила тяжести тоже была высокой, земной.

— Почему идиот? Я тебя спас.

Она молчала, кусая губы. Боря стоял рядом, довольный и весёлый, словно ничего особенного не произошло.

— Ты вернул мне благодать.

— Да. Я подумал, что это тебя разбудит.

— Нельзя отдавать всё, — строго сказала она. — Ты мог стереть себя из мироздания! Я вовремя вмешалась.

— Ну извини, на небесах меня учили убивать, а не благодать распределять.

Выглядела она совершенно нормальной, здоровой и бодрой. Не удержавшись, я спросил:

— Что с тобой было? Почему ты вырубилась на Каллисто?

— Ошиблась, — неохотно сказала она. Мой взгляд невольно сползал к её животу, к полоске голой кожи между пижамной рубашкой и штанишками. У нормальных людей там пупок, но у Эли его не было. Интересно, почему так точно копируя человеческое тело, они не могут воссоздать пупок? Им это запрещено? И как врачам, которые осматривали Элю, объяснили эту особенность? Эля тем временем поймала мой взгляд и нахмурилась: — Чего ты смотришь?

— У тебя… — я замялся. — Живот гладкий. Без пупка.

— Конечно, я ведь не рождалась от человеческой женщины.

— Так в чём ты ошиблась?

Эля вздохнула и села на стул. Обняла Борю, который с готовностью и без малейшего стеснения к ней прижался.

— Я потянулась за силой, чтобы стереть исток зла. Тело, в котором я сейчас, самое простое из ангельских. А я попыталась призвать силу серафима.

— Тебя закоротило? — полюбопытствовал Боря. — Или предохранители сожгло?

— Ну вроде того. Пропустила сквозь себя слишком много благодати, тело могло погибнуть, вход был перекрыт, но на выход благодать ещё исходила, я вошла в режим сохранения. Слишком быстро всё произошло, я не успевала контролировать!

— Ты будто про компьютер какой-то говоришь, — осторожно произнёс я.

— Вам так понятнее. Человеческие языки…

— Знаю, несовершенные, Кассиэль уже ругался.

— Кассиэль, — она нахмурилась.

— Это плохо?

Эля пожала плечами и уклонилась от ответа.

— Я хочу есть. И пить. Можно?

В четыре часа утра база начинает просыпаться. Пилоты встают позже, но утренняя смена техников уже отправляется в ангары. Ну а умники и доктора вообще живут по какому-то своему графику.

Мы вошли в столовую вдвоём. Эле я отдал комплект формы, который брал на вырост. Глупая дитячья привычка, как обещание самому себе не умереть в ближайший год, но сейчас она оказалась к месту.

Форма на Эле сидела в обтяжку, но вовсе не так плохо, как я ожидал. Если уж совсем откровенно, то мне показалось, что форма выросла, когда она её надевала — брюки и рукава удлинились, рубашка раздалась в груди.

Честно говоря, мне было трудно присматриваться к одежде, Эля не сочла нужным выйти из комнаты или попросить нас отвернуться, когда снимала пижаму и одевалась.

Пилотов в столовой не оказалось, но болван на раздаче обслуживал двух докторов. Увидев Элю те вытаращились на неё, но подходить и что-то спрашивать не стали. Видимо, инструкции на этот счёт были жёсткие.

— Они смотрят, — тихонько сказала мне Эля.

— Пусть, — прошептал я.

Мне было приятно идти с ней рядом. Будто с девушкой, пусть она и выше меня на голову. По сравнению с тем, кто она на самом деле, рост вообще никакого значения не имеет.

Я взял и ей, и себе омлет — болван затупил, глядя на Элю и пытаясь найти её в базах данных. Потом, на всякий случай, овсянку и сосиски, круассан и джем, апельсиновый сок и чай. Помог отнести всё за столик, пододвинул к ней большую часть тарелок.

— Всё надо съесть? — она выглядела растерянной.

— Что захочешь. Я подумал, вдруг ты не ешь мясо.

Эля наколола сосиску на вилку, поднесла к лицу, понюхала. Откусила. И принялась жевать, пояснив:

— Тут мяса нет.

Я немного расстроился. Нам говорили, что в сосисках не менее двадцати процентов настоящей курятины.

А вот омлет она есть не стала, так что я умял две порции. Зато Эля съела всю овсянку, сосиски, круассан и джем, подумав — проглотила сливочное масло, подцепив его вилкой, выпила кофе и сок.

Доктора исподтишка пялились на неё, но не подходили. Один наговорил на браслет сообщение и кому-то отправил.

— Тебе нравится есть? — спросил я будто человек, придумавший саму концепцию еду.

— Это странно, но я понимаю, зачем нужна еда, — ответила она серьёзно. — И ощущения в теле достаточно приятные.

Я вздохнул.

Ну да, хватит прятаться от самого себя. Я в неё влюблен. Но она не человек и никогда им не станет. Ангел, инопланетянка… Даже с инопланетянкой было бы больше шансов.

— Не расстраивайся, Святослав, — она протянула руку и погладила меня по плечу. — Ты хороший человек и я ценю твою заботу.

Я бы разревелся, наверное, от этих слов и жеста. Еще пару часов назад.

Но сейчас я посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

Как лётчик Свят.

— А ты мне очень нравишься. Глупое человеческое чувство, оно называется любовь.

Эля моргнула. Она не ожидала таких слов. И я продолжил, положив свою ладонь на её.

— Но это совершенно неважно. Между нами бесконечность.

Эля качнула ресницами.

— Да. Бесконечность и вечность.

— Так что давай о деле. Что вообще происходит с тобой, а что случилось со мной? Что вы забыли у нас в системе? Кто такие вонючки? Зачем вы вместе с падшими строите диск из водорода?

Она покачала головой.

— Слишком много. Задай один вопрос, отвечу.

Честно говоря, это уже было больше, чем я рассчитывал.

— Ангел ты или нет? Если да, то кто такие ангелы?

— А как же все остальные вопросы? — поразилась она.

— Если подумать хорошенько, то они вторичны, — ответил я.

Эля встала.

— Ладно. Идём к тебе, твои друзья тоже имеют право слышать.

— Честно? — спросил я с подозрением. — Ты ответишь?

— Да.

— Без всяких недомолвок?

Она улыбнулась.

— Да. Честно-пречестно! Могу поклясться на мизинчиках!

Я тоже встал, мы торжественно сцепили мизинцы и потрясли руки.

Потом я взял в автомате два кофе с собой, и мы пошли к выходу.

Ну разумеется я ожидал, что Эля каким-то образом открутится от обещания и ничего не станет объяснять. Так что, когда в дверях столовой появился Роберт Уотс, лишь ухмыльнулся. Генерал был один, одет в парадную форму, кажется, даже свежевыбрит и нетороплив, но судя по дыханию только что бежал.

Вот кому было адресовано сообщение от доктора.

Уотс молодой для своего чина и должности, ему лет сорок. То ли очень крутые связи, то ли как-то лихо выслужился. И если на Каллисто командующий Хуэй Фан неторопливый, непроницаемый и немногословный, то Уотс — бодрый, говорливый, весь на адреналине и с очень живой мимикой. Когда мы приблизились, по его лицу пронеслись все мысли — как держаться ему самому, и как обращаться к Эле, и стоит ли обращать внимание на меня.

Конечно же ему хотелось поприветствовать серафима. Но серафим ли Эля, и ангел ли она вообще?

Я чуть не засмеялся, глядя на него. Но вовремя опомнился, остановился и отдал честь, ухитрившись удержать два картонных стаканчика в свободной руке.

— Приветствую на базе Титан, — сказал Уотс.

В качестве компромисса он не назвал никого ни по имени, ни по статусу. И смотрел не прямо на Элю, а как-то между нами.

— Хотел бы пригласить вас в свой кабинет, — продолжил он.

Вот и повод не отвечать. Всё ожидаемо.

Эля посмотрела на меня и едва заметно подмигнула. Сказала:

— Благодарю за службу, генерал.

Ого! Как она умеет!

Голос был вроде как обычный, голос молодой девчонки. Но он прокатился по всему залу. Болван за стойкой раздачи вздрогнул и замотал перед собой руками. Доктора вжали головы в плечи.

Уотс щелкнул каблуками, смешно подпрыгнув в воздух.

От Эли стало исходить тёплое жёлтое свечение ореола.

— От имени Ангельской Иерархии и серафима Иоэля я признательна за помощь и приют, мне и моим друзьям, — тем же негромким, но сотрясающим стены голосом, продолжала Эля. — Не тревожьтесь. Моя благодать с вами.

Она пристально посмотрела на Уотса и тот обмяк. Генерал от природы рыжий, и на лице у него вдруг проступили веснушки, как у мальчишки, а губы распылись в счастливой улыбке.

— Я загляну к вам позже, — пообещала Эля. И, взяв меня за руку, вывела из столовой. Ореол угасал, но я чувствовал тепло, струящееся от её кожи.

— Круто… — прошептал я.

— Видел, как он подпрыгнул? — заговорщицки спросила Эля и хихикнула.

В этот миг она казалась обычной девушкой.

И от этого мне было совсем уж грустно.