Деревянный Меч и Та, Которую Любит Небо

V

Гиалиец не умер, как думали аганы, и как ни хотел этого он сам. Меч Андадаса прошёл мимо сердца, а остальные раны не представляли серьёзной опасности. Несколько дней Даргед пребывал между жизнью и смертью, и только на шестой день он пришёл в себя. Он сильно ослаб. Во рту было сухо. Чуткий нос гиалийца уловил запах воды в нескольких десятках шагов. Потратив целую вечность на то, чтобы доползти до родника, бьющего на дне балки, он жадно припал к воде. Утолив жажду, раненый уронил голову на землю. И увидел на расстоянии вытянутой руки две степные лилии. Удача улыбнулась изгою и на этот раз: лилии эти росли по укромным и сырым местам в степи (почему-то именно только степи, в Бидлонте почти не встречаясь) и славились как непревзойдённое средство для восстановления сил. Сжевав безвкусные луковицы прямо с землёй, Даргед запил их водой и провалился в забытье.

С этого дня он пошёл на поправку. Гиалиец искал коренья, запивал их ключевой водой и спал, спал, спал под кровом шалаша, сложенного из ветвей кустарника, что рос вокруг. К последним числам Конца Осени, когда ветры, задувающие с Драконовых гор, наполнились ледяным дыханием, Даргед был здоров.

Однажды, проснувшись на рассвете от холода, гиалиец увидел, что всё вокруг покрыто толстым слоем снега. Снег этот напомнил о зиме, мягкой и малоснежной здесь, в степях, прикрытых с севера стеной Драконовых гор, но всё равно несущей гибель не имеющему крова над головой. И Даргед тронулся в путь. Его не смущало отсутствие припасов – Единый Народ учил своих сыновей кормиться тем, что может дать природа. Несильно изгоя волновало и то, что у него не было оружия – гиалиец мог постоять за себя и голыми руками.

Спустя два дня пастухи-талдфаганы, перегоняя стада с летних пастбищ на зимовку в деревни, наткнулись в логовине на шалаш со следами недавнего пребывания в нём человека. Но куда он ушёл, было не известно – пошедшие вновь дожди смыли снег и следы на нём, а ветра разметали травы. И теперь можно только гадать, в какую сторону подался неизвестный – вся Мидда как одна большая дорога, и по ней можно долго идти, пока не окажешься в местах, где не знают о величии аганов, или не нарвешься на дозор какого-нибудь племенного дина, или не просвистит, пронзая путника в сердце, стрела одинокого охотника за людскими головами.

А Даргед в это время шагал по полёгшей осенней траве на юг, туда, где пронзающий до костей горный ветер превращается в опаляющий вихрь пустыни. Туда, где не бывает зимы, где на берегах мёртвого моря Тхоувара стоит трёхтысячелетний Улейд, или как называют его аганы, Эсхор, Дом Песчаного Волка, владыкам которого смешны аганские дины, кичащиеся предками, которые жили двести или триста лет назад. Там в людском водовороте эсхорских базаров он будет обычным бродягой без роду, без племени, а не внушающим страх и ненависть колдуном-лумаргом.