Дети Лепрозория

#35. Тот, кто от слабости стал всемогущим

Всемогущий, всезнающий, всевидящий и всеслышащий сидел на скале у моря и гладил белую львицу. И не было у него иных глаз, кроме ее. Иных ушей, кроме ее. Иного голоса, кроме ее. Иных рук, кроме ее лап.

Теплый ветер трепал длинные волосы и сложенные крылья, доносил терпкий запах моря.

А белая львица играла с лиловой бабочкой, сотканной из энергии. Когтями ловила, щелкала зубами, хватая ее. И непрерывно урчала, наслаждаясь беззаботным баловством. В ее глазах, насыщенно сверкающим пурпуром, не было и тени человеческого сознания.

Самсавеил, улыбнувшись, погладил ее по морде, потрепал у основания челюсти. И она, встрепенувшись, лизнула его руки и громко-громко заурчала.

— Почему ты делаешь это? — грустно вздохнув, спросил он ее.

Взгляд львицы стал осмысленным, человеческим.

— Почему ты ласкова со мной? — спросил он снова, убирая руку. Львица поднялась и, повернув голову, посмотрела в глаза. Лиловая бабочка села ей на нос и исчезла, будто ее и не было. — Я уничтожил твою жизнь, Химари, я всю ее изувечил, превратив в настоящий ад. А ты лижешь мне руки. Разве не чудовищно? Разве так должно быть?

Белоснежная шкура осыпалась багряным кимоно. Шисаи села, свесив львиные лапы со скалы, и глубоко вздохнула.

— Ты действительно считаешь мою жизнь никчемной? — спросила она и закусила губу.

— Я сделал ее такой, — кивнул Самсавеил. — Это по моей воле твой отец изгнал тебя. По моей воле Ясинэ так обращалась с тобой. Война кошек и ангелов была моим повелением. Смерть твоих дочерей, как и их появление — тоже. Это я сделал так, что ты решила, что дети твои и муж мертвы. Это я заточил тебя в клетке. Я уничтожил твою жизнь, — честно признался он.

— Наверное, я бы очень хотела убить тебя за это. Хотя бы заставить страдать бессмертного. Чтобы искупить твою вину в своих глазах, — согласно отозвалась Химари.

— Но?

— Но ты же на моем пути поставил одну дикую фурию, сумасбродную девчонку, которая, казалось бы, ничему не может меня научить, — она широко улыбнулась, обнажив львиные клыки.

Самсавеил непонимающе нахмурился, не желая заглядывать в ее мысли.

— Моя жизнь из-за тебя — сама ужасная из всех, самая чудовищная, полная боли и потерь, — грустно вздохнула кошка. — И она же — самая прекрасная из всех. Потому что иной у меня нет.

— Это ее слова, — поморщившись, отозвался Всезнающий.

— Именно так. Я не виню тебя в моей судьбе, хоть и большая часть ее — твоих рук дело, твоей воли, — она сложила руки на коленях, вспоминая все, что пережила. Остановило ее только ощущение жалости к самой себе — непозволительная роскошь.

— Но почему же ты так заботишься обо мне? — вернулся он к своему вопросу.

— Потому что, — она набрала в грудь побольше воздуха, словно ответ был для нее непростым, — потому что ты самый несчастный человек на свете.

Самсавеил вздрогнул, а Химари продолжила.

— Твоя бесконечная судьба, пожалуй, самая трагичная из всех, — она осторожно протянула руку, заметив, как он сгорбился, словно ее слова легли ему на плечи и придавили к земле. — А все несчастные души нуждаются в любви и ищут ее изо всех своих сил, — она провела пальцами по его длинным черным волосам, словно расчесывая их. — Вот, почему я делаю это.

— Из жалости? — просипел он, сжимая виски руками.

— Из понимания твоей боли и принятия тебя. Ты не чудовище, — она встала на колени и бережно обняла его, прижав к своей груди, — ты самый несчастный из людей. Ты тот, кто от слабости стал всемогущим.

Он молча уткнулся в ее плечо, чувствуя жар звериного тела, подпитываясь ее теплом, и закрыл глаза. Перетянул ее, хрупкую и маленькую, на свои колени и крепко обнял.

Львица что-то убаюкивающе мурчала, ласково гладила по волосам и крыльям, покачивалась вместе с ним. И Самсавеил впервые за тысячелетия уснул.

— Это правда он? — с сомнением спросил Верховный шисаи, отдавая бо Ясинэ Самсавеилу.

Всемогущий кивнул и, положив ладонь на россыпь кристаллов, о чем-то задумался. Прозрачные камни почернели, будто разом впитав тьму — ни блика, ни отсвета. Самсавеил провернул их и медленно извлек из бо клинок.

Ослепляюще яркий свет заставил присутствующих Хайме и Химари отвернуться и, зажмурившись, закрыть глаза руками.

— Это именно он, — удовлетворенно хмыкнул серафим и вернул меч в ножны бо. — Один из артефактов Евы.

— Я никогда не видел его таким, — Хайме тер глаза, пытаясь вернуть зрение, но способность видеть возвращалась очень медленно. — Сколько я себя помню, он считался ритуальным, но никак не боевым.

Самсавеил усмехнулся и, перекинув перевязь под него через плечо, спрятал бо под крыльями.

— У него свои особенности и тайны.

— Я видел на фресках, искал даже, — усмехнулся кот и обернулся к Химари, с тревогой заглядывая в глаза — цела ли? — Но никогда не думал, что он всегда был у меня под носом.

— Потому и был, чтобы вы его сохранили, не используя, — кивнул всезнающий. — Теперь сердце.

Хайме остался в арсенале, а Химари, поманив Самсавеила рукой, поспешила к храму.

Сердце Евы, запертое в ларце, служило источником для самого храма, подпитывая его изнутри. И глубоко в недрах гор оно иногда замирало, когда в нем не было необходимости, и ждало своего часа.

Вот и теперь, когда Самсавеил пришел к нему, оно не давало и капли священных вод. Сложные путы из лиловой энергии крепко держали ларец, контролируя, а сами тянулись куда-то наверх, на поверхность, и непрерывно шевелились. Самсавеил проследил за ними и нашел конэко Тору, увлеченно избивающую манекен из соломы. Не проблема.

— Береги глаза, — только и произнес всемогущий.

Химари послушно зажмурилась и отвернулась. Меч сверкнул белой сталью, и лиловые путы опали. Не успел поток хлынуть по горной породе, как Самсавеил подхватил ларец, прижал к себе, и все прекратилось. Он медленно вернул меч в ножны бо и закинул на спину.

— Что теперь будет? — тихо спросила Химари, пропуская его обратно к выходу.

— Ты не хочешь знать ответ, — покачал он головой.

И она больше ничего не стала спрашивать.

На вершине горы, что, возвышаясь над кошачьим храмом, прятала его, Самсавеил решил остановиться. Место было, определенно, подходящим.

Он положил бо у камня, поставил рядом ларец и, раскрыв его, достал Евино сердце. Крепко стиснул в пальцах, едва не ломая, и поднялся.

— Радость моя, — выдохнул он, погладив сердце большими пальцами. — Мне не нужен мир, в котором нет тебя. Если я уничтожу тебя — умру и сам. Но раз ты так жаловалась, что колесо судьбы бесконечно, я сломаю его, я прерву круг твоей жизни. И круг своей — тоже.

Медленно проговорив это, он занес руку над головой.

Ветер ее голосом зашептал:

— Может ли всемогущий бог создать сердце, которое невозможно разбить? А может ли всемогущий бог разбить сердце, которое невозможно разбить?

— Только он и может! — закричал Самсавеил и швырнул сердце на острые камни под ногами.

Оно брызнуло мириадой осколков. А сердце Самсавеила пропустило несколько ударов. Он побледнел и, не веря, опустился на колени.

Сомнений быть не могло, полупрозрачные осколки серебрились на сколах, и солнце играло в них тысячами лучей.

Неясное предчувствие обеспокоило всезнающего, и он, медленно и с опаской подойдя, заглянул в ларец.

Евино сердце покоилось на дне.

Он взял его в руки и поднес к осколкам. Закрутил пальцем разбитое сердце, и оно сложилось в точно такое же. А потом снова рассыпалось.

— Радость моя! — взвыл он, вставая и замахиваясь снова.

Второе сердце разлетелось брызгами кристаллов.

И третье.

И четвертое.

И пятое.

И шестое.

— Зачем ты меня в это втянула?! — кричал он, разбивая их себе под ноги одно за другим. — Я в этом не участвую! Я не хочу в этом участвовать! Слышишь?!

И девятое.

И десятое.

С одиннадцатым он рухнул на колени в осколки и, сгорбившись, прижал его к себе изо всех сил.

— Но в этом аду я тебя не оставлю, радость моя. Я никогда тебя не покину. Я разделю это вместе с тобой, — прошептал он, закрываясь крыльями.

У протоптанной дорожки, ведущей наверх, всезнающий почувствовал чужое присутствие. Вскинул голову и, узнав дочь Химари, поднялся. Она заметила его тоже и, когда он кивнул ей, позволяя подойти ближе, ускорила шаг.

Девушка остановилась возле осколков, перевела взгляд на пустой ларец и коротко хмыкнула, все сопоставив.

— Как ты нашла меня? — хмуро обведя ее взглядом, спросил Самсавеил. Ее черные, как смоль, волосы были собраны в хвост петлей, такая же темная форма в потертостях была прикрыта алым хаори с изящными узорами на полах.

— Вы оборвали мои нити, я пошла по их следу, — пожала она плечами.

— Ах это, — кивнул он, понимая. — Ловкий ход с путами, так ты могла контролировать сердце.

— Это папина идея, — усмехнулась она и пряднула ушами. Это новое слово будто резало слух. — И я не контролировала, я просила. Не заставляла, не требовала, не подчиняла.

Самсавеил посмотрел на свои руки, сжимавшие Евино сердце.

— Попросила?

— Да, оно же слушается, — закивала лигрица.

Всезнающий непонимающе насупился, посмотрел под ноги и мысленно ослабил контроль.

По камням растеклись багряные ручьи, и только на просвет они казались пурпурными, а так — будто кровь. Девушка стала собирать осколки, но, бросив их, кинулась за ларцом.

— У меня не получается, — честно признался всемогущий, пытающийся попросить разбитые сердца не кровоточить.

Тора коротко глянула на него исподлобья и провела рукой над осколками. Все впиталось в землю до последней капли, и она принялась собирать разбитые сердца в ларец. Самсавеил удивленно следил за ней, пытаясь понять, зачем она это делает. Наконец, изрядно изрезав пальцы, она собрала их все и закрыла сундучок.

— Вы можете подтвердить мою идею или опровергнуть? — подняв на Самсавеила глаза, спросила Тора.

— Да?

— Из этих осколков получится лекарство от лепры? Которое правда вылечит, — она закусила губы и вскинула брови.

Всезнающий задумался, погрузив свое внимание в будущее и, помедлив, кивнул.

— Спасибо, — она прижала ларец к груди и поклонилась Самсавеилу в пояс. — Тогда я могу их взять?

— Бери, — хмыкнул он отсутствию логики в очередности ее просьб и вопросов.

— Ну тогда я пошла просить Хайме снова их запутать, — грустно вздохнула она и развернулась на лапах.

— Ты не умеешь? — спросил он он. Девушка замотала головой. Тогда он коснулся пальцами ее шеи меж позвонков. — Чувствуешь? — она осторожно кивнула, и он убрал руку. — Тяни, раз чувствуешь.

Она завела руку за голову и, коснувшись тех же мест, с удивлением ощутила, что кончики пальцев липнут. Потянула за собой нити от хребта и обмотала их вокруг ларца, запирая его. А когда закончила, обернулась.

— Кажется, поняла, — улыбнулась она. — А как вы… — и осеклась, вспомнив, что это именно он обучил самых первых шисаи. Тех самых, которые испокон веков служили ему и помогали в поисках Евы.

— Что? — спросил он, заметив ее замешательство.

— Я знаю, что Ева умерла, — вжав голову в плечи, тихо спросила Тора вместо ответа.

— Так и есть.

— И что теперь? — воскликнула она, заглядывая ему в глаза. — Опять по кругу?

— По кругу.

Она на секунду задумалась и, посмотрев на горизонт, вздохнула.

— А если я не хочу? Если я не…

— Умрешь, — перебил он ее. — А я найду более послушную шисаи на твое место.

Тора отступила, медленно сглотнула подступивший к горлу ком.

— Я поняла, — прошептала она. — И еще мне писали братья. Вы отпустили Тая, и он теперь восстанавливает один из храмов. И вообще Райга рассказал, что вы пытались им манипулировать.

Самсавеил прищурился, выжидая продолжение.

— Может, я и боюсь. Но они — никогда. Они вам не по зубам, — вздернув нос, бросила она ему в лицо.

— Меня это не волнует. Я найду способ заставить вас сделать так, как я хочу. Я сделаю так, что вы сами этого захотите. А на Райгу я найду управу, — улыбнувшись, Самсавеил похлопал ее по плечу. — Не бунтуйте, и я не причиню вам боли.

— Вот поэтому Ева и умерла. И поэтому сердце ее не слышит ваших просьб, — сверкнув глазами, произнесла Тора. — Она не простит вам наши уничтоженные судьбы.

Одиннадцатое сердце разбилось осколками ей под ноги.

Люция накинула плащ Самсавеилу поверх крыльев и застегнула брошь-паука у шеи.

— Ну? — спросила она, глядя ему в глаза.

Плащ почернел, расплывшись лиловыми разводами. И остался таким.

— Ничего, — усмехнулся серафим и пожал плечами. — Оно правда повинуется лишь тебе, и даже несмотря на то, что ты мое дитя, мне не подчиняется ни капли. Но попробовать стоило.

Императрица с сомнением пожала плечами и, отстранившись от него, огляделась. Судьба снова и снова приводила ее в Райский сад, будто именно он был центром всей ее жизни.

— И что теперь? — спросила она и, вздохнув, подошла к берегу озера, заглянула в него. Вода стояла и без ветра больше походила на огромное зеркало.

— То, что ты прекрасно умеешь, — улыбнулся он и кинул ей бо.

— Это что же?

— Рубить крылья.

Она испуганно обернулась и, прижав бо к себе, замотала головой.

— Не твои, а мои, — утешил он ее, но это Люцию и не волновало. — Только четыре. Справишься? Больше некому.

Императрица поморщилась, но кивнула.

Самсавеил положил на камень темные вещи, аккуратно свернул Евин плащ и принялся снимать форму ангелов. Люцифера искоса наблюдала, про себя удивленно вопрошая, как так вышло, что его идеально сложенное тело не менялось с годами совсем. Красивые черты лица, вечно мягкие волосы, мускулистое тело. Оно вообще не подчинялось законам времени.

— Верхние две пары, — уточнил он, нагим подходя и поворачиваясь к ней полубоком.

— Сейчас, — Люция забралась на старые ступени и поманила Самсавеила рукой, поставив так, чтобы было удобнее. На две головы ниже себя.

— Ну-ка, — он забрал из ее рук бо и провернул по рукояти. — Береги глаза.

Вняв предупреждению, Люцифера вслепую обнажила меч и занесла над головой, за спину. И только тогда открыла глаза и примерилась. Самсавеил предусмотрительно закрылся нижними крыльями и крепко держал их руками, чтобы она не могла их отсечь.

Коротко выдохнув, Люция обрушила меч на крылья. Хрустнули кости, но белоснежный клинок слизал их со спины, будто масло.

Оставшись стоять, императрица нашарила в ногах ножны бо и вернула в них меч, и только после этого взглянула на Самсавеила. Он затянул свежие раны, и они стали просто едва заметными рубцами. Повел рукой над обрубками крыльев и, подняв их в воздух, оставил под самым потолком. С треском освободились от кристаллов старые цепи из ангельской стали и крепко-накрепко замотали крылья.

— Что ты будешь делать? — спросила Люция, спрыгивая со ступеней.

— Я сделаю так, что тридцать три шисаи однажды вернут к жизни мою Еву, — честно сказал он, вытаскивая из своих вещей ее сердце.

— И что ты будешь с ней делать? — вздохнула она.

— Я еще не решил. Но сперва я должен вернуть ее, вот и все, — он медленно вошел в ледяную воду с сердцем Евы и нырнул.

Люцифера осталась ждать его на берегу, задумчиво поглаживая череп в мешочке на бедре. Проследила, как крылатый доплыл до середины озера и ушел под воду.

Через несколько минут вода пришла в движение. Тихо зашептал водопад на другом краю грота. Зашелестели, будто вздохнули, яблони. И словно сам сад ожил, встрепенулся ото сна. Заискрил лиловым, заиграл тысячами бликов.

А она все ждала и ждала, высматривая всемогущего и всезнающего. И когда он наконец вынырнул у самого берега, едва не отшатнулась, не узнав сразу.

Крыльев за спиной больше не было. Только черный хвост ходил из стороны в сторону, кошачьи уши дергались, а тонкие лапы, черные без единого пятнышка, топорщились мокрым мехом.

— Зачем?! — непонимающе прошептала она, когда он прошел мимо нее.

— Я ведь уже ответил на твой вопрос, — усмехнулся он и, высушив свое тело, принялся одеваться. — Бо и плащ я оставлю тебе. Ты, если хочешь, можешь отдать их Химари, я все равно возьму, когда они потребуются. И за сердцем вернусь. Но ты тогда уже умрешь. А это — из меня самый талантливый шисаи на свете.

— Гхм, есть один нюанс. Даже два, — она склонилась над ним, искоса наблюдая, как он одевается в самую обычную одежду.

— Ну?

— Ты прекрасно выглядишь. Просто божественно, — кивнула она и сжала губы, пряча улыбку.

— Спасибо, — непонимающе отозвался Самсавеил, но, почуяв подвох, посмотрел ей в глаза. — Что ты имеешь в виду?

— Ну настолько красивых мужчин я не встречала. Слишком правильные черты лица. Уникальные. Узнаваемые.

Он провел рукой по лицу, меняя его. Глаза цвета свежескошенной травы теперь глядели лукаво, тонкие губы и нос, резко очерченный подбородок меняли его до неузнаваемости. Люция обратила внимание на руки и голый торс. Полностью исчезли шрамы, огрубели пальцы и ладони.

— Так лучше?

— Да, — кивнула она. — Но я не хочу врать детям Химари, а ведь ты собираешься обмануть их.

Самсавеил прыснул смехом.

— Я уйду из Райского сада, и ты все действительно забудешь, не бойся. Скажешь всем, что я вернул сердце, оставил две пары своих крыльев тут и улетел. Наверное, самоубийца, на двух крыльях еще никто никуда не долетал.

Люцифера вздохнула и покачала головой.

— Будь умницей, не плачь, — одевшись, он поднялся на лапы и, поманив ее к себе, приобнял. — Мы еще встретимся, я верну тебя после смерти, мне нужна гарантия, что все получится.

Она глубоко вздохнула и похлопала его по спине. А когда он отстранился и направился к выходу, отвернулась и села у самого берега.

У самой расщелины Самсавеил обернулся и, оглядев ее сгорбившуюся фигуру, закусил губу.

— Прости меня за все. За все что я сделал, и за все, что я сделаю, — прошептал он, не рассчитывая, что она услышит. Ему просто было важно это сказать. Озвучить. Чтобы понять, чувствует ли он это на самом деле. Но он ничего не почувствовал.

А она услышала. И крепко сжала в ладони нос и рот, заставляя себя не плакать. Клеймо оплавленной плоти горело, едва не пульсировало, напоминая о себе. Она прекрасно знала, что он не чувствовал себя виноватым, и не желал ее прощения. Ничье прощение ему не было нужно. Никогда.