Дети, сотканные ветром. 2

Глава 2. Великое древо.

На следующее утро после встречи с Зеницей и Виселицей Лев вознамерился прекратить своё обучение единственным посильным ему способом, а именно запереться в котельной. Он только не учёл, что с его волею никто не подумает считаться. Вапула выставил трубочиста за дверь: он опасался, что поступок подопечного привлечёт в его хозяйство нежелательных гостей. Каспар же спозаранок выписал распорядок на месяц вперёд, где учёба и заботы трубочиста выдавливали любое свободное время, кроме сна.

Вдобавок мастер Скобель расстроилась из-за потери склянки и пренебрежения к её заданиям. Льву оставалось только устыдиться собственной слабости и испорченного настроения рыжеволосого учителя.

Скверное душевное состояние трубочиста не укрылось от вьюнов. По словам Вия, в корпусе Ветра стало куда светлее и уютнее, и все полагают, будто надо благодарить трубочиста – ведь по его виду заметно, кто съел того хмуря. Лев же боялся поведать кому-либо о Зенице и Виселице. Ему дали чёткие указания: когда тайное сборище богатеньких отпрысков додумается, как отделаться от вьюнов, то трубочисту непременно подберут главную роль.

И как на такие известия откликнутся ребята?

Хватит надеяться на Киноварного, надо выкручиваться самому, подбадривал себя Лев.

– Помнишь, Клим, первый день в Соборе?

Вьюны между утренними занятиями расположились на улице у подножия башни. Солнце постепенно слизывало изморось, расплывшуюся за ночь. Лев под предлогом помощи в письменности утянул Клима под статую бродяги, поднявшего посох к небу.

– Не забуду вовек, – откликнулся Клим.

– Тогда в Старом Саду только ты узнал в высохшей коряге дерево Ладо.

– Ведь прочая коряга не удостоилась бы таких п-почестей.

Клим сильно засмущался. Лев зарёкся не быть скупым с ним на похвалу. Лучший среди подмастерьев Ветра крайне нуждался в одобрении.

– В родном краю мой дед в молодости п-погубил Ладо.

Грусть и невысказанная боль неизменно овладевали робким вьюном, когда разговор доходил до дедовской фермы. Лев сожалел, что причиняет Климу подобные эмоции, но время поджимало.

– Как говаривал дед: подарок п-почивших миров не дал бы засеять поля ни п-пшеницей, ни репой.

– Разве одному дереву по силам?

– Ну, Ладо ведь дерево только с виду. Б-большая часть знаний предков утратились при Разломе. Кто создал Ладо? Отчего на многих живых Осколках оно п-проросло? Никому не ведомо. И всё же дерево Ладо хранило равновесие до тех пор, пока на них не наткнулись чаровники. Ни одна т-травинка, ни одна зверюшка не приживётся в краю, если не угодно Ладо.

Лев сжал грудь, точно у него разболелось сердце. Янтарь, висевший на шее, ощутимо пульсировал.

– Ты лучше расспроси Дыма, – перешёл на шёпот Клим. – Говорят, лунси поклонялись Ладо.

Дым, мальчик, который всегда ото всех в стороне, вызывал опаску у Льва. Расспросы вести с ним следовало с осторожностью.

Клим хлопнул себя по лбу:

– Ну и п-простофиля. В Краю Собора растёт другое Ладо, ведь леший неспроста завёлся в роще. Он-то знает всё про Ладо.

– Больно он злющий, – вспомнил Лев древесное существо.

– Потому как в его роще влюблённые парочки всю траву замяли, – к ним подсел Вий. – Сегодня пропущу уроки грамоты… Знаю, Клим. Я скверно поступаю, но на арене будет первая тренировка. И она нам важнее. Игнат и Пимен набирают команду, и сейчас наш дотошный староста чертовски прав: жаролёд стирает различия между людьми. У вьюнов есть громадная возможность заставить уважать себя. Мы дети низов играем в жаролёд до последней капли крови. За нами не бегает прислуга и не подставляет подушки между льдом и господской тушкой.

– Игра на льду? – заинтересовался Лев, и тут же прикусил язык.

– Ты не знаешь про жаролёд?! – воскликнул курчавый вьюн. – Про игру воинов и звездочётов. Приходи к нам после «словесности» и своими глазами увидишь, как мы разберёмся с изнеженными сынками высшего света.

«Словесность» госпожи Софронии не относилась к сокровищам, коих оберегал Собор. Её и учителем редко кто называл. Однако для Льва пожилая дама, вечно укутанная в шаль, выглядела самым настоящим учителем из его родного мира. Она занимала небольшое помещение на шестом этаже между двух кузниц, и жила в каморке за стенкой. Куда там до мастеров, которые или блаженствуют в особняке, или же занимают верхние уровни башни.

Подмастерья не заглядывались на «Словесность». Когда чаровники желали одарить своё чадо умением составлять из букв слова, то нанимали им наставников с ранних лет. Если же денег в семье на грамоту не водилось, то о вратах Собора оставалось мечтать.

Однако этот год особый. Многие в страте Ветра могли, лишь прикрыв от усилия один глаз, читать рецепты на основах волхования. Игната, например, выучила мама. У деда Клима в работниках ходил бывший княжий писарь, который за хлеб и медовуху обучал детвору грамоте. Сорока же твердил, будто сам натаскался, продавая газеты.

Первые дни занятий аудитория заполнялась первогодками. В основном вьюнами. Сегодня же «Словесность» не выдержала борьбы с тренировкой на арене, и теперь обучающихся осталось треть.

– Как иначе, – грустно улыбнулась госпожа Софрония. – Словами не заставить механизмы крушить скалы, ими не тронуть нити волшбы. Они не воля и чувства – топливо наших чар. Словами лишь разжигают души.

К удивлению трубочиста, после трёх занятий в запутанных лабиринтах слов проклюнулась некоторая закономерность. Мама хвалила его за пытливость и хватку ума. И всё же сны о летающих над зелёным деревом вырванных страницах, не случайно преследуют Льва с некоторых пор.

– Начнём, пожалуй, со стиха одного известного песнопевца, – начала урок госпожа Софрония. – Ведь задача словесности не только обучить вас читать по слогам, но привить манеру изъясняться. Чётко и, не менее важно, красиво.

– Неужели, госпожа, вы зачтёте стихотворение Завирушки? – с наигранным удивлением воскликнул Захар.

К сожалению Льва, неприятного вьюна и его малограмотных дружков жаролёд не манил.

Казалось, наивный учитель не уловила насмешки:

– Увы, не располагаю творениями сего мастера. Хотя изумление ваше неуместно. В отличие от Краёв, где правят царские наместники, сатира виршеплёта Завирушки не запрещена в Соборе. Продолжим… Зоря, любезная, пусть ваши уста произнесут столь прекрасный слог.

Учитель обратилась к единственной девушке, сидевшей в аудитории. И единственной девушке-лунси в Соборе. Для первогодков из страты Воды она превосходно читала и водилась у госпожи Софронии помощницей едва ли не с открытия врат.

Явно её притянула сюда любовь к поэзии, думалось Льву.

– С вашего позволения, учитель Софрония, – робко согласилась лунси.

Учитель, чуть послушав свою любимицу, раскашлялась и ушла в свою каморку. Девочка трепетно водила по книге пальцами, проговаривая слова вслух. Заглянувшее в окно солнце выбило из её запястья блик. Зоря поспешила подтянуть кофейные рукава и прикрыть золотые браслеты. Льва удивило наличие украшения, так как девушкам Собора носить их запрещалось.

Впереди трубочиста, также в одиночестве сидел второй лунси Собора, Дым. Со Львом причина была всем ясна: китель до того пропитался сажей, что его обходили стороной в коридорах башни. Пожалуй, кроме стаек смеющихся девиц. Лунси же избегали по иным причинам.

Захар и его приспешники что-то карябали чернилами на бумаге, то поглядывая на девочку-лунси, то на Дыма. Лев попытался не обращать на них внимания, но на его стол угодил смятый пергамент.

– Эй, трубочист, – с задней парты прошептал Захар. – Пепельному будет любопытно посмотреть.

Заметив, как напряглась спина Дыма, Лев выкинул бумагу в урну. Захар зло фыркнул, но трубочисту нет до него дела.

Неожиданно он заметил любопытный взгляд больших блестящих глаз. Девочка-лунси без смущения рассматривала Льва, и тот уткнулся в ладони щеками, которые быстро набирали красный цвет.

– Простите, подмастерья, – сказала вошедшая госпожа Софрония. – Продолжим…

По окончании занятия все поспешили из аудитории, и только Лев не торопился. Он был уверен в неотвратимой мести Захара, однако за дверью его поджидал Дым.

– Позволь мне проводить тебя, Лев, – сказал он.

Они спускались по малолюдным переходам башни, остальные подмастерья предпочитали пользоваться тесными подъёмниками.

– Благодарю тебя, – нарушил молчание Дым. – Не позволил ты неловкости тронуть одну из лунси.

– А-а… – Лев почесал затылок.

– Похабными рисунками меня не тронуть. Зоря же другая.

Лев почувствовал, как вновь краснеет. На память пришёлся случай позднего разговора Скобель и Полыни, который он подглядел.

– Дым, ты же ни разу на неё не взглянул, – сорвалось у Льва, и он сразу пожалел.

– И ты так мало знаешь о нас, – проговорил лунси без единого намёка на оскорбления.

– Обещаю узнать о вас побольше. Расскажешь сам?

Дым внимательно осмотрел трубочиста и без эмоций кивнул:

– Тогда куда направлен наш путь?

– Как насчёт арены? У меня есть часок перед работой.

История лунси из уст Дыма была коротка, однако наполнена смирением, отчего Лев почувствовал стыд, что являлся… чаровником.

Самый большой Осколок, какой есть под правлением царя, приютил предков лунси после Раскола. Кем они являлись до того ими забыто, но серость пропитывала их кожу всегда. Родной осколок лунси богат и обширен, а сами они чтили и оберегали природу. Их Край покрыл огромный лес – дом для тысячи видов существ. Так произошло из-за того, что народ Дыма не перечил огромной роще деревьев Ладо. Это было долгое мирное время.

Всё кончилось более полувека назад, когда на богатейший край наткнулись чаровники. Они подвели к нему Маревую дорогу.

Воля лунси воспротивилась воле чаровников. Новоприбывшие жадно разграбляли край. Деньги, благо цивилизации и алкоголь не подкупили лунси, и тогда царь двумя экспедициями покорил народ с пепельной кожей. Выживших в войне расселили по ненужным никому землям на десятках Осколков. Они стали разобщены.

– Мне жаль, – проронил Лев.

Они шагали мимо входа в котельную, арена находилась куда глубже.

– Жалости заслуживает наша родина, мы были малой его частью. Убийство рощи Ладо разрушило Край. Чаровники запоздало поняли их ценность.

Лев не выдержал и едва ли не взмолился:

– Прошу, Дым, расскажи, чем важны Ладо?!

У лунси впервые проскочило удивление, и он с трудом его подавил.

– Лешие знают о них куда больше, Лев. Каждое Ладо создаёт себе охранителя.

– В прошлую нашу встречу я еле унёс ноги.

Дым боязливо улыбнулся, будто не зная, к чему приведёт его улыбка:

– Мы, лунси, умеем общаться с лешими. Я помогу ему разглядеть в тебе достойного гостя хозяйской рощи.

Арена встретила ребят холодом и разнобойным улюлюканьем. Первым на ум Льву пришёлся амфитеатр древних людей, где проливалась кровь на радость толпе. Только вместо песка в центре находился ледяной овальный каток размером меньше, чем хоккейная коробка. Словно громадная клеть для птиц, он был закован стальной сетью.

Тут и там на трибуне толпились юноши в защитном снаряжении, больше похожие на рыцарские доспехи. Каждая кучка представляла разную страту и возраст подмастерьев. Недалеко от входа сидела знакомая команда с видом потрёпанных воробьёв.

Игнат встретил Льва и Дыма приветливой усмешкой разбитых губ.

– Играем до трёх лун. Мы продули тем первогодкам всполохов, которые сейчас разбирают по запчастям второй год из рос.

– Лель Миронов всё-таки оказался несахарным, – Пимен потирал опухшее ухо, которое приняло устрашающие размеры.

На скорый взгляд Лев определил, что в игре воинов и звездочётов присутствовали как чары, так и механизмы чаровников. Но главное было то, что игроки двигались по льду на коньках. Лев с тоской вспомнил петербуржские катки в золотистом свете исторических построек.

В ограждающую сетку ударил огненный снаряд, выплеснув на ребят дождь искр. Комета рванулась в сторону, где её придавил ко льду парень в красном плаще, заткнутом за пояс. Лев даже в шлеме узнал мальчика с хвостиком, который дал ему один важный урок.

Лель Миронов, удерживая крохотную комету клюшкой, похожей на дырявый черпак, быстро осмотрелся и отправил пылающий шар вперёд. Пару коротких скольжений и всполох увернулся от силового приёма противника выше его на голову.

Значит, Лель – младший брат Аскольда Миронова, главаря Зеницы и Виселицы. Смесь страха и гнева растеклась по венам Льва.

– Чего-чего, а богачи умеют оставлять нашего брата с носом, – отсалютовал Пимен.

Вий вынырнул из полотенца, показав кровоточивший нос:

– Им везёт, у них снаряжение новое. Моя же перчатка через раз открывалась!

Он поднял левую руку, облачённую в защитную крагу с припайным диском на тыльной стороне. После краткого жеста пальцами из перчатки распахнулся щит. Круглый и прозрачный, он словно состоял из огромных крыльев стрекозы.

– Видите, какой он помятый...

– Эй, малец! За сеткой запрещено пользоваться щит-перчаткой!

На ребят надвигался мужчина в пожилом возрасте. Однако же седина в висках не вводила в заблуждение – просторная рубаха укрывала могучее тело. Вьюны подскочили со своих мест.

– Простите, наставник, проверял поломку, – Вий еле справился с голосом.

– Снаряжение работает настолько хорошо, насколько должно после многолетнего пользования, – пророкотал мужчина. – Ваш куратор выказал наплевательское отношение к сбору команды. Его я прижму после. А ты всё же не балуй, если не хочешь кого-нибудь оставить без носа.

У самого наставника не хватало по паре пальцев на обеих руках и через седину на голове виднелось множество шрамов. Он был вхож в ту группу мастеров и учителей, коих редко заприметишь в общем зале. Имя ему Горыня. В Соборе меж собой его звали Вольноступом.

– Итак, вьюны, расскажу здешние правила и жду от вас беспрекословного их соблюдения, – мужчина положил руки на пояс, и его взгляд заставил ребят вытянуться струной. – Жаролёд – это игра, где пересекаются всеми любимые в Соборе стихии. Огонь – жар кометы. Вода – быстрый лёд. И ваш Ветер. Щит-перчатка помогает маневрировать и развивать на виражах высокую скорость. Потому сказы твердят, будто игру придумали в Соборе. Это всё чепуха и слюнявая романтика. Только в одном пустозвоны правы: Собор выпускает лучших игроков.

– Да-а, наставник! – хором поддержали вьюны.

– Я делю тренировки по возрасту, так что упражняться будете со сверстниками. Три раза в неделю помогу выбить пот из ваших закостеневших туш. Когда начнётся турнир, лёд и на пруду встанет. Тренировать катание сможете на свежем воздухе. – Вольноступ рассмотрел в рядах вьюнов трубочиста и нахмурился сильнее прочего: – Ты чего здесь забыл? Ребята на арене точно не мёрзнут.

– Наставник, Лев приписан на время к страте Ветра, – Игнат опередил трубочиста.

– Хм, подучить взяли. Если захочешь выбить сажу из лёгких, шлем и коньки мы тебе подберём. Про дуэльные уроки забудь. Взгляд у тебя дерзкий для слуги. Если помнёшь кого из придворных отпрысков, то вой поднимется до Царского Оплота.

Вьюны с нескончаемым трепетом и уважением глазели на широкоплечего тренера. Он же потерял интерес к трубочисту и переключился на Игната.

– Мора, говоришь, тебя зовут. Знавал одного с таким родовым именем. Пошли пройдёмся. Глядишь, снаряжение какое-нибудь завалялось для вашей шайки.

Тренер и помрачневший Игнат ушли, оставив ребят в недоумении. Только Пимен напустил на себя загадочное выражение.

– Можешь не притворяться, будто что-то знаешь, – отмахнулся от него Вий.

– Жизнь отдавай, а тайну друга не выдавай, – расплылся Сорока.

Амфитеатр наполнился радостными возгласами, отчего вьюны болезненно поморщились. Команда Леля Миронова повергла старших подмастерьев.

– Молодец, Лель! – воскликнула девочка с золотистыми волосами и робко спряталась за сопровождающей её свитой.

– С такой подмогой каждый бы бился насмерть, – мечтательно проворковал Сорока, и его поддержала вся команда.

Льву вскоре пришлось прекратить завистливо озираться на каток и отправиться по будничным делам трубочиста.

Прошло два дня. Зеница и Виселица не напоминала о себе. Месяц позимник перевалился за свою более мерзкую и сырую половину. Сквозняки в башне, какие донимали её жителей, опротивели вконец. Лекарский корпус протрубил тревогу: то и дело его подопечные в белых фартуках прерывали занятия в мастерских, чтобы объявить об осеннем обострении трудновыговариваемой болезни. Одной из жертв оказалась госпожа Софрония.

– Вот-вот, почти… – Лев приоткрыл кран, и он слегка задрожал. Давление заполнило паровой котёл. – Скоро потеплеет, учитель.

Сама госпожа в нескольких шалях раскачивалась в кресле у себя в комнате. Простое убранство составляли постель, паровой котёл и не к месту роскошный дамский столик.

Яркий осколок прошлого, решил трубочист.

– Теперь я очередная обуза для котельной, – голос выдавал слабость госпожи Софронии, в то время как макияж и причёска были, как всегда, трепетно уложены. – Распоряжающийся там вихль жаден до тепла, которое даруют нам недра Края.

Лев мог бы заступиться за Вапулу, однако вспомнил, как тот бранился с Каспаром поутру. Котельщик заявлял, что мощь котельной к зиме необходимо выводить постепенно, паровая система башни не отлажена до конца подмастерьями зодчих дел. Здравую мысль вихль подправлял руганью и угрозами. Досталось и помощнику.

Глядя на поржавевший котёл, Лев признал правоту Вапулы. Между тем госпожа Софрония не виновата в том, что её здоровье надломилось в таком промозглом жилище.

– Вихли невосприимчивы к большинству недугов, – сказала Василиса, которая, как некстати для трубочиста, пришла проведать больную. – Любая хворь не способна перенести их скверный характер.

Будущий лекарь строго глянула на трубочиста.

– Приспешники котельщика переняли у него только самонадеянность. При их хлипком-то здоровье.

– Извини, столько всего навалилось, – Лев поспешил оправдаться. – Обучение, работа…

Он с лёгкостью бы выбил полчаса для обследования у Василисы, однако мешало подозрение на то, что в его теле обнаружатся отличия от чаровников.

– Не ругай его, Василиса, – вступилась учитель. – Редко встретишь подобное рвение в словесности. Вы, волхвы, ведаете силу слов. Зодчие же воспевают язык математики и чётких линий схем. Мысли ткачей и вовсе уходят глубоко в безмолвный космос.

Перед тем как покинуть их, Лев пообещал впредь не избегать Василису. За это он получил ложку горького желе, которым подмастерья в белых фартуках кормили каждого попавшегося им под руку.

В кабинете Льва дожидался Дым, он сам напомнил об обещании свести трубочиста с лешим.

– Позволь мне говорить первым, – попросил лунси, когда они приближались к роще.

Вдалеке шумела речушка, пруд заволокло дымкой, точно своенравные молодые облака спустились прикорнуть над прохладой воды. Лев редко оказывался на улице, сегодня он приметил, что в серый задёрнутый моросью день древняя башня не выделялась на фоне всеобщей хандры.

Или же вновь я свою тоску подстраиваю под остальной мир, упрекнул себя мальчик.

На границе рощи Дым указал Льву остановиться, а сам некоторое время бродил между берёз. Землю будто покрыла грязная позолота.

– Пусть вода всегда питает корни твоего дома, служитель, – вдруг обратился Дым, глядя себе в ноги.

Из вороха опавшей листвы рядом с лунси выглянула хмурая мордочка. Леший под стать роще сменил окраску своего тельца.

– Пусть оберегают тебя ночь и звёзды, мерцающий, – скрипя деревом на ветру, произнёс леший. – Гляжу, с тобой пришёл кое-кто… Догадывался, что явиться. Спрашивать изволит, надоедать.

Дым с удивлением посмотрел на Льва, тот пожал плечами. По крайней мере, древесный старичок не целится в него шишками.

– Чую, чую. На его груди. В прошлый раз гадал – не померещилось ли.

– Нет, – Лев медленно продвигался к существу.

Дым тактично удалился к пруду, сказав что-то о водяном. Трубочист и леший остались одни, с опаской поглядывая друг на друга.

– Вот что я ношу на груди, – Лев достал из-за пазухи янтарь.

Леший не удивился. Он как будто знал, чего ему ожидать, но поник, когда своими глазами увидел янтарь.

– Страдалец, узы твои нерушимы, – скорбно произнёс леший.

– Это росток дерева Ладо.

– Знаю, дитя осквернителей. И мне безмерно горько зреть его запертым в камне. Иль ты принёс его ради злорадства? Знай, быстро спущу…

Лев упал на колено, чтобы хоть как-то уменьшить непонимание между ним и сторожем рощи.

– Нет, нет, господин леший. Я просто не знаю, как мне быть с ним.

– Как?! – встрепенулся леший. – Достать его навряд ли получится. Не приживётся. Хотя не лучше ли небытие, чем услужение осквернителям?

– Я не желал его носить. Выбора мне не оставили. Скажите, кто создал его?

Скрипя конечностями, леший забрался на трухлявое дерево. Свысока он вещал:

– Уж точно не вы, слабое семя осквернителей. Не доросли до мощи предков. Те не ведали пределов дозволенного. Саму сущность природы меняли. Сколь же диво наплодили! Под нужду подстраивали само полотно мироздания. И вон чего вышло. Перестарались, треснул космос, и пращуры их ныне ютятся на ошмётках, прилипших к чужому миру. Как мыши в норах.

Слова лешего подтверждали догадки Киноварного о древнем происхождении янтаря. Однако для Льва куда волнительнее было узнать имя хозяина лучезарного камня.

– Вы сказали, что чуете росток. Раньше случалось подобное?

– Память моя коротка, чадо осквернителей. Только Ладо поглощает знание о мире, как влагу впитывает истосковавшийся листочек.

Опечаленный Лев прислонился к дереву. Леший подставил пожелтевшую шевелюру под ветер.

– Скоро снег приспеет, – шелестом листвы проговорил он. – Почему же не спросишь его самого?

Лев недоумённо уставился на охранителя рощи, а после обвёл взглядом его делянку. Туман пронизывал кроны, как будто проходил сквозь сито.

Лев охнул:

– Я видел сон… Там росло дерево.

– Ладо пронизывает тончайшие материи. Бывает, забредёт тварь из поломанных земель и будет губить живность в Краю, которое Дерево оберегает. Тогда Владетельница видениями страшными прогонит тварь восвояси, чтоб беду не учиняла.

– В моём сне была женщина! – со вспыхнувшей надеждой воскликнул мальчик.

Леший почесал плешь и не сразу ответил:

– Про то самое не ведаю. Отгадку ищи у дерева на краю яви и грёз. Теперь же ступай, дел нынче надует.

Лев не спорил, Дым заждался его у пруда.

– Береги росток! Ему нужен солнечный свет, – крикнул леший в спину. Его грустные глаза не отрывались от янтаря. – Не дай зачахнуть.

– Я не хочу смерти ростка. Можно мне приходить в рощу? – неуверенно спросил Лев. – Ваши знания пригодятся мне.

Старичок усердно закивал, и с него посыпались листочки.

Лев медленно шёл к особняку, сжимая через китель припрятанный на груди янтарь. Он был благодарен Дыму: тот не спрашивал о разговоре в роще.

Мы могли бы подружиться, вдруг подумал трубочист. Нет же, ты здесь ненадолго. Разгадка уже близка. Вот было бы здорово, если бы Дым сблизился с Игнатом и Климом. Они хорошие ребята. Даже Вий и Пимен сойдут лунси в товарищи. Тогда бы Дым не дежурил постоянно у входа в корпус, с такой компанией он бы дал отпор Захару.

На террасу особняка вяло выходили подростки. Дневная прогулка обязательна для всех, кроме подмастерьев занятых в важных исследованиях. В столь мокрый день многие предпочли бы остаться под крышей. И только знакомые Льву всполохи Лохматый и Кулак с улыбкой заглядывались на мрачный пейзаж.

Заморосил дождь, и трубочист услышал среди его шума жужжание над головой.

– Берегись! Сверху! – крикнул лунси.

Лев, не раздумывая, отпрыгнул в сторону. Над ними кружился винтовой механизм, держа что-то похожее на белый мяч. Когда его заметили, клешня механизма раскрылась, и шар, ударившись о землю, лопнул. Белая краска разбрызгалась по округе, но только малая часть угодила на ботинки трубочиста.

– Мимо! – огорчённо воскликнул Лохматый, привлекая внимание публики. – Хотели побелить пепельного, так чтобы он не особо отличался. Проклятый трубочист опять напортачил. Найдём и для тебя такой подарочек!

– Для вас у меня найдётся мешок сажи! – нутро Льва вскипело, ярость овладела его мыслями.

Кулак, не дожидаясь окончания слов трубочиста, устремился к нему.

– Закрой лицо, Лев! – прокричал кто-то.

Трубочист подчинился, ведь на него надвигается боль.

Спустя долгие секунды ничего не произошло, и он опустил руки. Как раз в тот миг, когда Лохматый схватил за шиворот Клима. Дальнейшие события лишь глубже загнали Льва в оцепенение. Робкий вьюн, вывернувшись ценой разорванного кителя, запустил в лицо обидчику мешочек, который от удара выбил серое облако. Лохматый с противоположным результатом, на который все рассчитывали, осел прямо в лужу. Его дружок, Кулак, с такими же бескрайне тоскливыми глазами валялся рядом. Над ними потешались едва ли не все подмастерья. Пара всполохов хотела помочь приятелям подняться, но остановились в стороне – вдруг их жалкое состояние заразно.

К месту странного боя подбежал Вий и задал всех интересующий вопрос:

– Что за пыль ты им впихнул?

Клим, в луже смывая с рук серый порошок, ответил, как можно громче, чтобы все услышали:

– Всего-то п-пыльца хмуря! Пара часов и всё пройдёт! – после вьюн шёпотом добавил ребятам. – Не смог заставить себя, причинить боль хмурю. Собрал пыльцу с его крыльев, и теперь он безвреден. Сам Унокрыл тоже не любит грустить.

– Унокрыл?! Ну, ты и изворотливый гад, – Вий похлопал товарища по плечу. – Обзавёлся тайным оружием и отомстил за причёску. Сдаётся мне, они и есть любители издеваться исподтишка.

Клим зардел от похвалы.

– Безобразие! – с террасы спускался Каспар.

Ключник был взбешён, воротник сорочки стал ему тесным.

– Сообщу о вашей выходке куратору! И прослежу, чтобы вам определили суровое наказание.

– Мы защищались! – Вий развёл руками, словно в поиске поддержки многочисленных свидетелей.

Толпа молчала, а кое-кто из подмастерьев страты Ветра поспешил скрыться с места представления.

– Вы применили неизвестное вещество. Даже черни известно, что подобное запрещено в кодексе дуэлянтов.

По склонившимся головам вьюнов Лев понял, что ключник прав. И не удивился, когда Каспар обратил свой гнев на него.

– Видать, у трубочиста есть время, чтобы встревать в разборки между стратами. Что ж, наказание ты понесёшь вместе с ними. Эй, кто-нибудь, поднимите наконец этих двоих из лужи!

Когда ключник ушёл, и остальные подмастерья начали разбредаться, Лев проговорил:

– Извините, всё из-за меня.

– Да брось, – ухмыльнулся Вий. – На вечер у меня планов не было, кроме как отоспаться на неделю вперёд.

Ближе к двум часам ночи вьюн принялся проклинать свою дурость.

– Вы же прекрасно справились без меня, – простонал Вий, затаскивая в вагон тяжеленный сундук.

– Решил погреться в лучах славы хлюпика, – подначивал его Пимен.

Наказание настигло ребят в тот же вечер. Клим, Вий и Лев отправились на станцию загружать вагоны. Помимо них там по своей воле копошились другие подмастерья во главе с мастером. И каким-то случаем к ним присоединился Пимен, который подозрительно молчал о проказе, за которую его покарали.

– Что за делишки они там стряпают? – Сорока постоянно оглядывался на подмастерьев у дальнего вагона.

– Какая разница. Помогать нам они не думают, – огрызнулся Вий. – Отправят поезд и пойдут отсыпаться до обеда, а нас утром ждёт дубинка мастера Скобель.

Три вагона-капсулы стояли на дополнительной ветви, забитые грузом.

– Куда они отправятся? – поинтересовался Лев, чтобы прекратить ворчания Вия.

– К тем, кто отслюнявил нехилый барыш за штучки Собора, – ответил Пимен. – Дороже, чем у Совета Цехов, зато качество и солидность в придачу. Газовые лучины, запчасти для автоматонов, да и сами машины расходятся по всем Осколкам, словно горячие пирожки. А приборы тончайшего чарованья – это особенная гордость Трезубца. Правда, из Края Собора они выбираются посыльной службой.

– Поторопитесь, тягач прибудет с минуты на минуту, – к ним подошёл станционный смотритель.

– П-почти закончили, – сообщил Клим и тут же получил толчок в спину от Пимена.

– Посторонись, хлюпик, – Сорока бросил все дела и рванул к смотрителю. – Ты-то мне и нужен, папаша. Работёнка есть с хорошим наваром.

– Какой я тебе папаша! – опешил Остап, но позволил вьюну отвести себя подальше от любопытных ушей.

– Последняя посылочка! – огласил Вий и закрыл вагон. Тяжёлая дверь плотно встала на место, клапаны на ней выпустили воздух, образовав по ту сторону вакуум. – Можно и вздремнуть… Ух ты, пошла прочь!

Из-под вагона выпрыгнула собака привратника. Виляя хвостом, она подставлялась под ласку и получила её от Клима.

– Она руку откусит и не подавится, – оценил Вий.

– Репью т-тоскливо, – проговорил Клим, поглаживая собаку. – Представь – ты один в чужом мире.

Лев, вспотевший от работы, вдруг похолодел.

– Так Репей не отсюда? – спросил он.

– Зверюга пришла из-за Пелены, – продолжил Вий с долей отвращения. – Как говорит привратник на запах его рагу, которое он варит в сторожке у врат. Сложно не поверить, такая вонь способна пробиться даже через скомканное пространство.

– Прошла живёхонькой без навигации и защитных костюмов, – удивлялся Клим.

Пёс, унюхав что-то, умчался в ночь.

– Странно, что Кагорта оставила его в Соборе.

– Когда дело касается Кагорты, то слово «странность» отпадает за ненадобностью, – ответил Вий.

Вьюны уткнулись в шарфы, подрагивая плечами. Каждый продолжал собственную мысль молча. Лев задумался, почему ему не холодно, и ощутил тепло от мешочка, висевшего на груди. Он улыбнулся.

Нарастал грохот, и вскоре к станции подкатил поезд из Златолужья, готовый вывезти вагоны с товаром Собора в другие края.

– Пассажир так поздно, – проронил Остап и помчался к поезду.

В столь прохладную ночь платформу застелил пар. Ребята долго высматривали в нём ночного гостя. И когда показалась фигура в длиннополом пальто, у Льва ёкнуло сердце.

– Доброй ночи, господин Поверенный, – поприветствовал Сорока, когда к ним приблизился запоздалый пассажир.

Феоктист Киноварный коротко кивнул, прошествовав мимо. Лев едва не бросился за ним следом. Пушистая снежинка упала трубочисту на нос и будто охладила его порыв.

– Вот и снег п-повалил, – проговорил Клим и зевнул. – Зима на пороге.